Впереди идущие - Алексей Новиков

Панаев так и не заметил, как столовая, в которой был накрыт праздничный стол, опустела.

Авдотья Яковлевна и Некрасов вышли провожать Белинского.

Иван Иванович сидел у стола и чего-то ждал. Он поднял было голову на шорох легких шагов. Но вошла горничная и занялась приборкой.

Панаев по-прежнему сидел у стола, стараясь вспомнить что-то очень важное. Еще раз налил вина.

– За ваше здоровье, Иван Иванович!..

Глава вторая

Шум вокруг «Переписки» Гоголя увеличивался. Плетнев написал автору в Неаполь:

«Совершилось великое дело: книга твоих писем пущена в свет. Она, по моему убеждению, есть начало собственно русской литературы. Все до сих пор бывшее мне представляется, как ученические опыты на темы, выбранные из хрестоматии. Ты первый со дна почерпнул мысли и бесстрашно вынес их на свет. Будь непреклонен и последователен. Что бы ни говорили другие – иди своей дорогой…»

В печати не замедлил выступить Фаддей Булгарин:

«До сих пор, по сознанию г. Гоголя, он описывал одни пошлости и рисовал одни карикатуры… последним сочинением он доказал, что у него есть и сердце и чувство, и что он дурными советами увлечен был на грязную дорогу, прозванную нами натуральною школою. Отныне начинается новая жизнь для г. Гоголя, и мы вполне надеемся от него чего-нибудь истинно-прекрасного. Мы всегда говорили, что г. Гоголь, как умный человек, не мог никогда одобрять того, что провозглашала о нем партия, и он подтвердил это собственным сознанием. Честно и благородно!»

Указывая на «партию», виновную в прежних грехах Гоголя, Булгарин метил прежде всего в Белинского. Что-то напишет он о Гоголе теперь?

В пылу восторгов от публичного покаяния Гоголя торжествующие кликуши как-то не сразу заметили, что позиция «Современника» после отречения Гоголя от самого себя была определена уже в первом номере журнала. Как ни суров был отзыв Белинского о предисловии Гоголя ко второму изданию «Мертвых душ», в той же статье сказано было об авторской славе Гоголя: «в прошедшем она непоколебимо прочна».

Теперь надо было писать о «Переписке». Белинский хотел писать спокойно, но как ответить в подцензурной статье человеку, который славит и церковь, и самодержавие, и помещичью власть? Как сказать ему в печати: Николай Васильевич! Не срамите вашего бога! Нет более позорной язвы, чем крепостное право!

В статью о «Переписке» Белинскому хотелось включить большое количество выписок из книги Гоголя: пусть увидят читатели своими глазами, как подошел бы к этой книге эпиграф: от великого до смешного – один шаг.

«Когда мы хвалили сочинения Гоголя, – писал Белинский, – то не ходили к нему справляться, как он думает о своих сочинениях, а судили о них сообразно с теми впечатлениями, которые они производили… Так точно и теперь мы не пойдем к нему спрашивать его, как теперь прикажет он нам думать о его прежних сочинениях и о его «Выбранных местах из переписки с друзьями»… Какая нам нужда, что он не признает достоинства своих сочинений, если их признало общество?.. Именно теперь-то еще более, чем прежде, будут расходиться и читаться прежние сочинения Гоголя, теперь-то еще выше, чем прежде, будет цениться он, потому что теперь он сам существует для публики больше в прошедшем…»

…Виссарион Григорьевич писал о Гоголе и думал о Тургеневе. Ускользнул-таки Иван Сергеевич за границу! Но, вместо того чтобы хмуриться, невольно улыбался. Окажись Тургенев в кабинете, обнял бы его Виссарион Григорьевич крепче, чем когда-нибудь.

Все началось с «Хоря и Калиныча». Читатели вдруг, и не без удивления, увидели, каковы в жизни «ревизские души», какие характеры, сколько у них ума и сердца. А рядом показан в рассказе заурядный мелкий помещик господин Полутыкин. Кажется, никого он не притесняет. Терпит от него разве только крепостной Калиныч, поскольку обязан чуть не каждый день сопровождать барина на охоту. Это очень неудобное для хозяйства Калиныча обстоятельство добродушно признает и сам помещик. Но не дает господин Полутыкин усердному Калинычу ни гроша ни на сапоги, ни на лапти. Впрочем, в прошлом году пожаловал гривенник.

Каких только господ нет в царстве мертвых душ! Чего только не терпит мужик за барский гривенник!

В следующий номер «Современника» идет рассказ Тургенева «Русак», иначе «Петр Петрович Каратаев». Автор обогатил галерею мертвых душ новым портретом. Владелица большого имения доживает век в своем кабинете. И такая страшная власть оказалась у старушонки, что разорила она соседнего небогатого помещика и погубила свою дворовую девку только за то, что молодые люди полюбили друг друга. А имя той старухиной силе – крепостное право!

Нет, и самому Гоголю не обратить ныне русскую литературу вспять. Новые удары обрушиваются в словесности на царство мертвых душ. А рядом возникает в рассказах Тургенева новый мир – народ. Недаром рассказывал когда-то Иван Сергеевич Белинскому, какие встречи бывали у него во время странствий и в крестьянских избах, и на ночлеге у костра, и на реке в ожидании парома.

– Больше, больше таких рассказов пишите для «Современника»! – повторяет Белинский, как будто может услышать его Тургенев из далекого Берлина!

Работать бы теперь в полную силу Виссариону Григорьевичу. А у него снова частый гость доктор Тильман. Доктор смотрит, как далекое февральское солнце, проникая в комнату, освещает исхудалое, мертвенно бледное лицо пациента, и, выслушав его, говорит:

– Вам не следует встречаться с петербургской весной. Вам необходимо ехать на воды в Силезию.

– В Силезию? А почему бы не на Луну? – Всякое путешествие фантастично для человека, забирающего деньги в долг из кассы «Современника». Значит, пришла крайность?

Боткин первый проявляет деловую заботу о больном. Василий Петрович обещает собрать в Москве две тысячи пятьсот рублей, необходимых для путешествия. Вот он, верный, старый друг!.. И чудак! Забыл, что Белинскому нужны еще деньги для семьи на время его лечения за границей.

Чем же сможет помочь «Современник»? Кстати, пора выяснить свое материальное положение в журнале. Естественно быть Белинскому дольщиком, чтобы наравне с Панаевым и Некрасовым получать свою треть доходов.

Так и поставил вопрос Виссарион Григорьевич в разговоре с Некрасовым. Но какой тяжелый вышел разговор! Правда, возражения Некрасова были основательны. Вряд ли будет доход за первый год: «Современник» платит за статьи выше, чем «Отечественные записки»; подписная же плата назначена на рубль меньше, да еще обещаны подписчикам бесплатные приложения. Дольщики при убыточности издания должны восполнить убытки, а Виссарион Григорьевич принужден, что совершенно понятно, забирать из кассы независимо от положения журнала. Став дольщиком, Белинский окажется при таких условиях в ложном положении.