Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

Клафф, в соответствии со своим званием и претензиями, шагал в авангарде, и, пока тетушка Бекки с ним здоровалась, круглые глазки Паддока обшарили комнату — в поисках, вероятно, кого-то отсутствующего.

— Генерала здесь нет, — высокомерно и резко заявила тетя Бекки, по-своему истолковавшая блуждающий взгляд Паддока. — Вы, наверное, к нему — он в своем кабинете, с ординарцем.

— Я явился, мадам, — слегка зардевшись, отвечал Паддок, — чтобы повидать вас, а не генерала — я с ним имел честь встретиться сегодня на построении.

— Ах, меня? Благодарю вас, — довольно сухо откликнулась тетя Ребекка.

Потом она отвернулась и стала болтать с Клаффом; тот, лишенный возможности порассуждать, как обычно, о своем невезучем друге Паддоке и его неприятностях, повел речь об обезьянке, приласкал собачонок, до посинения смеялся над шутками попугая и клялся (как было принято тогда среди джентльменов): «Он кудесник, настоящее чудо; с ним и театра не нужно». Занимательная беседа продолжалась, и вдруг со двора донесся пронзительный визг, а потом долго не смолкавший скулеж.

— Господи помилуй, — воскликнула тетя Ребекка, быстро подплывая к окну, — это Флора. Душечка моя, ангел, что с тобой, тебя убивают? В чем дело… Ты где, моя радость?.. Ну где же она? Ох, душечка… душечка! — повторяла тетя Бекки, растерянно озираясь.

Но визг стих, а Флоры нигде не было видно, и тетя Бекки, опомнившись, сказала:

— Капитан Клафф, я беру на себя слишком большую смелость, но вы человек добрый… кроме того, я знаю, что вы охотно окажете мне услугу. — Последнее было сказано с намерением задеть Паддока. — Нельзя ли попросить вас выйти на крыльцо и посмотреть, нет ли где-нибудь моей милой зверюшки — вы ведь знаете Флору?

— Знаю ли я Флору?.. Боже мой, разумеется, — живо отозвался Клафф; Флоры он не знал, но надеялся, что она откликнется на свое имя, которое стал выкрикивать с крыльца и в разных углах двора, сопровождая его многочисленными ласковыми эпитетами, предназначенными для ушей тети Ребекки.

Маленький Паддок, которого больно задевала затянувшаяся немилость, жаждал разговора, поскольку любил тетю Бекки и обижался на несправедливое отношение; но, раз или два открыв рот, он все же промолчал: вступление к речи еще не было готово и он не знал, как выразить свои чувства.

Тетя Бекки некоторое время пристально и упорно смотрела в окно, а потом величаво поплыла к двери, которую маленький лейтенант, с лицом смиренным и несколько испуганным, поспешил перед ней распахнуть.

— Прошу вас, сэр, не беспокойтесь ради меня, — как обычно холодно-высокомерно проговорила тетя Бекки.

— Никакого беспокойства, мадам… я был бы счастлив, если бы вы разрешили мне служить вам; если что-нибудь и причиняет мне беспокойство, мадам, то это ваш уход, а еще больше — ваше мной недовольство. — К Паддоку постепенно возвращалось красноречие. — Право, не знаю, мадам, чем я его на себя навлек; вашу доброту ко мне во время моей болезни я не забуду никогда.

— Забудете, сэр… уже забыли. Хотя, право, сэр, тут и помнить нечего, я… я рада, что вы расценили это как любезность, сэр. Я… я желаю вам добра, сэр, — произнесла тетя Бекки. Она была слегка бледна, не поднимала взгляда, и в голосе ее угадывалась некоторая торопливость и даже грусть. — А по поводу неудовольствия, сэр, кто сказал, что я вами недовольна? А если бы и так, что вам до моего неудовольствия? Нет, сэр, — продолжала она едва ли не яростно, притопнув ногой, — вам все равно, да и как же иначе?.. Вы это доказали… вам все равно, лейтенант Паддок, и всегда было все равно.

Не дожидаясь ответа, тетя Бекки стрелой вылетела из гостиной, взбежала по лестнице и громко захлопнула за собой дверь спальни. Гертруда, которая сидела у себя и писала письмо, слышала, как ключ быстро повернулся в замке.

Клафф некоторое время продолжал, напрягая легкие, звать и заклинать Флору, но в конце концов сдался и возвратился в гостиную с докладом, что указанная богиня нашла, вероятно, убежище в кухне; здесь он с немалым огорчением обнаружил, что гостиная «лишилась сокровища — своей хозяйки»{191}.

Паддок выглядел изрядно обескураженным и объяснился туманно; на вопрос, вернется ли хозяйка, он не знал, что ответить.

Клафф был весьма недоволен и, полагая, что обязан оказывать тете Бекки особое покровительство, заговорил так:

— Мне кажется, лейтенант Паддок, было бы лучше, если бы мы сюда не являлись. Я… знаете ли… вы не… вы сами видите… вы чем-то обидели мисс Ребекку Чэттесуорт и, боюсь, только еще больше испортили дело, пока я звал внизу эту су… эту собачку, знаете ли. И… и мне чертовски жаль, что я сюда отправился, сэр.

Все это он изрек после почти десяти минут молчания (Паддоку показалось, что оно длилось минут двадцать, не меньше).

— Сожалею, сэр, что из-за меня вы оказались в неловком положении, — с достоинством отозвался маленький Паддок.

— Нет, не в этом дело, — возразил Клафф покровительственно-фамильярным тоном, — вы ведь знаете, я всегда чертовски ценил ваше общество. Но зачем подталкивать других людей к мысли, что вы de trop…[66] понимаете ли… к чему им докучать… и… вы… вы не знаете света, Паддок… Будет куда лучше, если вы станете во всем слушаться меня; а теперь, полагаю, нужно уходить… ждать бесполезно.

И бравый капитан в сопровождении Паддока с досадой и неохотой удалился; в углу двора он задержался, чтобы погладить волкодава, и медлил в аллее, насколько дозволяли приличия.

Все это время мисс Гертруда Чэттесуорт, подобно своей старшей родственнице, не покидала мирных пределов спальни. Она также заперла дверь и, бледная, ощущая, как кровь стучит в висках, писала письмо. Я возьму на себя смелость воспроизвести здесь несколько бессвязных фраз.

«Я видела тебя в воскресенье — почти два часа — и, да простит меня Всевышний, ни о чем другом не могла думать. Я бы отдала все, что угодно, только бы сказать тебе хоть несколько слов! Когда же кончится мой злосчастный искус? Почему тайна все так же остается тайной? Иногда я теряю всякую надежду и готова даже потерять веру в тебя. Я чувствую себя обманщицей, и это непереносимо. Уверяю, честью клянусь: я считаю, что с помощью — прости меня за это слово! — обмана добиться ничего нельзя. Как и когда это кончится?.. Что ты намерен делать?.. Почему ты так обеспокоен из-за отъезда клерка?.. Обнаружилась еще какая-нибудь опасность? Кто-то из знакомых сказал мне, что ты собираешься покинуть Чейплизод и вернуться в Англию. Когда я это услышала, то едва не потеряла сознание. Еще немного, и я пожалею, что этого не произошло, — тайна бы тогда раскрылась и я была бы свободна. Как удалось тебе так завладеть моей волей, что я обманываю тех, к кому само естество велит относиться с доверием? Я убеждена: они действительно верят, что ты мне ненавистен. А что за новости связаны с доктором Стерком? Меня сводят с ума неизвестность и страхи. Твои рассказы так коротки и полны неясностей; из твоих расплывчатых намеков невозможно понять, не подстерегает ли тебя в этих нехоженых областях новая опасность. Не знаю, что за магическая сила привязывает меня к тебе и заставляет, страдая, мириться с этой лживой тайной — но ты и сам сплошная тайна; и все же не сделайся — ты ведь не можешь сделаться? — моим злым гением. Не заставляй меня и дальше выносить мучения, которые меня погубят. Заклинаю, открой правду. Чего нам бояться? Я вынесу все — любое испытание лучше, чем неизвестность, тревога и необходимость вечно притворяться. Умоляю, откройся и стань моим светлым ангелом-избавителем».