За пределами любви - Анатолий Тосс

Влэд подошел к креслу, вгляделся.

– Что ты сделал с ней? – произнес он так, будто Рассел живой, будто они были знакомы прежде. Элизабет вздрогнула.

– Он и маму украл, а потом следил за нами все время. – Она тоже подошла, встала рядом.

– И Дину тоже? Зачем? – Влэд продолжал рассматривать Рассела. Но тому было все равно.

– Он ставил эксперименты. Он хотел завладеть душой, сначала маминой, потом моей. Он сказал, как Мефистофель душой Фауста.

– Тоже мне Мефистофель, – произнес Влэд с презрением, и Элизабет опять вздрогнула. В голосе, в интонациях, да и в самой фразе проскользнуло что-то личностное, будто она была обращена к давно знакомому человеку.

«Девочками легко манипулировать, особенно взрослому мужчине», – вспомнила Элизабет слова Рассела.

Наконец Влэд отвел взгляд от равнодушного, бесчувственного тела и повернулся к ней:

– Ты мне все должна рассказать, Лизи. Хорошо? Но не сейчас. Сейчас мы должны уехать отсюда. Скоро начнет светать, и они могут хватиться его. Нам надо ехать, а по дороге ты все расскажешь.

Она кивнула, соглашаясь, ее здесь ничто не держало.

– Пистолет заряжен? – спросил Влэд, указывая глазами на правую руку Элизабет.

– Да, заряжен, – кивнула она после секундного колебания.

– Ну и хорошо, – произнес он и двинулся к двери.

– Влэд, – позвала она из глубины комнаты. Он обернулся. – У меня обуви нет, я босиком.

Он посмотрел на ее ноги.

– Я привез тебе одежду, она в машине. – Он помедлил. – Я выйду первым, ты иди за мной. Если там никого нет, я позову тебя, ты стой в коридоре. Хорошо? Совершенно не нужно, чтобы тебя видели.

Он открыл дверь, вышел в коридор, огляделся, сделал короткий жест рукой, мол, никого, шагнул вправо и исчез за дверным косяком. Элизабет засунула пистолет в карман юбки, тоже подошла к двери, выглянула наружу, успела заметить, как фигура Влэда скрылась за углом. Она выскочила в коридор, подбежала к углу.

– Эй, дружище, ты куда собрался? Ночь на дворе, – раздался с трудом выговаривающий слова голос, Элизабет не узнала его. – Завтра ведь все только начнется, сегодня так, разминка.

– Да-да, – голос Влэда показался спешащим, утомленным.

– Кит сказал, что мы все неделю гуляем, а ты уходишь. Ты, кстати, Кита не видел?

– Нет, не видел, – сухо ответил Влэд.

– Ну ладно, тогда я пойду, еще рюмашку заглотну и спать, – проговорил пьяный. – Ты, давай, завтра возвращайся, завтра весело будет.

Раздались шаги. Элизабет выглянула из-за угла: в фойе, кроме Влэда, никого не было.

Осенний, слишком свежий, слишком острый воздух, пропитанный ночью, темнотой, пожухлой листвой, чуть не лишил Элизабет дыхания, чуть не сбил с ног. Ступни покрылись холодной, пробирающей насквозь влагой, холод легко проникал через тонкую, непрочную кожу, разбирал на части слабое, едва удерживающее тепло тело. Ей пришлось опереться на Влэда, она сама не сумела бы сделать и десяти шагов.

И все же, несмотря на пронизывающий холод, на слабость, она почувствовала себя лучше. Наверное, это воздух заряжал ее влажной, промозглой энергией, или сам факт, что ненавистный дом остался позади, за спиной, добавлял сил.

Кое-как они дошли до машины. Перед тем как сесть, Элизабет оглянулась: за ними никто не бежал, не шел, не пытался их вернуть. Все получалось достаточно легко, во всяком случае пока.

– Сядь на заднее сиденье, – сказал Влэд и завел машину.

Элизабет было безразлично, заднее сиденье или переднее, но она все равно спросила:

– Почему?

– Там одежда, а потом… – Влэд помедлил, выворачивая руль, выкатывая машину на дорогу, но Элизабет показалось, будто он не уверен, стоит ли продолжать. – А потом, тебя никто не должен видеть, – все же закончил он.

Одежда была разложена на сиденье, знакомая, привычная – блузка, юбка, свитер – они казались невероятно широкими, в них можно было утонуть. Элизабет стянула с себя чужую кофту, расстегнула лифчик, стала рыться в вещах, разбросанных по сиденью.

– Гд е мой лифчик? – спросила она скорее у себя самой.

– Посмотри в самом низу. – Элизабет подняла глаза, столкнулась с его отраженным взглядом. Влэд смотрел на нее через зеркальце, подвешенное сверху, смотрел на ее тело, – она и не подумала, что начала раздеваться в его присутствии. Почему-то ей стало неловко, даже не за свою болезненную худобу, не за выпирающие острые ключицы, не за дряблую, шероховатую кожу. Ей стало неудобно, что он видит ее, что ее тело, пусть и частично, открыто для мужского взгляда.

То т факт, что за последние месяцы множество мужчин смотрели на ее тело, изучали его, трогали, делали с ним что хотели, этот факт, видимо, сделал тело переутомленным, легко раздражающимся, оно не способно было выдержать еще один мужской взгляд.

А значит, Влэд больше не имеет права смотреть на ее тело, чувствовать его, заниматься с ним любовью. Именно оттого, что тело было доступно для других, оно теперь должно стать запретным для него. Иначе он сам станет одним из них, из тех, других.

– Отвернись, – приказала она взгляду в зеркале. – И не смотри на меня, больше никогда не смотри, понял?

– Да-да. – Элизабет увидела, как закивал побитый сединой затылок, Влэд поднял руку и повернул зеркало вверх, теперь в нем отражалась лишь черная обивка автомобильной крыши. – Переодевайся, я не буду тебе мешать, – сказал он и замолчал.

Они ехали в темноте, редкие огоньки мелькали по обеим сторонам ночной дороги, только фары выбивали из мрака желтый, постоянно дрожащий лоскуток. Похоже, Элизабет погрузилась в прострацию, напряжение спадало, и оказалось, что ни у тела, ни у сознания не осталось сил, что они исчерпаны, опустошены. Опустошение плавными волнами вытекало наружу, смешивалось с воздухом, покрыло замкнутое пространство машины: даже сиденье, даже звук рессор, их ритмичные колебания. В нем было хорошо, в опустошении, в него приятно было погружаться, расслаблять в нем измученное тело, измученную душу… которая по-прежнему принадлежала только ей.

А потом огней стало больше, они уже не только мелькали слева и справа, но и освещали, меняли общее представление о пространстве, и опустошенность отступила, ее место вновь заняло напряжение.

– Куда мы едем? – спросила Элизабет.

Затылок впереди едва вздрогнул.

– Мы уже почти приехали.

Правая рука поднялась, поправила зеркальце на самом вверху, Элизабет снова встретилась с отраженным в амальгаме взглядом. Что-то проскользнуло в нем непривычное – твердость, решимость? Откуда в глазах Влэда, мягких, полных жалости, печали, откуда в них решимость?

– Куда приехали? – переспросила Элизабет и вдруг вспомнила, что оставила пистолет в кармане снятой юбки.