Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский

не по-декабрьски, а в воздухе стояла летняя дымка. Мы проехали над прудом, потом мимо парка Багатель, и выехали на улицу де Нёйи, где в самом ее начале Бася врезалась в полицейского. Но он ловко схватил велосипед за руль, как быка за рога, поддержал его и не дал Басе упасть. После взаимного обмена улыбками и шутками, — лучше наехать на полицейского, чем на кого-то из прохожих, не надо звонить в полицию… я уже на месте происшествия, — засмеялся полицейский, мы поехали дальше. Представляю себе наших «мусоров» в такой ситуации. Как же приятно жить в стране, где полицейский шутит, а в пригороде нет «шпаны» и «бандюков». В бистро около площади Этуаль выпили горячего вина. Триумфальная арка краснела в лучах заходящего солнца и отбрасывала длинные тени на Елисейские Поля, усеянные разноцветными пятнами табличек «vélo-taxi»[664] всех оттенков. С Этуаль мы съехали на Трокадеро. Эйфелева башня выглядела как цветная занавеска, растянутая на серо-голубом небе. Трокадеро приходит в упадок. С начала войны за ним никто не следит, все чернеет. Позолота на эффектных скульптурах стирается, а отсутствие воды в нижних бассейнах еще больше усиливает впечатление заброшенности. Все это напоминает роскошную, но запущенную ванную комнату.

От Трокадеро едем вниз к площади Альма. Памятник Мицкевичу. От Альмы к Сене. Я люблю эти места. Слева стеклянная, в стиле модерн, гора Гран-Пале, направо мост Александра III. Огромные золотые лошади, а дальше прекрасная перспектива на Дом инвалидов. Выезжаем на площадь Согласия. В декабрьских сумерках она похожа на неф большой церкви. Алтарь обелиска, две темные стены и огромное здание Морского министерства, а в глубине колонны церкви Мадлен, строгие и холодные, как ряд труб в органе. Тихо, по-кошачьи, мы проскальзываем вдоль стен и ограждения дворца Тюильри, откуда пахнет сухими листьями. Лувр. Некоторое время едем в темноте его стен, и снова гора стекла в стиле модерн. Это «La Samaritaine»[665]. Но уже далее на фоне синего неба чернеют острые зубцы тюрьмы «Консьержери». В темноте теряются округлости. Ощущение ужаса и тишины. Шатле и площадь Отель-де-Вилль. По Сене, подобно большому плоту, плывет остров Святого Людовика. Слева клубок улиц квартала Сен-Поль, образующих черные дыры в однообразной стене облупившихся многоквартирных домов. Вход в кротовые норы, в одно из парижских подземелий, где отели грязные, мужчины не ходят, а снуют, а молодые девушки напоминают подгнившие фрукты.

С Лионского вокзала, со всех выходов выливается черная лава толпы, разделяется на отдельные потоки, как и в углублениях вулкана, и медленно втекает в отверстия метро или улиц. Когда мы подъезжаем к дому, уже темно. Войдя, заглядываем к хозяевам. Мадам Бессьер яростно штопает постельное белье, чинит его и ставит заплатки. Запасы заканчиваются, а новые простыни и полотенца взять негде. Не выделяют.

8.12.1942

Стойкие слухи о висящем в воздухе российско-немецком соглашении. Я пытаюсь себе внушить, что это абсурд, что русские шантажируют англичан и американцев, но это не дает мне покоя. Портит кровь, портит весь день.

11.12.1942

Ничего конкретного. Российское наступление развивается медленно, но решительно. Нет подробностей, ни те ни другие ничего не говорят. Монтгомери постоянно перегруппировывается под Эль-Агейлой. А во Франции продолжается принудительная отправка на работу в Германию под лозунгом «за трех специалистов один освобожденный военнопленный». Лаваль и Петен работают pour la France[666], как два самых крупных специалиста. За этих двоих должны были бы освободить по крайней мере целых две дивизии. Caeterum censeo Lavalum et Petenum на виселице post bellum dyndandi essent[667].

12.12.1942

Вечером в «Театре дю Шатле» на «Ричарде III» Шекспира с Дюлленом{132} в главной роли. Спектакль поставлен в духе натурализма и выглядел как представление на лошадиной ярмарке в польской деревне. Дюллен, по слухам, прекрасно сыгравший в мольеровском «Скупом», заставил меня вспоминать об этой его роли в «Ричарде III». Количество трупов соответствует современным стандартам. Без специального счетчика и не сосчитаешь. Несмотря на то что я при каждом трупе вынимал спичку из коробки и клал в карман, я не мог подсчитать точно, особенно в последнем акте. На поле боя пало столько статистов, через которых другие прыгали с таким рвением, размахивая мечами, что надо бы высыпать всю коробку одним махом и еще, пожалуй, прикупить вторую, что на данный момент сделать не так просто. Так что драматическое восклицание короля «полцарства за коня» прошло незамеченным, и абсолютно невозможно было поверить в это предложение, корчась от смеха при виде статистов, прыгающих по декорациям, как обезьяны в Венсенском зоопарке. Наконец короля убили, и можно было выйти, что мы и сделали с большим удовольствием. Удовольствие — ходить в театр, но иногда выход из него — еще большее удовольствие.

13.12.1942

Совершенно не чувствуется, что уже середина декабря. Сухо, солнечно и тепло, как осенью. После обеда прогулка на велосипедах.

16.12.1942

Роммель опять проиграл битву и отступает от Эль-Агейлы. Англичане идут вперед. Царит всеобщий оптимизм. Между тем все совсем не так просто. Войну гораздо легче вести, чем ее закончить. К тому же такую войну, в которой союзники не спускают друг с друга глаз. Немцы ее проиграют, конечно, но трудно представить, чтобы Англия, Америка и Россия одновременно ее выиграли. Из числа выигравших кого-то надо исключить: в войне, так же как и в покере, на самом деле выиграть может только один. Одновременная победа нескольких — начало новой войны. Это нам в настоящее время и грозит. Сохранение России в ее нынешнем виде и предоставление ей права голоса после войны, отдав под ее влияние Польшу, страны Балтии и Балканы, было бы началом нового конфликта через десять, пятнадцать или двадцать лет. Эту войну должны выиграть исключительно англосаксы. В противном случае война не имела бы смысла и ее окончание привело бы англичан и американцев к тому, с чего они начали. Англичане и американцы должны продолжать игру waiting and seeing[668]. Они должны стремиться к максимальному истощению Германии и России, чтобы нанести окончательный удар и поставить Россию перед целым рядом свершившихся фактов, которые та не смогла бы опровергнуть, будучи слишком истощенной. В данный момент русские начали нечто наподобие контрнаступления. Люди радуются, но они не понимают важности того, чтобы русские разбили Германию не полностью, а наполовину.

17.12.1942

Туманный дождливый день. Воздух, пропитанный влагой, кажется жидкостью, в которой плаваешь, как рыба в аквариуме. Под вечер, проезжая по левому берегу, заглянул в одно бистро на стакан рома. Я был на углу улиц л’Арбалет и Ломонд и, войдя внутрь, вспомнил, что здесь рядом