КОСМИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ - Артур Кларк

ИЗВИНИ, МЕЛИНДА — ПОЧТИ ЗАКОНЧИЛА.

Вот и все, Фрэнк. Передавай привет Дмитрию. Вероятно, вы уже на полпути к Ганимеду. Надеюсь, кому-нибудь удастся опровергнуть Эйнштейна и мы сможем нормально общаться через пространство.

А еще надеюсь, что эта машина привыкнет ко мне. Иначе придется искать антикварный текстовый процессор двадцатого века… Ты не поверишь, я даже освоила клавиатуру, от которой вы не могли избавиться в течение двух веков.

С любовью. До свидания.

Привет, Фрэнк, это снова я. Так и не получила подтверждения моему последнему посланию…

Странно: ты летишь к Ганимеду, где живет мой старый друг Тед Хан. Может быть, нет ничего удивительного в этом совпадении, потому что его всегда привлекала та же тайна, что и тебя…

Сначала я должна немного рассказать о нем. Родители неудачно пошутили, назвав его Теодором, сокращенно — Тео. Только никогда так его не называй! Понимаешь, о чем я?

Не могу не думать о том, что именно это определило его жизнь. Не знаю никого, кто проявлял бы подобный интерес к религии. Это можно назвать манией. Должна тебя предупредить, что он может быть ужасно скучным.

Кстати, мои дела таковы: скучаю по старому мыслеписцу, но почти научилась управлять новым. Не допустила ни одной серьезной оговорки или ошибки. Вы называли их «глюками»?

Не знаю, стоит ли тебе говорить об этом, вдруг ты сболтнешь по неосторожности, но лично я называю Теда «последним иезуитом». Ты должен был слышать о них, в твое время орден еще действовал. Поразительные люди: многие из них были выдающимися учеными, превосходными богословами. Они сделали много хорошего и не меньше плохого. Одна из величайших превратностей судьбы — искренние и гениальные искатели истины, философия которых безнадежно искажена предрассудками…

Хиедн2кЗжндеер21 еидждупп.

Проклятье. Дала юлю чувствам и потеряла контроль. Один, два, три, четыре… сейчас все люди доброй юли должны прийти на помощь партии… уже лучше.

Кстати, Тед обладает той же благородной решимостью. Не вступай с ним в спор — он проедет по тебе как паровой каток.

Кстати, что такое «паровой каток»? Им гладили одежду? Могу представить, что это не совсем удобно…

Главный недостаток мыслеписцев — очень легко отвлечься, как бы строго ты ни следил за ходом мыслей… Можно понять преимущества клавиатуры… наверняка я это уже говорила…

Тед Хан… Тед Хан… Тед Хан…

Он все еще знаменит на Земле, хотя бы благодаря двум своим изречениям: «Цивилизация и религия несовместимы» и «Вера — это понимание: все, что тебе известно, — неправда». Лично я не считаю последнее изречение оригинальным, но я никогда не слышала от него ничего более похожего на шутку. Он даже не улыбнулся, когда я рассказала ему свой любимый анекдот. Надеюсь, ты не слышал его, хотя он явно относится к твоему времени. Вот он.

Декан говорит преподавателям: «Зачем вам, ученым, дорогое оборудование? Почему вы не можете последовать примеру факультета математики — им нужна лишь классная доска и корзина для мусора. А еще лучше — факультету философии. Им даже корзина не нужна».

Ну, может быть, Тед слышал его раньше… Полагаю, почти все философы это слышали…

В любом случае, передавай ему привет и никогда, повторяю, никогда не спорь с ним!

Привет и наилучшие пожелания из Африканской башни.

ЗАПИСАТЬ. СОХРАНИТЬ.

ПЕРЕДАТЬ — ПУЛ.

16

СТОЛ КАПИТАНА

Появление знаменитого пассажира не могло не повлиять на маленький мирок «Голиафа», но команда отнеслась к изменениям доброжелательно. Каждый день ровно в восемнадцать часов экипаж собирался на ужин в кают-компании, где при нулевой силе тяжести могли находиться человек тридцать, если их равномерно разместить вдоль стен. Однако в нормальных условиях в рабочих зонах корабля поддерживалась гравитация лунного уровня, и в кают-компании, если там собирались больше восьми человек, становилось тесно.

Полукруглый стол вокруг автоповара был рассчитан как раз на семь членов команды с капитаном на почетном месте. Появление дополнительного человека создало проблему: теперь один из астронавтов вынужден бьш ужинать в одиночестве. После доброжелательных, но долгих споров приняли решение выбирать этого астронавта по алфавиту, но использовать не имена — которые почти никогда не использовались, — а прозвища. Пулу потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к ним: Болты (инженер-конструктор), Чип (компьютеры и связь), Первый (первый помощник), Жизнь (медицина и системы жизнеобеспечения), Движок (двигатели и силовые установки) и Звезды (орбиты и навигация).

За десять дней полета от своих товарищей Пул узнал о Солнечной системе больше, чем за долгие месяцы пребывания на Земле. Все члены экипажа были рады заполучить нового и, как они надеялись, наивного слушателя, который готов внимать их байкам, раскрыв рот. Но Пула редко увлекали даже самые интересные рассказы.

Тем не менее иногда было трудно определить, где истина. Никто не верил в существование Золотого астероида, почти все считали его мистификацией двадцать четвертого века. Но как в этом случае относиться к плазмоидам Меркурия, существование которых было подтверждено по крайней мере дюжиной надежных свидетелей в последние пятьсот лет?

Самое простое объяснение заключалось в следующем: это были шаровые молнии, как и бесчисленные «неопознанные летающие объекты» на Земле и Марсе. Но некоторые наблюдатели клялись, что объекты действовали целенаправленно и даже проявляли любопытство при встрече на близком расстоянии.

— Чепуха, — отвечали скептики. — Обычное электростатическое притяжение!

Это неизбежно приводило к обсуждению существования жизни во Вселенной, и Пул уже не впервые вынужден был защищать свою эпоху от крайних проявлений легковерия и скептицизма. Мания «пришельцы среди нас» пошла на убыль еще во времена детства Пула, но и в две тысячи двадцатых годах Агентство по астронавтике одолевали сумасшедшие, заявлявшие о том, что пришельцы из других миров вступали в контакт с ними, иногда похищали их. Это усиливалось беспрецедентной кампанией, развязанной средствами массовой информации. Данный синдром был назван в медицинской литературе «болезнью Адамского».

Парадоксально, но открытие ЛМА-1 положило конец всей жалкой чепухе. Оно показало, что разум, несомненно, существовал не только на Земле, но мало интересовался судьбой человечества на протяжении последних нескольких миллионов лет. ЛМА-1, кроме того, опроверг утверждения некоторых ученых, что жизнь на уровне выше бактериального — невероятное явление, и потому человеческая раса — единственная разумная в Галактике, если не во Вселенной.

Команду «Голиафа» интересовала по преимуществу техника, а не политика или экономика времени Пула. Особенно всех поразила революция, произошедшая у него на глазах: конец эпохи ископаемого топлива, вызванный обузданием вакуумной энергии. Члены экипажа с трудом представляли себе окутанные смогом города двадцатого века, алчность, огромное количество отходов и экологические катастрофы нефтяной эпохи.

— Не вините нас, — храбро отбивался от очередной порции критики Пул, — Кстати, вспомните, сколько вам принес двадцать первый век.

В ответ сидевшие за столом дружно закричали:

— Что ты имеешь в виду?

— Знаете, что произошло сразу же после начала так называемой эпохи безграничной энергии, когда каждый получил в свое распоряжение тысячи киловатт этой чистой и дешевой энергии?

— А, ты имеешь в виду тепловой кризис? Но его удалось преодолеть.

— Только после того, как половину Земли покрыли отражателями, позволившими отбросить тепловое излучение Солнца обратно в космос. В противном случае Земля уже сварилась бы вкрутую, как Венера.

Члены экипажа нетвердо помнили историю третьего тысячелетия, и Пул, благодаря полученному в Звездном городе интенсивному обучению, мог щегольнуть знаниями событий, которые произошли через много веков после его первой жизни. Но его поразило, что экипаж столь внимательно изучил бортовой журнал «Дискавери», ставший классической летописью эры освоения космоса. Они относились к журналу так, как Пул относился бы к саге о викингах. Ему часто приходилось напоминать себе, что во времени он жил на полпути между «Голиафом» и первыми кораблями, пересекшими западный океан.

— На восемьдесят шестые сутки полета, — напомнил ему Звезды во время ужина в пятый день рейса, — вы прошли на расстоянии двух тысяч километров от астероида семь тысяч семьсот девяносто четыре и даже выпустили в него зонд. Припоминаете?

— Конечно, — несколько резко ответил Пул. — Для меня это было меньше года назад.

— Гм… извините. Завтра мы будем пролетать мимо астероида тринадцать тысяч четыреста сорок пять на более близком расстоянии. Хотите посмотреть? Самонаведение и стоп-кадр обеспечат нам окно порядка десяти миллисекунд.