Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов

- Похоронили? - спросила негромко жена.

- Да... Я прилягу, Тося. На полчаса.

- Ложись. А я борщ пока заправлю.

Жена его да и сам он давно примирились с мыслью, что единственный сын их погиб, примирились потому, что ничего другого не оставалось. Они о нем, чтобы не расстраивать друг друга, никогда не говорили, но каждый думал о Васе про себя, и оба сохли и чернели, особенно она, превратившаяся почти в живой скелет.

Лежа на диване спиной к стене, Поликарп Матвеевич и сейчас подумал о сыне, вспомнил его голос и смех и, чтобы отогнать это мучительное состояние, быстро поднялся.

- Ты же хотел полчаса?

- Хватит. Готов твой борщ?

- Садись.

Хлебая из тарелки, он все думал теперь о Полиповой, в голове опять зазвучали се слова: "Я говорила... Я не хотела... Савельева ваша..." Что же она "не хотела"? Как понять это ее слово?

Он поглядел на часы - до конца рабочего дня оставалось еще порядочно времени.

Подойдя к телефону, попросил соединить его с библиотекой и, когда там сняли трубку, сказал ровным голосом:

- Полина Сергеевна, будьте добры, зайдите ко мне в четыре часа.

* * * *

Она пришла ровно в четыре, порог кабинета переступила смело, с каким-то вызовом. В красивых, холодноватых глазах ее не было теперь ни тревоги, ни тем более испуга, был только этот неприязненный холодок, и больше ничего.

- Садитесь, - сказал Кружилин.

Она опустила в истертое кожаное кресло свое полное и крепкое тело, обтянутое светлым платьем, закрыла старой легкой косынкой, которую принесла в руке, обнаженные толстые коленки и сразу проговорила:

- Если вы насчет Малыгина, то я скажу... Хохлову тогда не сказала, а вам отвечу: да, я с ним живу.

- Нет, я не насчет Малыгина... - усмехнулся Кружилин. - От Петра Петровича какие известия? Он все еще в Узбекистане?

- Нет. Он сейчас уже на фронте.

- Вот как!

- Разве это удивительно?

- Нет, конечно... Я хотел спросить у вас кое-что о Елизавете Никандровне...

Она вскинула ресницы, губы ее, дрогнув, сложились в скобочку и тут же расправились. И по ее движениям Кружилин догадался: она ждала именно этого вопроса.

- Спрашивайте.

В голосе ее Кружилину почудилось что-то нехорошее, какая-то глубоко запрятанная насмешка. Он внимательно и сурово поглядел на Полипову. В выражении лица ее ничего не изменилось, в глазах стоял тот же холодок.

- Расскажите еще раз, как... как это произошло?

- Как? - Голос ее дрогнул. - Она сидела за столом, просматривала формуляры... В библиотеке никого не было. У нас вообще мало читателей. Кому читать? Только школьники. Потом вскрикнула, застонала... Она поднялась и тут же повалилась на пол... И я сразу кинулась звонить вам.

- Вы сказали - на пол... Но когда мы с Хохловым вошли, она лежала на диване.

- Ах, боже мой! - Голос ее теперь наполнился злой иронией. И она это не проговорила, а почти прокричала: - Вы что, следователь? Вы меня... в чем-то подозреваете? Ну да, на диване. Когда она стала падать, я подхватила ее, успела еще отвести к дивану. И там она скончалась. Я в это время звонила уже вам. Вам!

- Нет, я вас ни в чем не подозреваю, - сказал Кружилин, помолчал, тупо глядя в настольное стекло. - И все-таки... странно вы говорите. "В это время..." Но вы же, Полина Сергеевна, по телефону определенно сказали: "Она умерла!" Уже... значит... А вы говорите - в это время, когда она умирала, вы только звонили. Странно.

- Странно, да? Странно? - дернулась она в кресле, потом вскочила, грудь ее начала толчками трястись. - Значит, я... я это ее убила, понятно? Убила, зарезала! То есть не-ет! Не ножом... У нас железная палка есть, сторожиха ею дверь закладывает. Я ее этой палкой... Ее осматривали врачи, пусть они скажут.

В глазах Полиповой металось темное пламя, она была близка к истерике.

- Успокойтесь! - повысил голос Кружилин. - Что вы, как... - Он хотел сказать "как баба", но сдержался, подумав, что баба она и есть. - Никто вас в этом, в таком... не собирается обвинять. Елизавета Никандровна скончалась от острого сердечного приступа.

- Тогда я при чем? Что вы надо мной издеваетесь? За Малыгина спрашивайте, ваше право. Да и то... кто вам его дал? Это мое... наше с ним дело. Мне, в конце концов, и сорока еще нет. С Малыгиным у нас по-серьезному все, может... Я при чем тогда? И вы можете умереть от такого приступа, и я... Любой. При чем?

Она говорила это, задыхаясь, по лицу ее шли красные пятна.

"Да при том, что приступ такой у нее, у Елизаветы Никандровны, можно было легко вызвать", - думал Кружилин, остро ощущая, как поднимается в нем волна гнева и ненависти к этой красивой и сытой женщине. Он теперь был уверен, что она и вызвала каким-то способом у жены Антона этот приступ, во всяком случае, была причастна к этому. Но как это докажешь? А если даже и докажешь, если сама она в этом признается даже, что толку, что это даст? К ответу за смерть Елизаветы Никандровны эту женщину не привлечешь, хотя она и виновата, вероятнее всего, в этом. Жизнь, жизнь, в каких тайных и темных глубинах она только не течет, в каких крайностях и сложностях не проявляется? Живя, люди любят и ненавидят по различным причинам друг друга, и это имеет в конечном счете прямое отношение к их жизни и к их смерти. Любят за характер, за свойство души, за мировоззрение и миропонимание. И ненавидят, порой смертельно, за это же. В мире извечно существуют огонь и вода, жар и холод, свет и тьма, добро и зло. И куда ни повернись, какой случай ни возьми, увидишь только это, если присмотришься внимательно.

- При чем вы тут... или ни при чем, это вам лучше знать, - сдерживая себя, сказал Кружилин Полиповой. - Пусть будет это на вашей совести. Идите...

Но она как стояла, так и стояла, будто не слышала его слов.

- Совести? - спросила она вдруг тихо, глухо, губы ее дернулись. - А что вы знаете... что можете знать о моей совести? Что это вообще такое?!

Губы ее дергались все сильнее и сильнее, одновременно в глазах все яростнее разгорался черный огонь. Потом она упала обратно в кресло, затряслась, забилась в истерике.

Кружилин встал, налил из графина, стоящего на тумбочке, стакан воды.

- Успокойтесь...

- Уйдите! Уйдите! - кричала она сквозь косынку, которую прижимала к лицу, и мотала головой. Кричала так, будто он был в кабинете посторонний.

* * * *

Кружилин в своих предположениях относительно неожиданной смерти жены Антона был прав. Когда Елизавета Никандровна впервые появилась в библиотеке, Полипова встретила ее молчаливо и неприязненно, потом с усмешкой сказала:

- Садитесь на абонемент. Работа простая - принимать от читателей и выдавать им книги.

И Елизавета Никандровна принимала и выдавала, с заведующей библиотекой никогда не здоровалась и не разговаривала. Молча приходила утром, хмурая, и молча уходила вечером.

Полипова на это лишь усмехалась, затем усмехаться перестала, тоже начала хмуриться. Иногда, отвернувшись к окну, о чем-то подолгу думала, глядя, как ветер треплет за стеклом листья деревьев. Теперь Елизавета Никандровна, изредка взглядывая на нее, усмехалась.

- В конце концов, это пытка! - не выдержала Полина Сергеевна. - Что вы все молчите, как...

- Я могу и разговаривать, - ответила Савельева. - Но только на одну тему. О том, как ваш муж, Полипов Петр Петрович, выдавал царской охранке моего мужа.

- Что-о?! - поднялась со своего стула Полипова, вытянулась.

- Он был провокатор. Я это отлично знаю. И вы тоже. И я хочу, чтобы вы подтвердили это письменно.

- Вы сумасшедшая! - изменившимся голосом воскликнула Полипова.

- Других доказательств нету, - продолжала Елизавета Никандровна. - Но вы-то знаете... И вы все это опишете. Не сейчас, так завтра. Не завтра, так через неделю. Через месяц, год, пять лет! А я буду ждать! Терпеливо ждать...

- Сумасшедшая! Сумасшедшая!..

Елизавета Никандровна пожала плечами и опять продолжала молчать. И таким образом шли неделя за неделей.

Пытка эта была обоюдная, и неизвестно еще, для кого тяжелее. Дома Елизавета Никандровна сваливалась иногда замертво, пила сердечные капли, но никому, в том числе и сыну Юрию, который собирался к отъезду на фронт, старалась этого не показывать.

Она его проводила, и пытка эта стала для нее еще страшнее. Но получить доказательства провокаторской деятельности Полипова от его жены все-таки надеялась, была уверена, что та не выдержит. Заведующая библиотекой даже как-то спала с тела, при виде ее менялась в лице, по щекам начинали ходить нервные пятна. Елизавета Никандровна лишь усмехалась безжалостно. Но, увлекшись, не рассчитала своих сил...

Первой нарушила молчание Полипова. Это случилось дня через три после того, как Елизавета Никандровна проводила Юрия на фронт. Все эти дни она вспоминала, как он уезжал, как прощался с ней, и иногда тихонько плакала.

- Вот вы меня подозреваете... устроили мне чудовищную пытку. А я, хотя у меня никогда не было детей, понимаю вас и сочувствую, - сказала Полипова.

- Я не подозреваю, я твердо уверена, что ваш муж был провокатор, - тотчас ответила Савельева. - Берите бумагу и описывайте все...