Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Мне удалось бы поспорить с ним, найти много разных доводов, чтобы уговорить поменять своё мнение, пообещать ему, что всё изменится и будет иначе. Только зачем? Когда откровенно прозвучала та мысль, что медленно отравляла меня с самых первых проявляемых по отношению к нему тёплых эмоций, с первых неловких и почти случайных прикосновений-столкновений, с первого невинного поцелуя в лоб, с первого открытого признания возникших к нему чувств, с первого свидания, поцелуя, секса.

Не сложится.

Если мы оба так считали, бороться было уже не за что.

— Я тебя поняла, — полушёпотом произнесла я, к собственному стыду ощутив, как по щеке побежала первая предательская слезинка. И хотела уже развернуться, уйти, сбежать, скрыться как можно дальше от него, общих воспоминаний и сломанных надежд, но не успела.

— Да нихуя ты не поняла! — в гневе рявкнул он и резко впечатался в мой рот поцелуем. Грубым и яростным, болезненным и жестоким, с солёным привкусом крови из разбитой от сильного удара губы, саднящей и ноющей под напором его языка.

И мне пришлось крепко вцепиться в его плечи, чтобы не упасть, балансируя на скользкой покатой ступеньке и на тонкой грани собственного безумия, сосредоточившегося ровно посередине между череды ошибок и верно принятых решений.

Его пальцы зарывались в мои волосы, сжимали их в кулак и с силой оттягивали, мои — в исступлении метались по его шее, оставляя на ней штрихи розовых следов от ногтей. Его губы наступали, атаковали и подавляли, вонзались в мои с такой ненасытностью, словно хотели поглотить меня целиком, а мои — только податливо уступали, позволяя ему всё на свете, и призывно раскрывались, когда его настырный язык снова проскальзывал мимо них вглубь рта. Его тело горело и дрожало, как в горячке, моё — тряслось от желания и отзывалось на каждое прикосновение, оказавшись вжато им в стену.

На самых задворках сознания ещё мелькала ярко-красным флажком мысль, что Максим прав: я ничего не поняла. И продолжала ничего не понимать, отрываясь от него лишь на секунду, вглядываясь в почерневшие, затянутые туманом эмоций глаза, чтобы следом целовать его с ещё большим надрывом, задыхаясь и захлёбываясь своими чувствами.

Только отвратительное дежавю звука цокающих по ступенькам каблуков обрушилось, как ушат холодной воды, заставив меня вздрогнуть и застыть от страха. А Максима, видимо, прийти в себя и осознать, что именно он — мы оба, не сговариваясь — только что натворили.

— Иди, пока никто не увидел, — сказал он, пытаясь отдышаться и прожигая меня взглядом, в котором снова разгорался гнев. — Давай же, — он схватил меня за локоть, оторвал от стены и грубо подтолкнул вниз, словно не было последних нескольких минут настолько острой необходимости друг в друге, безумно нежной ночи, недели новогодних каникул. Словно между нами вообще ничего не было, кроме стычки на футбольном поле и последующего обмена гадостями.

— Пошёл ты к чёрту! — в сердцах выпалила я, вырвав руку из его ошпаривающе-горячей ладони, и еле удержала равновесие, чтобы не упасть. Так долго сидевшие внутри, слёзы наконец хлынули по щекам, застилая глаза и размывая окружающий мир до огромных цветных пятен, но оставаться рядом с ним не хотелось больше ни единой секунды, и ноги стремительно понесли меня вниз по лестнице.

— Поля! — позвал меня Иванов, оставшийся где-то позади, но слышать его голос сейчас казалось безжалостной и аморальной пыткой.

Я трусливо убегала от него, ощущая, как блузка на груди начинает пропитываться влагой. Это кровь медленно струится из огромной зияющей дыры, оставшейся на месте вырванного сердца.

***

— Что случилось, Поль? — Наташе пришлось склониться к самому уху, чтобы докричаться до меня сквозь громко играющую в зале музыку. — Минут пять назад здесь был злющий Иванов. Довёл до слёз подкатившую к нему Маринку и куда-то снова испарился. Вы что, так и не поговорили?

— Поговорили, — отмахнулась я, радуясь только тому, что за общим шумом вряд ли будет слышно, как я шмыгаю носом. С помощью ледяной воды удалось как-то успокоиться и смыть с лица слёзы, но я чувствовала, что сейчас мне будет достаточно и одного неосторожного слова, чтобы снова разреветься.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Забыть бы Максима раз и навсегда. Уехать на другой континент, чтобы никогда больше случайно с ним не пересечься и не вспоминать обо всех тех эмоциях, что он привнёс в мою жизнь. Это было особенно жестоко: сначала подарить столько радости и счастья, а потом вот так бесцеремонно выдрать их из моих рук и оставить меня ни с чем.

Хотя нет, всё же с чем-то. С тягостно давящим на грудь разочарованием, истёртыми почти что в пыль осколками моих надежд и чувством собственной ничтожности, от которого хотелось выть в голос.

— Так что, всё… плохо? — нерешительно уточнила Наташа, пристально вглядываясь в моё бледное, до сих пор покрытое красными пятнами лицо, и пытаясь поймать мой бегающий по залу взгляд.

— Всё просто никак, — слова давались с трудом, больно царапали горло и каждой саднящей маленькой ранкой на губах напоминали о том, как мы неистово целовались, не в состоянии оторваться друг от друга.

В последний раз. Теперь уже точно без всяких обнадёживающих «как», помогавших мне так долго отмахиваться от очевидного. Мы ведь и правда не пара: он вовсе не тот идеальный и понимающий парень, которого придумало моё воображение, а я — не девушка мечты, способная согреть его своим теплом. Мы были глупыми и самонадеянными, почему-то решив, что сможем дать друг другу что-то большее, чем несколько новых ран, оставшихся от соприкосновения острых осколков наших душ.

— Где Рита? Я хочу уйти домой.

— Сегодня гимназия осталась без дежурных, — усмехнулась Колесова и взглядом указала в центр зала. Там, среди топчущихся в медленном танце учеников, как обычно выделялись ярко-рыжие волосы высокого Чанухина, прижимавшего к себе Марго так тесно, что её с трудом можно было разглядеть за широкими плечами и обвивающими тело мужскими руками.

Они и танцевать-то не особенно пытались, лишь изредка отступая на шаг в сторону от других пар. Слава зарывался носом в её пышные светлые волосы и что-то увлечённо шептал, неторопливо накручивал на свой палец одну волнистую прядь, делая это будто неосознанно, по старой привычке, под влиянием эмоций перестав контролировать собственное тело. А Рита спрятала лицо у него на груди и только в исступлении цеплялась за ткань белоснежной рубашки на его плечах, выдавая тем самым своё волнение.

— Это уже второй танец, — шепнула мне Натка, вытягивая из транса, в который я впала, не моргая наблюдая за друзьями, впервые настолько открыто и демонстративно близкими друг с другом. Несмотря на все разногласия, на казавшиеся непреодолимыми обиды, и вопреки мнению общества, успевшего рассмотреть их отношения под увеличительным стеклом.

Радуясь, что хотя бы одной из нас этот день может принести счастье, а не слёзы и разочарование, я уже было собиралась попрощаться с Колесовой, но отвлеклась на вибрацию в телефоне, который как назло застрял в узком кармане форменной юбки и уже перестал звонить, когда мне наконец удалось его достать.

Меньше всего я ожидала увидеть пропущенный звонок от Максима. И, если честно, даже обрадовалась тому, что судьба уже распорядилась за меня и не позволила снять трубку и снова вернуться в водоворот наших бессмысленных разговоров, загонявших всё в ещё больший тупик, чем упрямое и горделивое молчание.

Сердце подпрыгивало, сжималось, трепетало и кричало отчаянно «Перезвони!», а гордость любезно напоминала мне обо всех уже полученных от него словесных оплеухах и уверенно заявляла, что Иванов должен быть отправлен в самом дальнем и труднодоступном направлении, вместе со своими перепадами настроения и неконтролируемой агрессией. И именно гордости мне хотелось поддаться, ведь тогда сама собой пропадала необходимость вновь искать пути решения всех наших проблем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пока я разрывалась в сомнениях, напряжённо вглядываясь в экран до сих пор зажатого в руке телефона, тот загорелся, известив меня о новом сообщении. Я открывала его с ощущением фатальной неотвратимости происходящего, ожидая чего-то такого, что станет итогом нескольких последних дней, проведённых в напряжённом и подвешенном состоянии.