Остров Буян - Степан Злобин

Их обступила толпа. Кто-то пронзительно свистнул.

Иванка старался достать врага за спиной, но тот крепко впился ему в локти.

С середины Великой послышался крик Еремки:

— Соснин! Эге-гей, Тимофей! Беги живо сюда со стрельцами, тут вора поймали!

Иванка в отчаянии бросился на землю, увлекая врага. Они покатились по снегу. Иванка успел извернуться, освободил руки и впился в горло Захарки.

— А, плюгаща душонка! Я, я до тебя добрался, а не ты до меня! — прохрипел он.

Дерущиеся подкатились к самым саням Иванки, и вдруг кто-то, словно в забаву, опрокинул на них всю корзинку угля, подняв тучу угольной пыли. Со всех сторон сбегались зеваки. Толпа росла с каждым мгновением.

— Дави его! Крепче дави! — выкрикивали вокруг неизвестно кому из двоих.

И в куче угля, задыхаясь, кашляя и хрипя, оба грязные, черные, катались они на черном снегу, давя друг друга за глотки.

— Раздайсь! Разойдись! Разойдись! — послышались возгласы от Великой.

Толпа шарахнулась и сбилась еще тесней. Десятки людей навалились со всех сторон на дерущихся, тесно их окружив и стиснув телами.

— Раздайся! — еще повелительнее крикнул Соснин, прибежавший через Великую от Власьевских ворот, где держал караул.

— Держи! Убежал! — послышались крики в толпе.

Весь в саже, черный, как святочный черт, выскочил встрепанный парень навстречу стрельцам из толпы.

— А-а, дьявол! — воскликнул Соснин.

Он вырвал саблю из ножен и, боясь упустить беглеца, рубанул его без пощады по голове. Тот всплеснул руками и молча свалился на снег, обрызгав соседей кровью.

— Зарубил! Гляди, насмерть срубил! — зароптали в толпе. — Вишь, все крови им мало!..

— Что ж о ними, бавиться, что ли! — огрызнулся со злобой Соснин. — Клади его в угольны сани, давай в приказную избу! — коротко указал он стрельцам, прибежавшим с ним от ворот.

Они наклонились поднять убитого.

— Тимофей Данилыч, да ты ведь Захара срубил! — удивленно воскликнул один из стрельцов.

— Захара… — в смятении подтвердил и земский ярыжный Еремка.

— Как Захара?! — оторопел Соснин.

Толпа расступилась, освободив дорогу стрелецкому пятидесятнику.

— Жил, как пес! Околел, как собака! — выкрикнул кто-то.

— А где же тот? Где разбойник? — спросил Соснин, растерянно озирая толпу. — Угольщик где? — взвизгнул он, наступая на передних в толпе.

— А ты б ему соли на хвост насыпал! — откликнулись сзади.

— Ухватил бы лягушку за ушки!..

— Эй, стрельцы! Лови вора! Держи! Не пускай никого от реки! — в исступлении ревел Соснин…

— Не мамки мы — горожанам их вожаков выручать! — возразил Иванке Максим, узнав о его выдумке. — Коли сами посадские робки, никто им не пособит!.. Такие дела не сват и не кум вершат — всяк сам для себя старайся! — сурово отрезал он.

Но разгоревшаяся мечта уже рисовала перед воображением Иванки, как, усадив освобожденных колодников в сани, он мчится из города, увозя их вместе с семьями…

Иванка поделился своим замыслом с Кузей. Они решили не откладывать надолго освобождение вожаков, и Кузя собрался поехать разведать дорогу и городу.

В тот день возвратился с базара из Пскова хозяин избы, где стоял Иванка, Лукашка Лещ. Он привез бочонок вина в хвалился всех напоить для «престольного праздника», в канун которого возвратился. «Для почину» поднес он чарку в дорогу Кузе.

В нагольном тулупе, с одним топором, Кузя выехал на разведку, будто бы в лес по дрова. Но едва только смерклось, он прискакал назад. Спрыгнув с дровней, он постучался в избу, где стоял Иванка. Лукашка Лещ вышел на стук.

— У-у, Июда-предатель, злодей! — крикнул Кузя, подняв топор.

— Кузька, Кузька, прости! Не секи, покаюсь!.. — воскликнул Лукашка, но Кузя махнул топором, как рубят дрова, и Лукашка в крови рухнул мертвым.

— Кузька! Что ты?! Кузьма! — оторопело вскрикнул Иванка, выскочив из избы.

— Седлать коней, да живой отсюда! Измена! — ответил Кузя.

Иванка понял, что некогда рассуждать.

— Федюнька, живей вели всем запрягать! Уходим! — крикнул он брату.

Федя пустился бегом по дворам деревеньки.

Только тогда увидел Иванка у Кузи в санях мальчишку-подростка, в лисьей шубейке и ушастой шапке, а за санями привязанного лихого крутозадого жеребца под богатым седлом.

— Что за малый? — спросил Иванка в недоумении.

— Потом!.. — отмахнулся Кузя.

В деревне уже все кипело. Во всех дворах звякала сбруя, слышалось отпрукивание, лязг оружия.

Не прошло и часа, как они покинули насиженное гнездо. Впереди и сзади обоза скакали всадники. Вожаком впереди всех, перемогая боль в раненой ноге, ехал в санях Максим Рогоза. Он вел всех к себе, в недальнюю глухую деревушку, укрытую в лесу в болотах еще лучше, чем только что покинутая.

Ватага разбилась по избам. Иванка с Федюнькой, Гурка, поп Яков и Кузя поместились в одной избе.

В первую ночь опасались выпрячь коней, ожидая, что их по следам нагонят. Поставив за околицей двойной караул, они уселись с дороги повечерять.

— Ну, Кузьма, теперь сказывай, как ты узнал об измене Леща? — спросил Иванка.

— Так и узнал: тот малый поведал, — кивнул Кузя с ласковой усмешкой на подростка, прискакавшего с ним.

— Иди сюда, малый, — позвал Иванка.

Мальчишка шагнул к огню. Иванка взглянул на него и увидел что-то знакомое в выражении его лица.

— Сказывай, что там стряслось? — спросил он.

— Кто в избе сидит в шапке! Иконы святые! — строго сказал поп Яков мальчишке.

Малый замялся.

Тогда Федюнька озорно и ловко сшиб с него шапку. Длинные темные косы неожиданно упали по плечам «мальчишки»… Иванка и Гурка сразу узнали Аксюшу.

— Кусака! — воскликнул Гурка.

Аксюша потупилась и залилась румянцем. Все с удивлением смотрели на девушку в странном наряде, и больше всех остолбенел от собственной дерзости Федюнька…

— Откуль ты взялась? — спросил Иванка.

— В деревню скакала да вот на Кузю наехала, — сказала она.

— Неужто одна изо Пскова?! — воскликнул Гурка.

— Мне бы ехать с Лукашкой! — насмешливо ответила она.

— Ты как про Лукашку узнала? Чего он сказал? Кому? — допытывался Иванка.

— У нашего стольника был он, да к куму зашел, к старику. Сказал старику, а тот Афанасию Лаврентьичу рассказал, где вы стоите. Всех назвал по именам. Я стала пуще слушать, да будто шитье потеряла, хожу, да и тычусь по дому туды да сюды, — рассказывала Аксюша. — Вот наш и послал к воеводе: вина, мол, пошлю с мужиком, напьются шиши. Воевода велел бы, мол, сотне стрельцов собираться скакать в деревеньку… Ульянке Фадееву из лесу, Невольке — с реки…

— Собаке собачья и смерть! — сказал Иванка.

— Кому смерть? — спросила Аксюша, бледнея.

— Лукашке.

— Неужто убьете его? — со страхом спросила Аксюша.

Иванка хотел сказать, но Кузя кашлянул и поглядел на всех так свирепо, что все смолчали.

— А как же ты из дому убежала? — спросил Кузя.

— Выбегла я из горницы — да в конюшню… Малого, конюшка молодого, одежку схватила. Коней тогда тот вон увел, — не глядя, кивнула она на Гурку, — все квелы остались, да стольника коник-то добрый, на коем сам ездит. Ну и взяла… Кто догонит!.. Я в той деревеньке бывала, дорогу знала…

— А что тебе за беда, кабы нас побили?! — в восторге глядя на девушку, спросил Гурка.

— Чай, мыслишь, тебя упасти прискакала?! Ан я вовсе Кузьку избавить, да вот… попа!.. — задорно сказала девушка.

Кузя смутился. Но Гурка обрадовался ее словам, уверенный теперь, что не для Кузи, а именно для него и скакала она из дома…

— Не трещи-ка, сорока, садись вечерять, — сказал он, стараясь казаться суровым, — закусим, а там отец Яков вас с Кузькой и обвенчает…

— Доброе дело! — шутливо сказал поп.

Аксюша вспыхнула алым румянцем, а Кузя смутился еще пуще прежнего.

Скоморох подвинулся к краю, уступая Аксюше место у миски, и поневоле ей пришлось сесть рядом с ним.

— Оголодала, краса? — спросил поп.

— Вчера пообедать поспела, — прихлебывая просяную похлебку, ответила Аксюша.

— Ну, дева, не так-то венчаться, как надо тебе скорее нас, грешных, покинуть, — сказал поп с заботливой теплотой. — Да что ты, дочка, своим в доме скажешь?

— Что ни что, там надумаю, батюшка, — глухо ответила она, снова залившись румянцем. И вдруг сорвалась: — Пойду коня посмотрю, загнала я его по дороге… да враз и поеду.

Кузя, прихлебывая похлебку, исподлобья взглядывал на девушку и сопел. Он понимал, что ей не место здесь, в этой ватаге, где каждый миг подстерегает опасность… При общем молчании хлебнув еще несколько ложек и наскоро перекрестившись, Кузя незаметно нашарил шапку, чтобы тайком от других помочь Аксюше с конем и проводить ее к городу, но во мраке конюшни он вдруг услыхал шепот и затаился в двери.