Поиски счастья - Николай Максимов

— Чай, — так же резко ответил «мистер Кочнев».

— Олл-райт!

Гость взял вещевой мешок, достал галеты, сахар.

Это был вызов. Ведь на столе всего, казалось, достаточно: и сахар, и галеты, и масло, и консервы, и колбаса.

— Мистер Кочнев! — сорвавшимся голосом начал Джонсон. — Я попросил бы вас не валять дурака, а прямо объяснить мне цель вашего визита.

Хлебнув чаю, Кочнев достал из пиджака тощий бумажник, из него — вчетверо сложенный листок и протянул озадаченному хозяину:

— Вы напрасно торопите события, мистер Джонсон.

В документе было два текста: русский и английский, скрепленные подписями и красной печатью со звездой посередине. Уполномоченный губревкома видел, как постепенно изменялось лицо американца. Содержание бумаги достаточно подробно отвечало на все интересующие мистера вопросы. И тот вдруг так ясно вспомнил все, что ему довелось читать за эти годы о России. «Какой ужас! Он значит большевик, красный, коммунист! Однако пресса описывала их не такими. Что же теперь будет? Как глупо я повел себя!..»

Уполномоченный пил чай, а Джонсон, не соображая, что этим выдает свое волнение, делал вид, что никак не осилит бумаги. Впрочем, исподтишка он косился на окованный сундук и незаметно пытался ощупать задний карман своих штанов…

— А чем торгуете вы, мистер Джонсон? И кто разрешил вам здесь торговать? — прервал Кочнев столь долгое чтение, протягивая руку за своим документом.

Секунду янки молчал.

— Я представляю тут компанию.

— Вы, конечно, ознакомите меня с вашими полномочиями?

Джонсон нервно глотнул виски «Какие полномочия? Какое разрешение? Он сам тут хозяин и вправе сам разрешать или не разрешать другим! Ведь более двадцати лет!..»

— Но какие полномочия в стране открытых возможностей?! — янки высоко поднял плечи, развел руками.

Взгляд ревкомовца сделался жестким. Он отодвинул кружку.

— На землях Советской России этих возможностей больше нет. Они закрыты. И я закрываю их вам! Проводите меня на склад.

— Но это насилие! — выкрикнул американец, вскочил, быстро ВЗЯЛ с полки ключи, отступил к кровати и полез в задний карман брюк…

В тот же миг Кочнев поднялся, внезапно оказался рядом, резким движением ударил его по руке и сам вынул из заднего кармана Джонсона браунинг.

— Никогда без нужды не беритесь за оружие! Полагаю, поладим и без него. — Он разрядил пистолет и без патронов возвратил владельцу.

Перепуганный Джонсон направился к выходу.

…Чего только не было на складе! Тюки упакованной пушнины, шкуры старых оленей и телят, местная обувь, бивни моржей, китовый ус, снова шкуры — белых медведей, моржей, лахтаков, нерп, волка; бочки из-под спирта, пустые ящики…

— Сколько на складе песцов?

— Две тысячи «хвостов», — на всякий случай соврал Джонсон.

— Советское правительство, — сказал Кочнев, — заключило соглашение с «Норд-компанией», Она будет по твердым ценам обеспечивать население Севера.

— «Норд-компания»? — удивленно переспросил Джонсон. — Но это не по-джентльменски! Уж если на то пошло, прежде всего вы обязаны начать переговоры со мной.

Как ни утомлен был Иван Лукьянович, но по его лицу скользнула улыбка. Поняв ее не так, как следовало, Мартин Джонсон осмелел совсем:

— Сколько эта «Норд-компания» вам заплатила?

— Но это не имеет значения, мистер Джонсон.

— Как? Деньги — это не имеет значения?!

На пороге склада появились любопытные чукчи.

— Если я не ошибаюсь, то, наоборот, Советское правительство уплатило какую-то разницу «Норд-компании», чтобы она торговала по твердым ценам. Мы сами в эту навигацию еще не в силах привезти сюда товары.

— О-кэй! — воскликнул предприимчивый янки, убедившись, что большевик не так уж страшен, как об этом-пишет пресса. — О-кэй! Я согласен торговать без дотации с вашей стороны.

Кочнев медленно продвигался к выходу.

— Нет, нет, мистер Джонсон. Этой же навигацией вам предлагается отплыть в Америку.

— Не понимаю! Но ведь я готов, не сходя с места, уплатить вам достаточно приличную сумму!

— А пока, — продолжал Кочнев, — до прихода вашей шхуны вы можете торговать вот по этому прейскуранту, если, конечно, он вас устраивает, — и он подал ему листок бумаги и тут же по-чукотски объявил о новых ценах чукчам.

Джонсон побагровел: «Грабеж! Разбой! Винчестер — за двух песцов?» Такие цены его не устраивают!.. Но вслух он не высказал ничего.

Чукчи то и дело громко выражали удивление и нескрываемую радость. Мартина больше всего бесило, что большевик рассказал чукчам о ценах при нем, Джонсоне. Мало того, он рассказал им, как он, Джонсон, обманывал их.

— Вы все поняли, мистер Джонсон? — также по-чукотски спросил его уполномоченный ревкома.

И тот был вынужден подтвердить, что он понял, все понял…

— Какомэй! — еще больше удивились чукчи…

Ночевать у Джонсона Кочнев не остался. Допоздна беседовал с чукчами, а утром двинулся дальше. Он вернется сюда через месяц для создания сельревкома и избрания делегатов на первый съезд бедноты. Предстояло побывать еще на реке Бельме, куда из многих поселений и стойбищ съедутся чукчи на обменную ярмарку.

Запершись с утра в комнате, Джонсон рассуждал вслух: «Норд-компания»! Знаю я этих жуликов! Твердые цены… Какой же осел станет по ним торговать! Ничего, эти большевики еще вспомнят Мартина Джонсона.

Лицо его заметно осунулось. Мартин сидел за столом, перед ним — торговые книги, счеты, виски, банковые квитанции.

В ожидании торговли по новым ценам у склада собрались чукчи. Они были видны в окно Джонсону.

— Нет, мистер Джонсон не дурак! Хотел бы я послушать, что скажет мой патрон, если застанет меня за такой торговлей. Он пристрелил бы меня, как бешеную собаку. Винчестер за двух песцов!

Однако все эти бодрые слова вовсе не соответствовали истинному настроению мистера Джонсона. Ведь в его планы совсем не входило вдруг покинуть Чукотку, Конечно, его тянуло в Штаты, где он уже давно придумал себе много пикантных удовольствий. Но прежде он должен был довести здесь свой личный счет до четверти миллиона долларов. А теперь, теперь его просто выгоняют: «Нет, нет, мистер Джонсон, вам в ближайшую же навигацию предлагается отплыть в Америку», — сверлили мозг слова этого большевика.

— Сто тысяч, — Джонсон щелкнул счетами, — на дом, комфорт и прочее. Еще сто, — к первой косточке он с наслаждением присоединил вторую, — на покупку железнодорожных акций. Остается тридцать семь… Тридцать семь тысяч, конечно, не так уж много, но и не мало…

Как ни приятны бывали всегда для него часы таких грез, сегодня они отравлены. Потерять такой рынок, потерять такого поставщика мягкого золота, как Гырголь!..