Замок лорда Валентина (сборник) - Роберт Силверберг

— И что, по мере углубления в пустыню сны становятся хуже?

— Так мне дали понять, — отозвался Барджазид.

И все же, когда ночь растаяла и настало время разбивать лагерь, Деккерет почувствовал в себе готовность и даже желание еще раз схватиться с фантомами сна. На этот раз они устроили бивак прямо в пустыне, в низине, из которой непрекращающийся ветер унес почти весь песок, обнажив скальное основание. В сухом воздухе непрерывно слышалось странное потрескивание и шипение, как будто сила солнца вышибала из каменистого грунта частицы вещества, а ветер с готовностью подхватывал и разносил их. Когда все было готово к дневке, до полудня оставался всего один час. Деккерет спокойно улегся на своей соломенной циновке, готовый погрузиться в дремоту и без страха принять все, что могло последовать. Во время подготовки к посвящению в рыцари он, естественно, прошел тренировку на развитие храбрости в общепринятых значениях этого слова и, как предполагалось, должен был встречать любой вызов без боязни, но к настоящему времени ему еще не удалось пройти настоящей проверки. На спокойном Маджипуре встретиться с таким вызовом было очень непросто, для этого нужно было отправляться в самые дикие части мира, поскольку в густонаселенных областях жизнь проходила тихо и безмятежно; поэтому Деккерет отправился за море, но первое же серьезное испытание в лесах Кинторской марки он провалил. Здесь ему давался другой шанс. Омерзительные сны, показанные ему, могли, как он думал, быть обещанием искупления.

Он закрыл глаза и отдался сну.

И вскоре сон пришел. Деккерет вновь находился в Толагае, но этот Толагай был странным образом преображен; явившийся ему город состоял из вилл, отделанных гладкими алебастровыми плитами, и густых зеленых садов, хотя жара была все так же тропически сильной. Он переходил из одного бульвара в другой, восхищаясь элегантностью архитектуры и красотой растительности. Одет он был в зеленый с золотом костюм — традиционное облачение придворных короналя, — и при встречах с жителями Толагая, вышедшими в сумерках на прогулку, он изящно кланялся им и обменивался с ними знаками Горящей Звезды; этот жест делали, складывая пальцы особым образом, и служил он выражением почтения к власти короналя. Вот показалась стройная фигура прекрасной Голатор Ласгии. Она улыбнулась, взяла его под руку, повела его в какое-то место, где каскады фонтанов орошали воздух прохладной водяной пылью, и там они сбросили одежды и кинулись в бассейн, и плавали и ныряли в нем, и вышли обнаженные из душистого водоема, и пошли босыми ногами по мягкой земле в сад, где растения склоняли свои густо покрытые блестящими разлапистыми листьями ветви. Не говоря ни слова, она указала ему на темную аллею между двумя рядами тесно посаженных деревьев. Сама Голатор Ласгия шла впереди — неуловимая и дразнящая фигура — и сначала их разделяли какие-то дюймы, а затем расстояние стало постепенно увеличиваться до футов и ярдов. Ему казалось, что стоит протянуть руку, и он дотронется до нее, но в первый момент это сделать не удалось, и ему пришлось ускорить шаг, чтоб хотя бы не упустить ее из виду. Ее оливковая кожа мерцала в свете восходивших лун, и она часто оглядывалась, улыбалась, показывая сверкающие зубы, кивала ему, чтобы он поторопился. Но он не мог. Теперь их разделяла почти вся длина сада. С нарастающим отчаянием он устремился к ней, но она уже таяла, уменьшалась, и вот он уже с трудом мог различать игру мышц под ее сияющей кожей, а помчавшись сломя голову по аллеям, он почувствовал, что температура принялась стремительно нарастать, влажная теплота воздуха начала неумолимо сменяться все более сухой жарой, ибо каким-то образом среди ночи внезапно взошло солнце и со всей силой обрушило свой безжалостный свет на его плечи. Деревья прямо на глазах поникали. Листья пожухли и стали опадать. Ему приходилось прилагать большие усилия, чтобы оставаться на ногах. Голатор Ласгия все еще продолжала улыбаться, все еще кивала ему, но она становилась все меньше и меньше, и наконец превратилась в точку на горизонте, а солнце все поднималось, набирая силу, иссушая, сжигая все, на что падал его неумолимый взор. И вот уже прекрасный сад превратился в частокол изможденных голых древесных стволов, торчавший над мгновенно пересохшей почвой, которую непрерывно прорезали грубые корявые трещины. Он почувствовал ужасную жажду, но здесь не было ни капли воды, а потом он увидел фигуры, скрывавшиеся позади растрескавшихся и почерневших стволов деревьев, — это были метаморфы, субтильные хитрые существа, которые не пытались непрерывно пребывать в какой-нибудь одной форме, но совершенно непостижимым образом мерцали и перетекали из образа в образ. Он попросил у них чего-нибудь попить и получил в ответ лишь негромкий смех. Он зашатался. Жестокий свет, пульсирующий в небесах, начал поджаривать его; он чувствовал, что его кожа начинает твердеть, похрустывать, шелушиться, трескаться. Еще немного, и ему предстояло превратиться в головешку. Что случилось с Голатор Ласгией? Где улыбавшиеся, кланявшиеся, складывавшие пальцы в знак Горящей Звезды горожане? Он больше не видел никакого сада. Он находился в пустыне и брел, спотыкаясь, с трудом удерживаясь на ногах, по песчаной равнине, где обжигали даже тени. Теперь в нем появился настоящий страх, поскольку он ощущал во сне боль, которую вызывали солнечные ожоги, и часть его души, наблюдавшая все это со стороны, все глубже погружалась в тревогу, ожидая, что сила сна вполне может оказаться настолько большой, чтобы причинить ему реальный физический урон. Ему приходилось слышать рассказы о таких вещах, о людях, которые погибали, поддавшись своим сновидениям, обладавшим неимоверной силой. Хотя желание прервать сновидение противоречило всем полученным за время подготовки к рыцарству навыкам, хотя он знал, что ему следует увидеть самые худшие ужасы, чтобы досконально понять их сущность, Деккерет начал подумывать о том, что ради безопасности ему следует проснуться… И уже почти сделал это, но сообразил, что таким образом проявит трусость, и приказал себе оставаться в мире видений, пусть даже это будет стоить ему жизни. Он стоял теперь в униженной позе, на коленях, посреди пламенных песков и со странной ясностью видел таинственных крошечных золотистых насекомых, которые, выстроившись в цепочку, шли к нему, преодолевая наметенные ветром песчаные заструги. Это были муравьи с уродливо раздутыми челюстями, и каждый из них в свою очередь взбирался на его тело и впивался в кожу жвалами, легонько кусал его и оставался висеть… И спустя несколько секунд тысячи крошечных тварей сплошь покрыли его кожу. Он принялся счищать их, но тщетно: их челюсти не разжимались и головы, оторванные от крошечных тел, продолжали висеть на нем. Песок вокруг уже почернел от безголовых муравьиных туловищ, но они продолжали словно плащом покрывать его кожу, а он все энергичнее стряхивал их с себя. Но, пока он делал движение, все новые и новые полчища муравьев взбирались по его ногам и впивались в него своими жвалами. Он уже устал от этой борьбы. В плаще из муравьев не так жарко, подумалось ему. Они оградили его от агрессивного светила, и хотя тоже терзали его тело, но не так яростно и болезненно, как солнечные лучи. Неужели этот сон никогда не закончится? Он попытался взять грезы под контроль, превратить колонну бегущих муравьев в ручей прохладной чистой воды, но это не помогло, и он позволил себе вернуться в кошмар и пополз на четвереньках по песку.

И постепенно до Деккерета дошло, что он уже не спит.

Ему не удалось заметить никакой границы, разделявшей сон и бодрствование. Но в конце концов он понял, что его глаза открыты и что два субъекта, пребывавшие в его сознании — Деккерет, видевший сны, и Деккерет, страдавший в этих снах, — слились воедино. Но он все еще находился в пустыне под ужасным полуденным солнцем. Совершенно обнаженный. По опухшей и покрытой волдырями коже ползали муравьи, покрывавшие до колен его нош, — крошечные бледные создания, которые на самом деле всаживали свои крошечные челюсти в его плоть. Изумленный, он спросил себя, не провалился ли он в какой-то мир сновидения внутри сновидения, но нет, он был уверен, что это был реальный мир, подлинная пустыня, и он находился посреди нее. Он встал на ноги, обеими руками счистил с ног муравьев — как и во сне, они продолжали цепляться за него, даже жертвуя жизнями, — и осмотрелся в поисках лагеря.

Он не увидел его. Во сне он забрел на голую раскаленную сковороду открытой пустыни и заблудился. «Пусть это будет сон, — в отчаянии подумал он, — и пусть я очнусь от него в тени парящей лодки Барджазида». Но пробуждения не последовало. Деккерет понял теперь, каким образом люди погибали в пустыне Украденных Снов.

— Барджазид?!! — крикнул он. — Барджазид!!!

Глава 9

Ему ответило только эхо, отразившееся от отдаленных холмов. Он крикнул еще раз, два, три… и каждый раз слышал отзвук собственного голоса, но не слышал никакого ответа. Сколько времени он мог бы выдержать здесь? Час? Два? У него не было ни капли воды, никакого укрытия, даже клочка одежды. Ничто не защищало его голову от огромного сверкающего глаза солнца. Дневная жара была в самом разгаре. Пейзаж со всех сторон казался одинаковым: плоская неглубокая впадина, почти дочиста выметенная горячими ветрами. Он принялся искать свои следы, но почва здесь была твердой, каменистой, и ноги почти не оставляли на ней отпечатков. Лагерь мог находиться где-то невдалеке, скрываясь за какой-нибудь почти незаметной возвышенностью. Он еще раз позвал на помощь — и вновь откликнулось только эхо. Возможно, если бы ему удалось найти бархан, он смог бы укрыться в его тени и переждать таким образом жару, а с наступлением темноты отыскать лагерь по отсвету костра, но он не видел никаких барханов. Если бы здесь отыскался пригорок, с которого открылся бы более широкий вид, то он поднялся бы на него и попытался бы высмотреть вдали стоянку своих спутников. Но и пригорков он не видел. «Что сделал бы в такой ситуации лорд Стиамот? — спросил он себя. — Или лорд Тимин, или еще кто-нибудь из великих воителей прошлого? Что собирается делать он сам, Деккерет? Совершенно дурацкая смерть — бесполезная, противная, постыдная…». Он крутился на месте, внимательно осматривая пустыню. Никаких следов; а идти, не имея понятия о направлении, не было никакого смысла. Он пожал плечами и уселся, выбрав место, где не было муравьев. Никаких мыслей относительно возможности спасения собственной жизни в голову не приходило.