«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

— Ах, капитан Люмис! — воскликнул он с видимым облегчением. — Как вы нас испугали. Особенно мою бедную жену. Мы, знаете, привыкли к такому стуку — так, бывало, являлось гестапо, ночью, всегда ночью…

— Вы немедленно поедете со мной. Подполковник Уиллоуби…

— Что-нибудь случилось с подполковником? Но вы войдите, пожалуйста, ко мне в спальню, капитан. Здесь холодно. Я, знаете, очень чувствителен к сквознякам. Все от дурного питания, постоянно недоедаем, пища малокалорийная…

Люмис последовал за бургомистром в его спальню. Лемлейн рылся в стенном шкафу, разыскивая халат.

— Ах, моя жена, — говорил он. — Вечно она у меня наводит порядок. Потом я ничего не могу найти. Ну хорошо, ночные туфли во всяком случае должны быть здесь. — Он открыл низенький ночной шкафчик с мраморной доской.

Он надел ночные туфли, потом стащил с постели голубое стеганое одеяло и задрапировался им. Люмис смотрел на все это, постепенно приходя в бешенство от медлительности Лемлейна.

— Я вам сказал, что подполковник Уиллоуби ждет вас. Вы разве не слышали?

— Но что случилось? Что произошло? Неужели что-нибудь настолько серьезное, что нельзя даже подождать, пока я оденусь?…

Он был достаточно сведущ в новейшей немецкой истории, чтобы помнить: не следует добровольно покидать среди ночи свой дом, не зная, зачем.

— Что произошло? — повторил Лемлейн.

— А то произошло, что нас выдали. Идет дознание, и вас оно тоже не минует. Ни вас, ни нас. Сколько вам нужно времени, чтобы одеться? Чертовы фрицы — копаются, копаются, копаются!…

Он расхаживал взад и вперед, от окна с цветастыми занавесями до белой двери, меряя шагами эту веселую комнату, от безмятежности которой у него еще тревожнее становилось на душе.

— Ach, Gott! — приговаривал Лемлейн. — Это ужасно!

— Да, именно ужасно! — сказал Люмис. Лемлейн все с той же сонной педантичностью натягивал свои длинные подштанники. Люмису не терпелось поскорей вернуться к Уиллоуби; в Уиллоуби он чувствовал свою единственную опору. Почему, чтобы одеться, нужно три часа времени?

В самом деле, почему? Все предметы одежды Лемлейна оказывались не на месте; вчерашние носки были брошены в грязное, а чистых не находилось. Лемлейн попросту тянул время. Ему до смерти хотелось отделаться от Люмиса. С той минуты как Люмис произнес свое «Нас выдали», Лемлейн напряженно старался определить, какой стороной это зловещее сообщение может относиться непосредственно к нему. Что именно выдали? Во всех своих действиях Лемлейн всегда старался неуклонно следовать букве многочисленных декретов и указов военной администрации, а также той части немецкого уголовного кодекса, которая была оставлена в силе. Если же ему случалось нарушать закон, он устраивал так, что виновными в нарушении оказывались сами оккупанты, как в случае с передачей ринтеленовских акций или с взиманием дани с предпринимателей. А он был маленький человек, выполнявший приказания, и только. Единственным уязвимым местом являлся Петтингер; правда, и тут Лемлейн действовал как маленький человек, выполняющий чужую волю, но на сей раз это была воля другой, временно покоренной стороны. Любое расследование деятельности Уиллоуби, Люмиса и его собственной рано или поздно протянуло бы нити к ринтеленовскому поместью и ринтеленовским заводам, а следовательно, необходимо было устранить то единственное, что могло его подвести. Не откладывая. Этой же ночью.

После долгих поисков Лемлейн разыскал свои высокие сапоги на шнуровке. Он не надевал их уже давно. Шнурки были истрепаны до последней степени. Лемлейн, пригнувшись, усердно шнуровал их, в то же время искоса поглядывая на Люмиса. Вдруг он дернул — и шнурок порвался. Пришлось связать концы узелком. Узелок упорно развязывался. Потом нужно было заново продеть шнурок в пропущенные дырочки.

У Люмиса лопнуло терпение.

— Сволочь! Мерзавец! Чорт вас побери!

— Простите? — переспросил Лемлейн.

— Оденетесь вы когда-нибудь или нет?

— Почему вы мне не позвонили? — спросил Лемлейн. — Я бы оделся заранее и к вашему приезду был бы готов…

И верно, почему он не позвонил? Почему Уиллоуби это не пришло в голову? Всего не предусмотришь. А может быть, Уиллоуби боялся говорить по телефону?

— У вас есть машина? — спросил Люмис.

— Есть. Вы разве забыли? Благодаря вашей любезности…

— Ладно. Я тогда поеду в Гранд-отель. А вы, как только оденетесь, берите свою машину и приезжайте туда же.

— Слушаю, сэр, — сказал Лемлейн. — Я мигом.

Люмис вылетел из дома.

Лемлейн отшвырнул сапоги со шнуровкой и проворно достал из шкафа нормальную пару обуви. Он прислушался к звуку шагов Люмиса по лестнице, в вестибюле, на гравии дорожки. Он услышал, как запыхтел мотор и машина, рванувшись, унеслась в ночь.

На одно мгновение он позволил себе улыбнуться. Потом быстро оделся, крикнул своей костлявой жене, что вернется через три-четыре часа, побежал в гараж и выкатил оттуда свою служебную машину, большой щегольской черный лимузин, который раньше принадлежал гаулейтеру.

Иетс складывал и раскладывал экземпляр расшифрованной стенограммы. Несмотря на спешку, страницы были отпечатаны со всей безупречной аккуратностью, свойственной Абрамеску.

Девитт протянул руку.

— Дайте-ка сюда стенограмму, пока она еще цела. Отчего вы так нервничаете?

— Никогда со мной такого не бывало, — сказал Иетс. — Это в первый раз сегодня. Я словно вижу перед собой составную головоломку, отдельных кусков еще не хватает, но картина уже начинает вырисовываться.

— Какая же картина? — спросил Девитт, движением руки показывая, что считает достигнутые результаты любопытными, но не потрясающими. — Хорошенькая девчонка втерлась в кому-то в милость под вымышленным предлогом. Это единственное, что вам удалось доказать. Все остальное лишь намеки, предположения и доносы, которые пока ничем не подкреплены.

— Нет, почему, — вмешался Трой, — разве только это? А десятипроцентный рэкет Люмиса и Уиллоуби — Господи боже, подумать, что мы пришли сюда учить немцев демократии!

— Свидетель — Марианна Зекендорф, которую вы сами разоблачили как безответственную лгунью.

— А нацист, скрывающийся в поместье Ринтелен — том самом поместье, которое мы никак не можем вырвать у Уиллоуби?

— Откуда вы знаете, что этот человек нацист?

Иетс сказал:

— Это не Дейн! Майор Дейн умер!

— А кто же это? Почему его до сих пор не взяли?

Иетс пожал плечами:

— Сэр, дело настолько запутанное, что я не решился действовать дальше без ваших распоряжений.

— А, армейская субординация! Я достаточно старый военный, чтоб знать ей цену! — Девитт подался вперед, энергично жестикулируя. — Есть моменты, когда нужно действовать на свой страх и риск, если знаешь, чего добиваешься. Но вы-то знаете? Что вас интересует? Уиллоуби? Неизвестный в замке Ринтелен? Фарриш? Или что-то более значительное, чем каждый из этих людей в отдельности?

Иетс нахмурился и провел рукой по волосам.

— Сам не знаю, сэр. Сегодня на меня что-то уж очень много всего навалилось. Я еще не успел обдумать.

— Так думайте быстрей! Не теряйте времени!

— У меня были бородавки на пальцах, сэр. Бывало, выжжешь одну — а на ее месте или где-нибудь рядом сейчас же вырастет другая. Так и здесь. Уиллоуби не стал бы делать то, что он делал, если бы не чувствовал себя одним из многих, если бы не рассчитывал, что это ему сойдет с рук. У него есть свои представления относительно того, зачем мы пришли в Европу. Мы, видите ли, принесли сюда лозунг свободы предпринимательства, свободы любыми средствами обеспечивать свою выгоду, пока тебя не стукнут по голове. Я раньше думал, что у нас нет определенной цели. Благодаря Уиллоуби я уразумел, что цель есть…

Иетс говорил спокойно, не горячась. Он только следил за Девиттом, стараясь понять, соглашается ли тот с ним, или, по крайней мере, принимает ли его основные положения.

Девитт, помолчав, сказал:

— В вас слишком много ненависти.

Иетс улыбнулся одними глазами:

— Война научила, сэр. Но я не согласился бы забыть этот урок за все блага мира.

— Вернемся к действительности! — сказал Девитт. — Как, по-вашему, достаточно у нас данных, чтобы, как вы выразились, стукнуть этих молодчиков по голове?

Иетс слегка нахмурился:

— Мне кажется, успех местного значения нам обеспечен.

— Тогда чего вы ждете?

— Я всего лишь лейтенант, сэр, — и притом в душе школьный учитель. А если завтра генерал скомандует «Руки прочь»?

— До завтра еще далеко, — сказал Девитт. — Завтра я побеседую с Фарришем и еще кое с кем. А пока — ночь в вашем распоряжении.

Было около часу ночи, когда Лемлейн подъехал к замку Ринтелен. Петтингер еще не спал; он сидел у себя в комнате перед камином и помешивал тонкий серый пепел сожженных бумаг.