Сады Луны - Стивен Эриксон

Быстрый Бен кивнул.

— Ну да. — Он помолчал и шагнул вперёд. — Мы бы все обрадовались, если б ошиблись, — проговорил маг, — но то, что делала Жаль, человеку никак не по мерке. Так что лично я даже рад этому.

— Мне было бы страшно поверить, — отозвался с кровати Калам, — что зло — настоящее зло — ходит рядом с лицом обычного человека. Я знаю, Скворец, у тебя были свои причины на это надеяться.

Быстрый Бен подошёл ближе к сержанту, его взгляд смягчился.

— Иначе можно ума лишиться, когда отдаёшь приказ убивать других, — сказал чародей. — Мы это все понимаем, сержант. И мы последними скажем, что, может, есть другой вариант, про который ты не подумал.

— Спасибо и на том, — проворчал Скворец. Он окинул взглядом своих солдат, заметил, что Молоток проснулся и тоже внимательно смотрит на него. — Ещё кто-то хочет высказаться?

— Я хочу, — заявил Скрипач и тут же пригнулся под яростным взглядом сержанта. — Ты чего? Сам же спросил!

— Ну так давай!

Скрипач сел ровнее и откашлялся. Сапёр уже открыл рот, но Вал решительно ткнул его локтем в бок. Скрипач насупился, однако всё равно сказал:

— Оно вот как выходит, сержант. Мы уже вдосталь насмотрелись на то, как наши друзья умирают, верно? И может, если нам не приходилось приказы отдавать, думаешь, нам вроде как легче. Но вот я так не думаю. Понимаешь, для нас они все были — живые люди. Друзья. Когда друзья погибают, это больно. Но ты только долдонишь себе, что единственная возможность не сойти с ума — лишить их всего этого, чтоб не думать о них, не чувствовать ничего, когда они умирают. Да только, Худова плешь, если всех остальных лишить человечности, сам без неё останешься. И это тебя с ума сведёт уж наверняка и быстро. Мы потому и живы до сих пор, что нам больно, сержант. И может, мы никуда не движемся, но всё ж и не бежим ни от чего.

В комнате воцарилась тишина. Вал ткнул Скрипача кулаком в плечо.

— Чтоб я помер! А у тебя, выходит, есть мозги. Кажется, все эти годы я в тебе ошибался.

— Ага, точно, — откликнулся Скрипач и подмигнул Молотку. — А кто ж у нас себе столько раз волосы сжигал, что носит теперь всё время кожаную шапку?

Молоток рассмеялся, но напряжение не развеялось, и все снова впились глазами в сержанта. Скворец медленно оглядел каждого солдата из своего взвода. В их взглядах сержант увидел заботу, открытое предложение дружбы, которую он пытался подавить годами. Столько лет отталкивал их, всех отталкивал, а эти упрямые сукины дети всё лезут и лезут.

Значит, Жаль — не человек. Уверенность Скворца в том, что всё ею совершённое лежит в пределах возможного для человека, кажется, покоилась на сомнительном основании. Но она, эта уверенность, не обратилась в прах. Скворец слишком многое повидал в жизни. Его не спасёт внезапный прилив веры в своё видение истории человечества, восторженный оптимизм не изгонит проклятых воспоминаний о той преисподней, которую ему пришлось пройти.

Но так или иначе теперь запираться и всё отрицать было бессмысленно, мир неустанно таранил защитные стены, так что Скворец и сам уже понимал собственную глупость. Наконец, после стольких лет, он внезапно оказался среди друзей. Такое тяжело признать, и сержант почувствовал, что это его уже слегка раздражает.

— Ладно, — прорычал он, — хватит губами шлёпать. Пора браться за дело. Капрал?

— Сержант? — отозвался Калам.

— Готовься. Днём попытаешься установить контакт с Гильдией убийц. Остальным за это время распаковать оружие да хорошенько вычистить. Подлатать доспехи. Потом устрою осмотр и если найду хоть малейший непорядок, будете у меня бедные. Ясно?

— Как день, — ответил за всех Молоток и ухмыльнулся.

Ехали небыстро, но рана Колла открывалась полдюжины раз с того часа, когда они отправились в путь. Воин приспособился сидеть в седле боком, переносить вес на здоровую ногу, и с самого утра рана ещё не кровоточила. Зато от неудобной позы у Колла уже ныло всё тело.

Паран понимал, что воин пребывает в отвратительном настроении. И хотя обоим было ясно, что между ними установилась и окрепла связь, надёжная и искренняя, мужчины почти не разговаривали, а рана продолжала терзать Колла с удвоенной силой.

Вся нога от бедра, которое рассёк меч, до самой стопы приобрела ровный тёмно-коричневый цвет. Сгустки подсыхающей крови собирались между бедренной пластиной доспеха и наколенником. Ляжка так опухла, что пришлось разрезать кожаную подкладку под пластиной.

В гарнизоне у моста через Серп помощи они не нашли, поскольку единственный хирург как раз отсыпался после одной из «тяжёлых ночей». Правда, путникам выдали чистые бинты, но те уже успели пропитаться кровью.

На Напастиной дороге не было людно, хотя отсюда уже стали видны стены города. Поток беженцев с севера иссяк, а паломники, прибывшие на Празднество Геддероны, скрылись за воротами.

Когда всадники оказались на окраине Напастина городка, Колл вырвался из полубредового состояния, в котором провёл последние несколько часов. Лицо его залила смертельная бледность.

— Это Напастины ворота? — глухо спросил воин.

— Наверное, — ответил Паран, поскольку путники уже некоторое время ехали по дороге, носившей то же странное название. — Нас впустят? Стражники приведут хирурга?

Колл покачал головой.

— Просто вези меня в город. В «Феникс». Вези меня в таверну «Феникс». — Голова воина снова поникла.

— Хорошо, Колл. — Парану не слишком-то верилось, что стража просто так пропустит их в город. Придётся выдумать какую-нибудь историю, хотя Колл так ничего и не сказал о том, как получил рану. — Надеюсь, — пробормотал капитан, — найдётся в этой таверне хоть кто-нибудь с даром целителя. — Воин выглядел препаршиво. Паран взглянул на ворота города. Он уже видел достаточно, чтобы понять, почему Императрица так хотела его заполучить. — Даруджистан… — Паран вздохнул. — Вот уж и вправду чудесный город.

Раллик поднялся ещё на дюйм. Руки и ноги дрожали от усталости. Если бы не утренние тени на этой стороне колокольни, его бы давным-давно заметили. Если так дальше пойдёт, то и заметят, очень скоро.

Подниматься по лестнице в темноте было бы самоубийством. Оцелот наверняка поставил растяжки — он же не дурак, чтобы не прикрыть подходы к своей позиции.

Если, конечно, Оцелот и вправду там, напомнил себе Раллик. Иначе у Колла серьёзные неприятности. И никак не угадать, подъехал уже воин к воротам или нет, а тишина на вершине колокольни может значить что угодно. Ном остановился, чтобы передохнуть, и посмотрел наверх. Осталось десять футов — самых трудных. Он вымотался, сил едва хватало, чтобы держаться за выступы в кладке. Тихо подобраться уже не выйдет. Осталось только одно преимущество: Оцелот будет смотреть на восток, а Раллик взбирается по западной стене башни.