Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

— Что за хлыщ, что за хлыщ! — вмешался попугай.

— Вы чересчур высоко цените мое скромное содействие. Я и сама переоценила свое влияние на молодую леди; но к чему так рано говорить об отъезде, сэр? Быть может, в самом скором времени наступят перемены.

— Врешь, собака! Врешь, врешь, врешь, — сказал попугай.

— Мадам, — покачав головой, возразил мистер Дейнджерфилд, — это тщетные надежды. Время углубит мои морщины, но не уменьшит ее отвращения. Я окончательно отчаялся. Если бы оставалась хоть искорка надежды, мне бы и в голову не пришло уехать из Чейплизода.

Наступила продолжительная пауза, лишь попугай время от времени повторял: «Врешь, врешь, собака, врешь».

— Разумеется, сэр, если шансы невелики, а время дорого, то лучше всего отправиться туда, куда вас призывают дела или удовольствия, — проговорила с легким оттенком высокомерия тетя Бекки.

— Что за хлыщ! — сказал попугай. — Врешь, собака!

— Ни дела, ни удовольствия, мадам, меня не призывают. Мое положение здесь было в высшей степени неприятным. Покуда меня одушевляла надежда, я мало считался с тем, что обо мне скажут или подумают, но заверяю вас честным словом: надежда ушла; мне невыносимо долее созерцать сокровище, которого я по-прежнему жажду, но которым никогда не буду владеть. Чейплизод, мадам, сделался мне ненавистен.

Тетя Бекки, высоко вскинув подбородок, молча поправляла на каминной полке двух китайских мандаринов — сначала, очень бережно, одного, потом другого. Воцарилось молчание, пока не взвизгнула одна из собачонок, а давшая ей пощечину обезьяна, гремя цепью и вереща, вскочила на спинку кресла, в котором сидел угрюмый посетитель. Мистер Дейнджерфилд ударил бы зверя, но не знал, как к этому отнесется мисс Ребекка Чэттесуорт.

— Итак, мадам, — произнес он, внезапно поднимаясь, — я нахожусь здесь, чтобы высказать величайшую благодарность за поддержку моего несчастливого сватовства, от которого я отныне навсегда отказываюсь. Я отбуду в Англию, как только позволят дела; и как я не держал в секрете своего сватовства, так не стану скрывать, что побуждает меня уехать. Я человек искренний, мадам; все вокруг знали о моих упованиях, и я не намерен подыскивать предлогов для отъезда; я просто приподниму шляпу и склонюсь перед волей судьбы — несчастный, потерпевший крушение.

— Avez-vous dine, mon petit coquin?[64] — сказал попугай.

— Что ж, сэр, не стану отрицать, что для такого решения у вас есть причины; быть может, это дело так или иначе нужно завершить, хотя ваше намерение застало меня врасплох. Племянница оказалась крайне несговорчива — должна признать, предвижу, что в ближайшее время она не передумает; я, право, ее не понимаю — похоже, она сама себя не понимает.

Губы мистера Дейнджерфилда едва не тронула одна из его мрачных неловких улыбок, очки цинично сверкали, а сзади, за спиной, по-свойски самодовольно ухмылялась черная обезьяна. Разочарованный джентльмен думал, что очень хорошо понимает мисс Гертруду.

— Мне казалось, — произнесла тетя Бекки, — я подозревала… а вы?., что некий молодой джентльмен из здешних…

— Подобрал ключи к сердцу молодой леди? — спросил Дейнджерфилд.

— Да, и, как я понимаю, вы догадываетесь, кого я имею в виду.

— Кого… ради бога, мадам?

— Как же, лейтенанта Паддока, — ответила тетя Бекки, вновь поправляя фарфоровые статуэтки на каминной полке.

— Да?.. Действительно?.. Мне и в голову не пришло.

О самых обычных вещах Дейнджерфилд говорил иной раз таким тоном, что собеседник ощущал непонятное смущение и неловкость, поскольку слова Дейнджерфилда сопровождал, словно приглушенное эхо, скрытый смысл; тетя Бекки слегка зарделась и приняла высокомерный вид, но через минуту беседа потекла дальше.

— Я о многом печалюсь, мисс Чэттесуорт, покидая эти края, и прежде всего о том — поймите меня правильно, я никогда не льщу, — что лишаюсь вашего общества. Ваши мнения, планы нередко бывали мне чрезвычайно интересны. Поскольку желания мои не сбылись, мне предстоит в скором времени встреча с милордом Каслмэллардом; я приложу все силы, чтобы уговорить его предоставить место для строительства и камень из каменоломни; я надеюсь, хотя я больше не здешний житель, вы позволите мне пожертвовать на ваше начинание пятьдесят фунтов.

— Сэр, хотела бы я, чтобы все были такими же радетелями об общественном благе и милосердными самаритянами{188}, как вы, — сердечно воскликнула тетя Бекки. — Я слышала, как вы были добры к несчастному семейству доктора Стерка, этого бедняги!

— Безделица, мадам, — отмахнулся Дейнджерфилд, встряхивая головой, — но я надеюсь оказать им — или, по крайней мере, обществу — более важную услугу; я рассчитываю изобличить убийцу, который нанес удар, изобличить так ясно и недвусмысленно, чтобы не осталось места для сомнений; ради этой цели я готов на немалые жертвы и скорее опустошу свой кошелек, чем примирюсь с неудачей.

— Mon petit coquin![65] — верещал попугай в выступе окна.

— Мадам, — произнес Дейнджерфилд, вставая, чтобы попрощаться, — как я уже говорил, я человек простой. Я собираюсь покинуть этот город и эту страну, как только улажу дела. Я уехал бы уже сегодня, если бы мог, но, боюсь, мне понадобится еще несколько дней — быть может, неделя или больше. И прошу, мадам, когда меня здесь не будет, не держите в тайне причины моего несколько неожиданного отъезда; я с легкостью мог бы изобрести какой-нибудь предлог, но, мадам, правду говорить всегда проще, да и лучше. Я медлил, пока была надежда. Теперь судьба моего сватовства решилась. Мне тяжело здесь оставаться. Горечь разочарования смягчается лишь памятью о вашей доброте, и я сохраню эту память до конца жизни, мадам.

Вслед за тем он, как пишет мистер Ричардсон, «склонился над ее безвольной рукой»{189}, и мисс Ребекка величественно-изящно присела.

Пока Дейнджерфилд шел к двери, Доминик доложил — как вы думаете, о ком? — о капитане Клаффе и лейтенанте Паддоке. Мистер Дейнджерфилд, не останавливаясь, приветствовал их странной улыбкой, которая почему-то не понравилась тете Ребекке.

Прием у тети Бекки, таким образом, продолжался; печальная истина, пропетая Гомером (которой мы внимали в школьные годы), гласит: «Как меняются листья в лесу, так сменяют друг друга человеческие поколения»{190}; и в данном случае, едва увял и сухим листом слетел вниз по лестнице Дейнджерфилд, как на его месте пустили ростки и расцвели под лучами солнца (с каковым можно сравнить блистательную тетю Ребекку) Клафф и Паддок.