Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

Послание было длинным, но этого отрывка вполне достаточно; в конце Гертруда подписалась так:

«Твоя глубоко несчастная и — увы! — верная

Запечатав письмо, она склонила свою воспаленную голову на руку и тяжело вздохнула.

Гертруда прекрасно знала, каким образом переправить письмо; когда тем же вечером адресат вернулся домой, оно его уже ждало.

Глава LXXXIII

РЫЦАРЬ СЕРЕБРЯНЫХ ОЧКОВ СВОДИТ ЗНАКОМСТВО С МУДРЫМ ЧЕРНЫМ ДИЛЛОНОМ И СОВЕЩАЕТСЯ С НИМ В ЕГО ПРИСТАНИЩЕ

В то время ряды медицинского сословия Дублина пополнились неким беспутным гением — молодым хирургом по прозвищу Черный Диллон, который сделался славой и одновременно позором своей профессии; такие появляются время от времени, дабы усмирять гордыню разума и устрашать тех, кто предается пороку скромно, по-дилетантски. Это был изумительный ум, своим сиянием разгоняющий тьму и с одного удара сокрушающий препятствия, подобный электричеству, — мощный, как полубог, и сластолюбивый, как свинья. Чуждый порядку и усердию, отвергающий обычаи и мораль, он неделями пропадал в катакомбах разврата, чтобы, появившись вновь, за какой-нибудь час утвердить превосходство своего интеллекта; свободный от принципов и стыда, обремененный долгами, отравленный пороками, он был покрыт позором и окружен восхищением.

Лицом к лицу с этим бесславным гением и скопищем грехов и стоял сейчас мистер Дейнджерфилд. В небольшой комнате находились еще два джентльмена: один из них, не снимая шляпы, сидел у камелька и упорно курил, другой храпел в шатком кресле, на спинке которого висел его парик. Окно было маленькое и грязное; воздух, мутный от табачного дыма, опьянял запахом виски. Из соседней комнаты доносились песни и звон стаканов, а также взрывы хриплого смеха; с другой стороны были слышны возбужденные голоса, крепкие ругательства и тяжелые удары кулаком по столу — там назревала ссора. От одной двери к другой, через узкое пространство, где стоял Дейнджерфилд, лениво пробредал время от времени какой-нибудь всеми забытый, грязный и опустившийся обитатель этих нездоровых пределов. Собственно говоря, в этом diversorium pecatorum,[67] Фор Корте Маршалси в Моулзуорт-Корт, и проживал сейчас хирург Диллон. Когда кто-нибудь из местных джентльменов тащился, волоча ноги, или гордо шествовал от двери к двери, он обычно кивком, похрюкиваньем или иным способом приветствовал медика и пристально оглядывал его посетителя. Ибо, как мило замечает автор Харлейского трактата (забыл его имя): «В тюрьме не важничают, а скоро и без церемоний знакомятся друг с другом».

Мистер Дейнджерфилд стоял выпрямившись; туалет его был безупречно аккуратен, платье, скромное на вид, сшито из дорогой материи; его сдержанная, уверенная в себе манера и властный вид говорили о том, что у него нет недостатка в деньгах — предмете, в здешних местах весьма ценимом. Дейнджерфилд обладал уменьем мгновенно все разглядеть; при этом он таращился открыто и не бросал взглядов украдкой — никому и в голову не приходило, что он наблюдает. В молодом хирурге он узрел полную противоположность самому себе. Тот был высок, худ и неуклюж, держался робко, как дикарь, одет был в длинный шелковый халат, изрядно засаленный, с пятнами от вина и пунша на груди. Парика хирург не носил, его черные волосы были собраны сзади в узел; судя по их спутанному пыльному виду, доктор, выбравшись из постели, к ним не прикасался. Расположив на столе свои большие красные руки с растопыренными грязными пальцами (словно готовился играть на клавикордах), он стоял напротив мистера Дейнджерфилда и сверлил его хмурым усталым взглядом; глубоко посаженные темные глаза, большие и излучавшие огонь, были единственной приметной чертой в облике доктора. Рот у доктора был большой и грубый, нос — прыщавый и огненно-красный, ибо Бахус, подобно Купидону, имеет свойство воспламенять — правда, на несколько иной манер. Каким гладким казался подбородок мистера Дейнджерфилда в сравнении с трехдневной щетиной Черного Диллона, какими утонченными представлялись его черты при сопоставлении с красным носищем и громадным чувственным ртом смотревшего на него в упор джентльмена в грязном халате и бесформенных шлепанцах — живого образа упадка и мощи одновременно!

— Два пенса, доктор Диллон, — произнесла замызганная толстенькая нимфа без корсета и кринолина, водружая на стол между медиком и его гостем «чарочку виски».

Доктор (нужно отдать ему должное) секунду или две глядел чертовски раздраженно, глаза его сверкали еще яростнее на пылающем лице.

— Полтора пенса снаружи, а здесь — два, сэр, — сказал он, с неловкой улыбкой бросая на стол деньги, — вот так наш пастух deglubat oves,[68] сэр; она слишком рано явилась, но не важно.

Действительно, еще не пробило и часа дня.

— Они и дальше будут совершать промахи, но на нас в скором времени это перестанет отражаться, обещаю вам, сэр, — слегка улыбаясь, произнес мистер Дейнджерфилд. — Прошу, сэр, не могли бы мы ненадолго остаться наедине?

— А как же, сэр; здесь свободные порядки; мы все можем даже выйти на свободу — за соответствующую сумму, — заверил мистер Диллон.

Какова бы ни была эта сумма, но помещение нашлось; хирург, который с видимой тревогой оставил свою «чарочку» в обществе джентльмена в шляпе и второго джентльмена, без парика, разглядывал Дейнджерфилда с любопытством и гадал, не досталось ли ему наследство от двоюродной бабушки Молли — она хвалилась, что зашила в корсет пятьдесят гиней.

— Многое можно себе позволить, сэр, на пять сотен гиней, — заявил мистер Дейнджерфилд, и его очки, обращенные к собеседнику, приятно сверкнули.

— Еще бы, — с ухмылкой отозвался хирург, добавил беззлобное ругательство и замер в ожидании.

— Это недурная сумма, сэр, и вы можете ее получить.

— Пять сотен гиней!

— Вероятно, вы слышали, сэр, о покушении на убийство; произошло это в парке, жертвой был доктор Стерк, из артиллерии; мистер Наттер сидит сейчас в тюрьме по этому делу.

— Слышал, сэр.

— Так вот, вы получите эти деньги, сэр, если сделаете простую операцию.

— Вы хотите, чтобы я его повесил? — с хмурой ухмылкой спросил доктор.

— Повесить?.. Ха-ха… нет, сэр, доктор Стерк еще жив, но лежит без чувств. Нужно, чтобы к нему вернулись сознание и речь. Без трепанации это невозможно, и буду с вами откровенен: доктор Пелл посещал его раз шесть и утверждает, что операция мгновенно убьет больного. Я ему не верю. То же говорит и сэр Хью Скелтон, — я писал ему в Лондон, — и ему я также не верю. Как бы то ни было, больной чахнет и долго не протянет, так что терять нечего. Его жена хочет операции — вот ее записка, — а я даю вам пятьсот гиней и… за какой долг вас здесь держат?