Эрос за китайской стеной - Артём Кобзев

Гуйцзе продолжает:

…что так исхудаю,Поблекну в тоске и увяну?

Боцзюэ:

— А твой милый, дорогой, тю-тю, уж под водой.

Гуйцзе:

Зеркальце стоит в пылиИ протереть мне нет охоты.Не хочу ни пудры, ни румян,Нет мочи приколоть цветок,Лишь брови хмурю я в тоске…

Боцзюэ:

— Не зря говорят: посетит тысяча, а любовь отдашь одному. Сидишь, наверно, перед зеркалом, вздыхаешь тяжко. И страдаешь, и упрекаешь его. А ведь когда-то любили так пылко. Что ж, нечего роптать! Теперь и пострадай.

Гуйцзе:

— Чтоб тебе провалиться! Не болтай чепухи!Но не в силах снести…

Боцзюэ:

— Ты не в силах, а как же другие сносят?

Гуйцзе:

На вышке городской рожок играет,Его напев мне сердце разрывает.

Боцзюэ:

— Ничего! Пока не разорвало. Скажи, меж вами связь порвалась.

Гуйцзе что было сил ударила Боцзюэ и заругалась:

— Ты, видать, совсем уж из ума выжил, негодник! Хватит приставать! Сгинь совсем, разбойник!

Она запела на мотив: «Встреча мудрых гостей»:

Яркий месяц освещает тихое окно,К ширме припала в тоске одинокой.Там, за башней, дикого гуся раздался вдруг крик,Печаль неизбывную во мне он разбудил,Стражи тянутся, нет им конца.Не заметила, как светильник потухИ ароматные свечи сгорели, а я очей не сомкнула.Где спит он так безмятежно и сладко?

Ин Боцзюэ:

— Вот глупая-то! А кто же ему мешает спать спокойным сном? Его никто забирать не собирается. Он спит себе спокойно. Это ты в чужом доме скрываешься и дрожишь день-деньской, как свечка. Вот уж из столицы привезут вести, тогда и успокоишься. Гуйцзе не выдержала и обратилась к Симэню:

— Батюшка, ну что он ко мне пристал, Попрошайка? Покою не дает.

— Что? Батюшку пришлось вспомнить? — издевался Боцзюэ.

Гуйцзе, не обращая на него внимания, опять заиграла на пипа и запела парные строфы:

Как вспомнится он,Как вспомнится он,Так сердце мое защемит…

Боцзюэ:

— Заденешь тебя за живое, так хочешь или нет — защемит.

Гуйцзе:

Когда наедине останусь,Когда наедине останусь,Так жемчужинами слезы потекут…

Боцзюэ:

— Один во сне мочился. Умирает у него матушка. Он, как полагается, постилает постель и ложится у ее гроба. Во сне и на этот раз случился с ним грех. Пришел народ. Глядит: подстилка мокрая, хоть выжимай. «Это отчего?» — спрашивают. Он не растерялся. «Всю ночь, — говорит, — проплакал. Слезы желудком и вышли». Так вот и ты. Пред ним ломалась, а теперь втихомолку слезы проливаешь.

Гуйцзе:

— А ты знаешь? Ты видал? Эх ты, юнец бесстыжий, чтоб тебе провалиться на этом месте.

Его во всем виню,Его во всем виню,О нем всего не скажешь…

Боцзюэ:

— Что ж не винишь судьбу? Скажи откровенно: много у него серебра выманила, а? Да, а теперь вот скрываться приходится, заработки упускать. «О нем всего не скажешь». Ты уж духов небесных обманывай. Они ведь все равно ничего не соображают.

Гуйцзе:

Кто б знал, он меня первый бросил…

Боцзюэ:

— Вот я и говорю: поймала да из рук и выпустила.

Гуйцзе:

Теперь себя ругаю я.Зачем ему так верила тогда?

Боцзюэ:

— Глупышка! В наше время юнца желторотого не проведешь, а ты захотела посетителя своего надуть. Была, говоришь, ему верна? Постой! Послушай, что в «Южной ветке» говорится. Как раз о твоих похождениях идет речь:

Не узнать, кто честен, кто фальшив.Ловчить мастак в наш век любой.Все внешне искренни, правдивы,А про себя готовы человека загубить.Старуха-сводня мошну старается набить,Прославиться стремится юная красотка.Ей тяжко — хоть в омут головой.Чашу горькую испить — ее удел.Легче спину гнуть, как лошадь иль осел,Нежели жизнь такую влачить!

Гуйцзе расплакалась. Симэнь ударил Боцзюэ веером по голове.

— Чтоб тебе, сукин сын, подавиться! — засмеялся Симэнь. — Поедом ест. Эдак и человека погубить можно. — Он обернулся к Гуйцзе:

— А ты пой, не обращай на него внимания.

— Брат Ин, ты сегодня уж совсем разошелся, — заговорил Се Сида. — Зачем мою дочку обижаешь, а? Типун тебе на язык!

Гуйцзе немного погодя опять взяла пипа и запела на мотив «Бамбуковой рощи»:

Кругом толкуют: честен он…

Ин Боцзюэ хотел что-то вставить, но Се Сида вовремя закрыл ему рот.

— Пой, Гуйцзе! — говорил Сида. — Не гляди на него.

Гуйцзе продолжала:

А он меня увлек обманом,Глаза его горели.Говорил одно, желанья были другие…

Только Сида отнял руку, Боцзюэ опять стал перебивать:

— Если бы ты говорила то, о чем думаешь, ничего бы с тобой не случилось. Только в пасти тигра ты откровенничаешь, да и то больше намеками.

— Откуда ж ты знаешь, красные твои глаза? — спросила Гуйцзе.

— Да как же мне не знать! — отвечал Боцзюэ. — В «Звездах радости» бывать приходилось.

Все вместе с Симэнем рассмеялись.

Гуйцзе:

Клялся, уверял в любви,А сам обманывал.Из-за него чуть былоНе заболела от тоски…

Боцзюэ:

— Тоже мне! Ты других опутывать горазда, а себя в обиду не дашь. Таких, как ты, тоска не иссушит!

Гуйцзе:

Обманщик!Как ты притворялся!Грядущее расписывал все мне.

Боцзюэ:

— Да, насчет грядущего трудно загадывать. Впрочем, он на днях, может, и полководцем станет.

Гуйцзе запела на мотив «Янтарной кошечки»:

С каждым днем мы дальше друг от друга,Когда ж теперь настанет встречи час?Зачем меня заставляет томиться и ждать?

Боцзюэ:

— Обожди денек-другой. Небось, не опоздаешь. Вот в столице уладят, и вернешься к себе в кромешный ад.

Гуйцзе:

На Уской горе свиданью не бывать!Обрек на страданья, изменник!Феникс бросил подругу свою,Бросил феникс подругу.Заключительная ария:Какой неверный ты!Заставляешь страдать одинокую.Любовь и ласки — все прошло,Остались одни воспоминанья.

— Чудесно! — воскликнул Се Сида и позвал Хуатуна: — Возьми пипа, а я поднесу чарочку Гуйцзе.