Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

Когда мы заканчивали говорить по телефону, у меня было ощущение, что я тебе забыла что-то сказать. Действительно забыла. Спасибо за то, что мы смогли быть вместе, за то, что так радостно вспомнить всё, всё, даже плохую погоду.

Никому и никогда не решилась бы написать так. Наверно, потому, что не было ни желания, ни потребности. А если есть и то, и другое, то совсем не страшно.

Очень, очень скучаю без тебя. Просто физически ощущаю твоё отсутствие. Даже не думала, что так бывает, вернее, что так может быть со мной. Я очень рада, что судьба не обделила меня и в этом. Ну вот, как и обещала, оторвала тебя ненадолго.

Жду тебя каждый день в любых проявлениях (письма, звонки и, конечно, лично – было бы желание).

Целую. До свиданья.

Твоя Юлечка

Юлечка, целую тебя!

Пишу тебе действительно издалека, из города Бангалора, что на месте пупка на теле Индии. Да, мы опять в разлуке, но она не страшна, так как ей не устоять перед нашим желанием видеть друг друга. Я перебираю в памяти все минуты этих двух дней, проведённых вместе, и мне становится тепло на душе так, как не бывало очень давно.

Однако действия, а не слова могут помочь нам быть вместе. Я хочу ещё раз, но более детально, рассказать тебе, как я вижу наше будущее. Прежде всего, я вижу его прекрасным, но это не значит, что оно будет безмятежным. Но главное, как ты сказала, всё зависит от нас самих.

Насколько я понимаю, у тебя нет тех сомнений, которые подчас овладевают мной. Я стремлюсь их развеять, но не смогу сделать это без твоей помощи.

Если бы мы жили в одном городе, наши отношения могли бы развиваться плавнее и с большей глубиной, почувствовать которую мне так необходимо, как, уверен, и тебе.

Итак, я очень бы хотел, чтобы ты переехала жить в N-ск. Я не предлагаю тебе жить у меня на содержании, но предлагаю помощь, поддержку и заботу о тебе. Конкретно же – я помогу тебе снять квартиру и устроиться на курсы английского языка, оплачиваемые государством. Это курсы со стипендией около пятисот долларов в месяц. Длятся они два месяца, а потом эта программа содействует в отыскании работы по специальности. Вне зависимости от этого, мы вместе будем искать тебе интересную работу другими путями. Если ты предпочтёшь жить одна – это решать тебе, но в любом случае мы будем вместе основную часть времени.

По поводу твоего «делового» опасения – а что, если «эксперимент» не удастся? – я отвечу, что шансы на его неудачу точно те же, как если бы мы поженились немедля, но если эта неудача, не дай Бог, и произойдёт, исправить её будет много сложнее, будучи перевязанными юридическими, моральными и прочими обязанностями, которые легко превращаются в путы в неудачных браках.

Поверь, мне противно даже думать о возможности такого с нами, но я знаю, что мой трезвый подход к такому эмоциональному вопросу будет гарантировать наше счастье, исчисляемое не днями, а жизнью.

Естественно, что для твоих родителей будет много сложнее воспринять путь, который я предлагаю, потому что он плохо вписывается в традиционные рамки. Но с другой стороны, я думаю, что как ты, так и они, усомнились бы в моей серьёзности, если бы я, предположим, живя с тобой в одном городе, сделал бы тебе предложение через два дня после знакомства. Поэтому единственно верный путь – пожить, по меньшей мере, в одном городе. В данном случае, к счастью, у тебя нет ни прекрасной работы, которую надо было бы бросать, ни заманчивых перспектив, которыми бы пришлось жертвовать. Единственно, чем тебе придётся поступиться, – это жить вдали (но преодолимой дали) от родителей, а ведь это не стало бы страшить тебя, будь ты на сто процентов уверена в себе и во мне. Не так ли?

Я знаю, как много работы задаст твоей головке это письмо, но верю, что сердце легко с ней справится. Я же думаю о тебе постоянно, и мысли о тебе светят сквозь любой непроницаемый бизнес, которому мне приходится отдавать значительную часть своей жизни. Дни, проведённые с тобой, были дивны, и я мечтаю, чтобы это ощущение никогда не развеялось. Как необыкновенно понимать друг друга с полуслова и до сокровенной глубины – и нам это удалось, а ведь это самое трудное. Неужели более простое может оказаться препятствием? (Это вопрос риторический – я уверен, что препятствий нет, если мы чего-то хотим.)

Я хочу дать тебе почувствовать обстановку, в которой я сейчас нахожусь. Неподалеку от гостиницы индиец, местный затейник, сидит перед корзиной, в которой прячется кобра. Он вытаскивает дудку и начинает дудеть. Из корзины никто не лезет. Он перестаёт играть, ударяет дудкой несколько раз по корзине и начинает играть снова. Но по-прежнему из корзины ничего не вылезает. Тогда он теряет терпение, запускает руку в корзину, вытаскивает полудохлую кобру, размашисто даёт ей две пощёчины и бросает обратно в корзину. После этого кобра вяло вылезает и начинает раскачиваться под дудку. И кажется, что она раскачивается от полученных пощёчин.

В Индии такое множество людей, что преступность должна быть нулевая, ибо там невозможно совершить преступление без свидетелей.

Целую тебя долго, пока тепло не разольётся по твоему телу.

Твой Борис

Итак, я снова дома, в Америке. Ты небось заинтересован в моих путевых очерках об Индии. Изволь. В Индии женщин мне предлагали только на ночь. Ночь считается там неразменной единицей любви. А в Америке эту единицу раздробили до палки.

Познакомили меня с отцом, что продавал дочерей. Я попросил самую красивую. Когда она пришла, оказалась уродливенькой. Отец обманул. А потом я подумал, что ему она, может, искренне казалась красивой из-за слепоты родительской любви.

Я проезжал мимо грязнейшего поселения под Мадрасом. Вонь дерьма стояла такая, что, несмотря на отсутствие в машине кондиционера и жару, пришлось закрыть окна. Лачуги, слепленные из отбросов и хлама. Кишение народа, по сравнению с которым кишение муравейника является неподвижностью.

Впереди возникла пробка, и наша машина остановилась. Я увидел у одной из лачуг сидящую молодую женщину с ребёнком на руках и молодого мужчину. Все они были в грязных лохмотьях, и я, по сравнению с ними, был так же богат, как миллиардер – по сравнению со мной. Но на их лицах сияло такое умиротворение и столько нежности было в объятии, которым мужчина укрыл женщину, и с такой любовью в глазах она смотрела на него, что я понял, что они счастливее меня, и не миллиардеру я должен завидовать, а им.

Прилетела ко мне Юля, как только я вернулся из Индии. Ощущение, что ты в руках у Бога, острее всего, когда летишь на самолёте, и я отвлекал себя от этого чувства размышлениями о возможной жизни с Юлей.

Я приурочил её приезд к своему, билет купил, письма ей страстные и убедительные слал, чтобы уговорить. Всё мне хотелось верить, что во мне что-то проснётся по отношению к ней, – ведь редчайший человек попался.

Привёз я её к себе. Расположил в отдельной комнате для зачина. И такая она милая, прямая, без крупицы фальши. И в то же время она совершенно не волнует, не возбуждает, не тревожит. Но не потому, как идиоты скажут, что меня влекут кокетки и фальшивые бабы. Нет, меня влекут внешне определённые типы. А Юля – не то. Но я решил не торопиться, думал, стерпится – слюбится.

Устроил я её на курсы английского языка и стал её возить туда каждое утро перед работой и брать домой в ленч. Возил я её в наш, говоря по-советски, Еврейский Дом культуры, чтобы она там могла практиковаться на пианино. Сидел я раз позади неё и смотрел на её спину, толстую талию, сухожилия на шее, открытые из-за короткой причёски и напрягающиеся в такт её музыке. И такое тотальное безразличие охватывало меня, что страшно становилось. Вечерами мы занимались любовью. Она научилась исправно кончать. Не от хуя, а от языка. Что удобно – я научил её «69», и это оказалось ей по вкусу и, самое главное, прекрасным противозачаточным средством. Я по этому поводу особую осторожность проявлял, потому как понимал, что если она забеременеет, то конец – придётся жениться, не хватит у меня сил её на аборт толкать, да ещё при её жажде детей. Склонять её на аборт, даже будь у меня на то силы, было бы преступлением с моей стороны. А жениться на манде по мандату долга – что может быть хуже?

Кончала она забавно в том смысле, что, перевалив через пик, она говорила: «Всё!» – и отстранялась. Это «Всё» меня стало раздражать, потому что оно констатировало конец наслаждения, тогда как я предпочитал бы слышать акцент на начале и процессе оргазма. В оргазме же она еле слышно стонала. Я лизал её клитор, смотрел на её жирненькие ляжки и сжимал в руках её дряблые ягодицы.

Пошли мы с ней как-то в ресторан, и напротив нас был столик, за которым сидела пара, и женщина была воплощением моей мечты. Я с трудом отрывал свой взгляд от неё и переводил из вежливости на Юлю. Я чувствовал, что Бог надо мной посмеивается, что он меня испытывает, что всё это какой-то эксперимент. Мы пришли домой, и у меня не было даже настроения совокупиться.