Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов

- Вот вы меня подозреваете... устроили мне чудовищную пытку. А я, хотя у меня никогда не было детей, понимаю вас и сочувствую, - сказала Полипова.

- Я не подозреваю, я твердо уверена, что ваш муж был провокатор, - тотчас ответила Савельева. - Берите бумагу и описывайте все...

И тут Полина Сергеевна не выдержала. Все нервы ее враз оборвались, будто по ним ударили острым ножом. Откинув стул, она щукой метнулась к Савельевой, закричала, захрипела, не помня себя от ярости:

- Да, да, да, был! Был, понятно?! Он всегда выдавал этого твоего... и других! Он давил вас, как мог! Он мстил вам за вашу революцию... Он был бы богатым человеком, а такие, как ваш муж, все отняли! И у него, и у меня! Он мог бы сделать и еще больше, но он трус, он подонок! Он всего боялся и боится... И все же уничтожал людей - и тогда, и после, здесь, в Шантаре! И вашего мужа он бросал в тюрьмы. Он тогда выжил, да... Но, попадись он ему под ноги после революции, он бы его все равно растоптал! Ну, довольна? Письменно написать? Не дождетесь... А слушать слушай! Слушай и знай! Знай...

Пока она кричала, Елизавета Никандровна, поднявшись, с ужасом глядела в обезображенное гневом и ненавистью лицо Полиповой, пятилась от нее в глубь комнаты, к противоположной стенке, где стоял матерчатый диван. Пятилась и чувствовала, как чем-то сдавливает, сплющивает ее сердце. Боль эта, тупая и безжалостная, была непривычной, незнакомой даже для нее, испытавшей всякие сердечные боли. Дойдя до дивана, она почувствовала, что сердце останавливается, что это конец, и из последних сил прохрипела:

- Не надо! Замолчите же...

И рухнула, боком упала на диван, уже мертвая.

Полипова, увидев это, умолкла, постояла, горячая и растрепанная, молча наблюдая, как тускнеют, мертвенным светом наливаются глаза Елизаветы Никандровны. И, чувствуя, как подламываются ее собственные ноги, боясь тоже рухнуть где-нибудь рядом, шагнула к телефону звонить Кружилину, в кабинете которого сейчас кричала, мотая головой: "Уйдите! Уйдите!"

* * * *

...Кружилин поставил стакан с водой на стол, от стука стекла о стекло она сильно вздрогнула и очнулась, немного пришла в себя. Во всяком случае, рыдать стала тише.

- Успокойтесь же, - еще раз попросил Кружилин. - Иначе мне врача придется вызвать.

- Не надо никакого врача, - сказала она негромко, вытирая скомканной косынкой слезы. - А насчет совести я вам сама скажу. У меня ее... если иметь ваше понимание... никогда не было.

Кружилин, прихмурив брови, усмехнулся.

- Это я, что ж, понимаю... Ваша девичья фамилия Свиридова?

Теперь она вскинула брови, крутые и черные, - она их, видимо, красила. Но спросила спокойно:

- Вы и это знаете?

- Узнал не так давно. А если бы знал раньше, Елизавете Никандровне не разрешил бы работать в библиотеке... с вами.

Она еще повсхлипывала и перестала совсем. Скорбно поджав губы, сидела и думала о чем-то. Потом произнесла:

- Это было бы правильно.

Кружилин лишь пристально глядел на нее.

- Я ведь понимаю, зачем вы меня вызвали. Но скажу вам только следующее: разговор о совести ни к чему не приведет. Одному человеку в совести другого разобраться трудно.

- Не всегда, - усмехнулся Кружилин.

Но она на это не обратила внимания, продолжала:

- Так что вы живите со своей совестью. А мне оставьте мою. Разрешите мне уйти?

- Я же вам сказал - идите.

Несмотря на это, она продолжала сидеть, опять прикрыла косынкой толстые колени.

- В смерти жены Савельева я не виновата...

- Я в ней не обвинял вас.

- Ну, я не дурочка, все понимаю, - возразила она. - Но это ваше дело. Я никогда не хотела ее смерти. Что мне она? - И повторила: - Но прислали вы ко мне ее напрасно.

- Она сама попросила.

- Я это поняла. Не надо было.

Только здесь она встала, опять вытерла уже сухие глаза. Но уходить все медлила и, постояв, усмехнулась.

- Совесть... Вот я вам скажу, а вы думайте что хотите. Я баба грязная и распутная. Я до Полипова со многими жила, без разбору. И сейчас с Малыгиным... Может, я за него замуж выйду, не знаю...

- Даже... так? - невольно произнес Кружилин.

- Я же говорила: может, это серьезно... А может, нет. Но с Полиповым я жить, если он и вернется, не буду. И писем ему больше писать не буду.

- Освободите меня от этих ваших... Знать мне ваши планы ни к чему.

- Неправда, - заявила вдруг Полипова. - Вам интересно, почему не буду. И я скажу... - Она замолкла, соображая, что, собственно, сказать-то. Вспомнила слова, которые недавно бросила о своем муже в мучительно искаженное лицо Савельевой, подумала, что все их повторять Кружилину не надо и нельзя. - Я зна-аю, что вы думаете о Полипове. Это тоже ваше дело. Я лишь скажу одно - он тоже мерзкий человек, как и я, но, в отличие от меня, он тряпка... трус и подонок. Но когда надо, он растопчет любого, не пожалеет. Чтобы самому жить... О-о, на фронте он не погибнет, уцелеет, - усмехнулась она. - Я это знаю. Вот и все, что я о нем хочу вам сказать. А больше ни слова не дождетесь, как бы ни хотели.

- Я, повторяю, ничего не хочу. И все это я о нем знаю. Даже больше, чем вы.

- Ну, не больше, положим... - опять упрямо возразила она, раздражая теперь его.

- Идите же! - чуть не грубо сказал Кружилин.

- Да, да... Так что с совестью моей вот так. Она у меня тоже не простая... И не приглашайте больше меня ни на какие беседы. Не приду.

Круто повернувшись, она ушла. Кружилин ожидал, что она с грохотом хлопнет дверью, но Полипова прикрыла ее за собой мягко.

Она ушла, а на душе у Поликарпа Матвеевича стало скверно. Собственно говоря, она же его отхлестала. Но дело даже не в этом, не надо было вообще приглашать ее для этого разговора. Что он дал, что мог дать любой разговор с ней?

Но, подумав немного, Поликарп Матвеевич пришел к иному выводу: нет, этот разговор что-то ему дал. Что? Полипова эта, кажется, не такая уж простая... Но, собственно, всякий человек не прост. Кажется, с ней что-то происходит. "С Малыгиным у нас по-серьезному все, может... С Полиповым я жить не буду..." Н-да, снова подумал Кружилин, обрушилось на планету невообразимое бедствие, полыхает на ней самая страшная в истории человечества война, пожирает все живое и неживое, даже камни и железо, а люди все равно живут своей непростой и нелегкой жизнью - плачут и смеются, любят и ненавидят, рождаются и умирают. Ничто не останавливается в этой извечной машине, запущенной неизвестно когда, в мрачных глубинах минувших веков...

* * * *

Солнце било в широкие и высокие окна приемной первого секретаря Новосибирского обкома партии, пронизывало даже легкие матерчатые занавески, которыми до половины были задернуты окна, яркими желтыми полосами растекалось по паркетному полу от стены до стены. Иван Михайлович Субботин, войдя в приемную, невольно прижмурился.

- Сколько у вас тут сегодня света! - весело сказал он секретарше, немолодой опрятной женщине, сидящей за столом, уставленным телефонами.

У стола секретарши сидела еще одна женщина, врач областной поликлиники, которую Иван Михайлович хорошо знал, у ног ее стоял медицинский баульчик. Проходя к двери кабинета, Субботин поздоровался с ней, спросил:

- Заболел кто у нас?

- Нет. Я... прививки пришла делать.

- От вас не отвертишься, - улыбнулся Субботин и с тем открыл тяжелую дубовую дверь.

Первый секретарь, дымя папиросой, расхаживал по кабинету вдоль длинного стола для заседаний и, когда вошел Субботин, находился к нему спиной. Он обернулся живо, как-то торопливо, немедленно раздавил папиросу в пепельнице и произнес:

- Добрый день, Иван Михайлович. Садись, - указал он на крайний стул у этого длинного стола.

Что-то в его поведении Субботина насторожило, но хорошего настроения не испортило. Он, ответив на приветствие, сел и, не привыкший первым задавать вопросы начальству, стал ждать. А тот, усевшись напротив, смотрел куда-то в сторону, нахмурив брови. Тут уж Субботин обеспокоился, подумав, что первый собирается за какое-то упущение выговаривать ему.

- В Шантару когда едешь? - спросил первый.

- Сегодня во второй половине дня. Как договорились с тобой вчера... Пленум райкома у них через три дня, но я хочу по полям поездить, еще раз все посмотреть.

- Да, да... Значит, рожь у Назарова там выдержала засуху?

Обо всем этом, в том числе и о "ржи Назарова", они долго говорили вчера вечером, Субботину было теперь странно, что первый, никогда не имевший привычки возвращаться к тому, что раз уже было обговорено и решено, снова заводит об этом речь, и какое-то тревожное предчувствие кольнуло ему в сердце.

- Более или менее выдержала.

- По всему видать, Шантарский район по хлебу будет снова первым.

- Кажется, так... Я полагаю, надо бы нам в конце концов представить к правительственным наградам группу работников района. Ты смотри, сколько они там строительного леса заготовили! Кружилин докладывал - до последнего бревна все сплавили по реке, сейчас пилят на доски, строят полным ходом жилье для рабочих завода. В общем успешно они решают эту проблему, самую для них трудную.