Замок лорда Валентина (сборник) - Роберт Силверберг

Может ли существовать красота в пагубной сухости, думал он, красота в угрожающей угловатости, красота в оспинах, красота в неопрятных растениях, сияющих по ночам бледно-зеленым жаром? Пусть шипы будут красивыми, пусть суровость будет красивой, пусть неприязненность будет красивой. «Ведь что такое красота, — спросил себя Деккерет, — если не полуосознанный отклик на тот предмет, который мы созерцаем? Почему луг считается более красивым, чем пустыня? Говорят, что красота скрыта в глазах наблюдателя; значит, нужно переучить твои глаза, Деккерет, чтобы уродство этой земли не погубило тебя».

Он попытался заставить себя любить пустыню. Он изгонял из своего сознания такие слова, как «суровая», «мрачная» и «отталкивающая», словно вырывал клыки у дикого зверя. Он то и дело напоминал себе, что следует увидеть в этом пейзаже покой и умиротворение. Он заставлял себя восхититься искореженными скальными обнажениями и кривыми клыками расщелин. Он искал прекрасное в запыленных истерзанных ветрами кустах. Он высматривал достойные уважения качества в маленьких зубастых ночных существах, которые порой перебегали дорогу. И, по мере того как тянулась ночь, пустыня сначала стала казаться ему менее ненавистной, затем нейтральной, и наконец он почувствовал, что может увидеть в ней своеобразную красоту, а где-то за час до рассвета он вообще перестал думать о ней.

Утро наступило внезапно: поток оранжевого пламени обрушился на горную стену, окаймлявшую небосвод с запада, щупальца ярко-красного огня высунулись из-за противоположного края земли, и сразу же вслед за ними желтое лицо Солнца, в котором было больше бронзово-зеленого отсвета, чем в северных широтах, взлетело в небо, будто отвязавшийся воздушный шар. В момент этого поистине апокалиптического восхода Деккерет с изумлением поймал себя на том, что с острой болью вспоминает архирежиманда Голатор Ласгию, задаваясь вопросом, видит ли и она этот рассвет, а если да, то с кем, и, чтобы отогнать эту мысль, обратился к Барджазиду:

— Этой ночью не было никаких фантомов. Значит ли это, что здесь призраков нет?

— Настоящие неприятности начнутся за Проходом, — ответил маленький человек.

Пока солнце находилось невысоко над горизонтом, они продолжали путь. Динитак собрал простой завтрак: сухари и кислое вино. Оглянувшись назад, Деккерет увидел впечатляющее зрелище: земля, уходя вниз, расстилалась перед ним, подобно огромному желтовато-коричневому переднику, открывая напоказ все свои сгибы, трещины и морщины; Толагай еле виднелся вдали как беспорядочное нагромождение кубиков, а дальше к северу раскинулось до самого горизонта необъятное море. На небе не было ни облачка, и его синева еще усиливалась в сравнении с терракотовой раскраской земли, так что казалось, будто над головой лежит второе море. Жара усиливалась. К середине утра зной стал уже почти невыносимым, но тем не менее женщина-скандар невозмутимо продолжала править вверх по склону горы. Время от времени Деккерет начинал дремать, но уснуть по-настоящему в тесноте машины было невозможно. Неужели они собирались ехать всю ночь, а потом еще и весь день? Он не задавал никаких вопросов. Но в тот момент, когда ощущения усталости и дискомфорта стали невыносимыми, Хаймак Гран резко повернула парящую лодку влево, на почти незаметное ответвление дороги, и, проехав еще немного, остановила машину.

— Первый дневной привал, — объявил Барджазид.

Боковая дорога заканчивалась тупиком, упираясь в высокий скальный гребень, служивший естественным укрытием от солнца. Перед ним лежала широкая ровная песчаная площадка, закрытая в это время дня тенью; судя по всему, она постоянно использовалась путешественниками для стоянок. Возле самой скалы Деккерет разглядел темное пятно: там на поверхность загадочным образом просачивалась вода; не то чтобы это был настоящий родник, но и такой источник был очень важен и являлся спасением для изнуренных безжалостным жаром ужасной пустыни путников. Место было идеальным. Совершенно очевидно, что график первого дня поездки был рассчитан так, чтобы попасть сюда прежде, чем начнется по-настоящему убийственная дневная жара.

Хаймак Гран и младший Барджазид вытащили из одного из многочисленных багажников парящей лодки соломенные циновки и расстелили их на песке. Предложенная еда состояла из вяленого мяса, каких-то довольно сочных фруктов с терпким вкусом и теплого медового напитка, приготовленного по скандарскому рецепту. Перекусив, оба Барджазида, вруун и женщина-скандар молча растянулись на циновках и немедленно погрузились в сон. Деккерет стоял один и ковырял в зубах, стараясь извлечь застрявшие волоконца мяса. Теперь, когда можно было поспать, у него пропало всякое желание делать это. Он медленно прошелся вдоль края песчаной площадки, разглядывая валявшиеся за границей тени сожженные солнцем отбросы, оставшиеся от предыдущих путников. Не было видно ни единой живой твари, и даже растения, казалось, стремились втянуть свои жалкие пропыленные чахлые стебли в землю. На юге к небу круто поднимались горы; до прохода не могло быть далеко. А потом? А потом?

Он попробовал уснуть, но в его мозгу теснились непрошеные видения. Голатор Ласгия парила над его циновкой так близко, что, казалось, он может схватить ее и притянуть к себе, но она ускользнула и затерялась в знойном мареве. В тысячный раз он видел себя в лесу у Граничий Кинтора; он гнался за добычей, целился, а потом его внезапно охватывала дрожь. Он стряхнул с себя этот мираж и обнаружил, что карабкается по огромной норморкской стене и его легкие полны восхитительным прохладным воздухом, но все это были не настоящие сновидения, а лишь мечты, праздные грезы и мимолетные воспоминания; сон долго бежал от него, а когда наконец пришел, то оказался глубоким, кратким, лишенным сновидений.

Разбудил его какой-то странный шум: жужжание, пение, отдаленные звуки музыкальных инструментов, слабые, но отчетливые свидетельства движения большого каравана. Ему показалось, что он различает звяканье колокольчиков, глухие удары барабанов. Какое-то время он лежал неподвижно и прислушивался, пытаясь понять, что происходит. Затем сел и, моргая, осмотрелся. Опускались сумерки. Он проспал самую жаркую часть дня, и тени теперь падали с другой стороны. Четверо его спутников сворачивали циновки. Деккерет приложил руку к уху, стараясь определить, откуда идут звуки. Но они, казалось, доносились отовсюду или ниоткуда. Он вспомнил рассказ Голатор Ласгии о призраках пустыни, которые днем поют, сбивая путешественников с толку, уводя их с верной дороги своими разговорами и музыкой.

— Что это за звуки? — обратился он к Барджазиду.

— Какие звуки?

— Разве вы не слышите? Голоса, колокольчики, шаги, разговоры множества путешественников?

Барджазид удивленно посмотрел на него.

— А, вы говорите о песнях пустыни.

— Призрачные песни?

— Может быть. Или действительно дальние отголоски звуков спускающихся с гор путников: грохот цепей, звон гонгов. Последнее более вероятно.

— Ни то ни другое не вероятно, — мрачно ответил Деккерет. — В мире, в котором я живу, не существует никаких призраков. Но на этой дороге нет никаких путников, кроме нас самих.

— Вы в этом уверены, посвященный?

— В чем? Что нет каравана или что не бывает призраков?

— И в том и в другом.

Динитак Барджазид, стоявший чуть поодаль, вмешался в разговор.

— Вы боитесь?

— Неизвестное всегда тревожит. Но пока что я испытываю больше любопытства, чем страха.

— Тогда я смогу удовлетворить ваше любопытство. Когда дневная жара начинает спадать, скалы и пески отдают тепло. Остывая, они сокращаются и при этом издают звуки. Те самые колокольчики и барабаны, которые вы слышите. Никаких призраков здесь нет, — сказал юноша.

Старший Барджазид недовольно взмахнул рукой, и сын послушно отошел в сторону.

— Вы не хотели, чтобы он рассказал мне об этом, не так ли? — спросил Деккерет. — Вы, похоже, предпочитаете, чтобы я верил в то, что вокруг меня вьются призраки.

— Мне это совершенно безразлично, — усмехнулся Барджазид, — Вы вправе верить любому объяснению, если оно вас устраивает. Но ручаюсь вам, что по ту сторону Прохода вы встретите достаточно призраков, чтобы поверить в их реальность.

Глава 7

Весь вечер Звездного дня они продолжали подъем по дороге, извивавшейся по склону горы, и около полуночи добрались до Кулагского прохода. Воздух здесь был заметно прохладнее, так как они находились на высоте тысячи футов над уровнем моря, и резкий ветер приносил некоторое облегчение от жары. Проход представлял собой широкую и очень длинную брешь в стене гор; лишь в начале утра Солнечного дня они выбрались из ущелья и начали спуск к великой пустыне, занимавшей внутреннюю часть континента.