Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проделка Шерлока и Джона в доме у Майкрофта кажется фикрайтерам не смешной, а жестокой, а высказывания Джона – грубыми и солдафонскими. Папа и мама Холмсы рассматриваются не как комические вудхаусовские персонажи, а как дисфункциональные родители, создавшие патологическую ситуацию в семье. Сцена, где мамуля ругает Майкрофта и обращается за помощью к Шерлоку, осмысляется как жестокая и унизительная отповедь. Фикрайтеры весьма убедительно анализируют устройство «семейной системы» Холмсов, приходя к выводу, что Снеговик – защитная маска ранимого и отвергнутого Майкрофта, на которого в нежном возрасте была взвалена непосильная ноша.
Вот лишь некоторые пункты подобного анализа (надо сказать, что в рамках таких сюжетов уже выработался своего рода канон, точнее, фанон). Майкрофт – нежеланный (иногда даже приемный) ребенок, из-за которого мамуле пришлось отказаться от карьеры ученого. Младших детей-погодков, которые появились существенно позже, наоборот, любили и баловали, не обращая внимания на их милые особенности. Родители не желали замечать, что их дочка – убийца (как позже не желали видеть, что Шерлок – наркоман). Поведение взрослого Шерлока объясняется его крайней избалованностью. Юному Майкрофту пришлось взять на себя родительские функции (позаботиться о том, чтобы Эвр больше не угрожала семье; позже – вытаскивать Шерлока из наркопритонов, и т. п.), не получая никакого признания и благодарности взамен. Фикрайтеры вспомнили даже дядю Руди, описывая его как единственную родительскую фигуру в жизни Майкрофта (в редких случаях, впрочем, и Руди предстает зловещим персонажем, подвергающим всяческому абъюзу молодого племянника при полном попустительстве родителей).
После событий в Шерринфорде Майкрофт описывается как сломленный, травмированный, отвергнутый родителями. Комедийные моменты взаимодействия в «Шерлоке» Майкрофта с родителями – испуганно прячет сигарету за спину; вынужден сопровождать родителей на мюзикл; мамуля ставит горячую картошку на его ноутбук – переосмысляются в драматическом ключе: властная и беспощадная мать всегда была излишне требовательна и несправедлива к старшему сыну и в то же время обожала младшего и во всем ему потакала.
После всех испытаний, которым подвергла его сестра, Майкрофт (всегда бравший на себя чрезмерную ответственность и отказавшийся от собственной жизни ради заботы о неблагодарных родственниках) раздавлен своей воображаемой виной: у него тяжелая депрессия, его мучают кошмары, он уходит в запой, наносит себе телесные повреждения, пытается покончить с собой; ему грозит отставка, и т. д. Разумеется, не была обойдена вниманием и знаменитая диета (теперь осмысляемая как фэт- и бодишей-минг): Майкрофт страдает от булимии, морит себя голодом; в детстве его жестоко травили в школе, Шерлок издевался над его полнотой и т. п.
Конечно же уже упоминавшийся нами пейринг майстрад отлично вписывается в такую логику, тем более что создатели действительно подбрасывают фанатам зацепку в финале сезона. Инспектору Лестрейду суждено стать тем человеком, который спасет и полюбит Майкрофта, попутно задав взбучку всем его обидчикам, прежде всего родителям, а также Шерлоку и Джону.
Надо сказать, фанон выстраивается не на пустом месте: действительно, в «Ужасной невесте» нам показывают Шерлока как полубезумного наркомана (а Майкрофта – как многострадального старшего брата, вынужденного непрерывно следить за младшим, чтобы тот элементарно не погиб) с характерной для аддикта «бесчувственностью», неуправляемостью и недоступностью для заботы близких. Джон, у которого в какой-то момент кончается терпение, говорит Шерлоку: «Все всегда позволяли тебе делать всё, что ты хотел. Вот почему ты сейчас в таком состоянии [стал наркоманом]» («Ужасная невеста»). Если учесть, что это – сновидение самого Шерлока, т. е. его бессознательная правда о себе самом, все эти детали приобретают особый вес и значимость.
Фикрайтеры всегда были вольны реализовывать свои самые необузданные фантазии, зачастую лишь весьма условно связанные с каноном. Но в вопросе личности Майкрофта в свете событий 4-го сезона они обнаруживают редкое, пылкое и довольно-таки неплохо аргументированное единодушие.
И здесь мы наконец-то подходим к давно обещанному разговору о переносе, психоаналитическом трансфере.
Золотые изваяния83
Фрейд открыл то, что он назвал переносом, как препятствие анализу, которое заключалось в том, что пациентка проникалась к доктору чувствами (пол на самом деле не важен). Любовь в переносе мешала свободным ассоциациям и познанию истины, к которому стремился Фрейд. Бессознательное оберегает (т. е. вытесняет) воспоминания, связанные с родителями, не дает им проявиться: пациентка влюбляется в аналитика, чтобы сохранить истину нераскрытой, не затронуть причину. Либидо, наслаждение тела, перемещается – переносится – с вытесненных психических репрезентаций (воспоминаний) на личность аналитика: в переносе, как на сцене, разыгрывается то, что скрывается в бессознательном.
Фрейд также, к своему изумлению, обнаружил, что пресловутая истина, которую он первоначально отождествлял с детской сексуальной травмой соблазнения, в большинстве случаев не более чем фантазия, вымысел. Правда, это «поражение» он сумел обернуть себе на пользу, открыв Эдипов комплекс. Бессознательная фантазия, фантазм – это то, что позволяет накинуть покров над бездной Реального, совладать с травмой, которую причиняет говорящему существу столкновение с загадкой пола и смерти, с наслаждением в теле, которое воспрещает ему Другой (закон кастрации).
Субъект, скажет Лакан, навеки разделен нехваткой, создаваемой языком. Язык вносит в аморфную «массу» Реального принцип членения, дискретности, создавая купюры, разрывы, отделяющие одно означающее от другого. Благодаря этим означающим субъект находит себе ориентиры в Реальном – выбирается, как по хлебным крошкам из темного леса. В лакановской квазиматематической формуле фантазма ромбик, разрыв отделяет перечеркнутого (кастрированного) субъекта от его наслаждения, объекта а ($ <> а). Фантазм, замаскировывающий эту нехватку, воспроизводится в повторяющихся симптомах и эмоционально заряженном переносе – трансферентной любви/ненависти.
Чтобы объяснить, что такое любовь в переносе, Лакан в своем семинаре, посвященном переносу84, прибегает к помощи платоновского «Пира». Сильно подвыпивший красавец Алкивиад вваливается на пирушку, где только что велась беседа о том, что такое любовь, и, заприметив там Сократа, во всеуслышание обращается к нему с пылким признанием в страстной любви. Сократ, говорит Алкивиад, похож на фигурку силена из мастерских художников: с виду он нелепый и смехотворный, но если раскрыть его, внутри него
