Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

— Чего же ты ждешь? Пошли с нами.

— А мой долг перед землей предков, перед женой… А впрочем, а что долг, долг… Я же знаю, что вы признаете лишь долг перед братством. А я люблю свой дом, этих людей… Жена в меня верит. Может, как-нибудь все и образуется.

Я не знал, что ответить Адже. Все мы, похоже, были обречены терять тех, кому успевали открыть сердце. Такова карма дваждырожденного. Устремляясь к духовному совершенству, мы обрекали себя на подчинение божественной воле. Остановиться, попасть в паутину майи, означало предать самого себя.

В тот вечер ни мне ни Лате не захотелось оставаться под гостеприимной крышей деревенского дома. В закатном свете мы вышли на берег Ганга и, сев на теплую траву, стали смотреть на тягучие, отливающие зелеными и коричневыми оттенками струи.

Растворяясь в окружающем, я чувствовал могучее движение реки, словно в сладостной истоме богиня ворочалась на золотом ложе. Мое сердце трепетало от близости этой безличной, бескрайней силы, которая жила рядом с людьми век от века. Она поила их поля, даруя жизнь. А когда они умирали и расставались с телом на погребальных кострах, принимала в себя их прах. Бывало, что эта немая, бесчувственная мощь выходила из берегов, сметая леса и деревни. Но все равно люди поклонялись ей в образе прекрасной богини, то гневной то милосердной. Сколько иных, неизмеренных сил окружало наш суетный мир, дожидаясь, пока люди оторвут свой взор от ничтожных деяний и поклонятся их могуществу. Пожалуй, впервые вместе с чувством искреннего смирения, я ощутил и гордость от сопричастности великим силам, которые только-только начал ощущать. Они действовали в светлом пространстве неба, у корней земли, в потоке людских судеб, стирая горы, рождая океаны, вознося героев и сметая царства.

«Кому подвластен поток вселенского закона? Кто одарен чистой силой действия?»

Эта мантра, услышанная мною в ашраме, сейчас предстала в четкой, осязаемой форме. И я сам, и великие духом Пандавы, и все жители Хастинапура были частью потока. Куда он несет меня?

Закатное безмятежное небо над головой почему-то заставило меня вспомнить об улыбке царя Кришны — всезнающей, милосердной и отчужденной. «Творите, что хотите, — сказало мне небо, — но пребывайте во мне. Тогда с вами ничего плохого не случится».

А что вообще подвластно человеческому разуму и воле? Не слишком ли мы привыкли думать, что познать означает подчинить. Слово ВОПЛОТИТЬ куда точнее передает полноту обладания, восторг сопричастности великим силам, создавшим мир и действующим в нем в обличии, привычном человеческому взору. Если это так, то все наши человеческие потуги — познать и управлять — не более, чем майя, самообман, обольщение.

Значит, борьба Пандавов за трон Хастинапура во имя будущего — тоже самообман? Это понимал Юдхиштхира, прося у Дхритараштры даже не царства, а хотя бы пять деревень для себя и своих братьев. Ему действительно больше было не надо. Но и меньшего он не мог принять. Став частью этого мира, вместив его законы, тот, кого называют Царем справедливости, оказался бессильным влиять на поток событий.

— Я думаю об Адже, — тихо признался я Лате, — а что, если и нам остаться в какой-нибудь тихой горной долине? Ведь нам для полноты счастья достаточно того немногого, что дарит лес, земля и Высокие поля.

Апсара повернула ко мне свои черные, бездонные глаза и нежно взяла за руку.

— Красота апсары способна даже подвижника совлечь с праведного пути. Можно скрыться от Пандавов и Кауравов, но от себя? В Сокровенных сказаниях есть такие слова: «Ты думаешь — я здесь один — но ты не знаешь древнего муни, живущего в твоем сердце, в его присутствии ты совершаешь грех. Кто думает, что его никто не знает, ошибается. И боги и обитающий в сердце ясновидец — свидетели всех деяний». Разве мы — невежественные крестьяне, ценящие жизнь за ее продолжительность? Да и все радости этих простых и радушных людей не восполнят потери общины и брахмы. Лишь четвертый ашрам освобождает дваждырожденных от майи повседневности. Нам же еще нужно напитать зерно духа. Этот мир со всеми его пороками и невзгодами остается единственным полем для накопления сил и постижения смысла собственной жизни.

Я молча слушал Лату, все больше погружаясь в свои мысли. Она облекла в слова то, что уже и так брезжило, проявлялось среди смутных теней подступающего будущего. Продолжение пути, вмещение всех страданий, ошибок и невзгод не было ни долгом, ни бременем, ни жертвой. Это была сама суть моей жизни.

Прозрение сияющим мечом прорезало мрак, подарив такое наслаждение, что я чуть не вскрикнул. Лата вновь заглянула мне в душу радостным, сочувственным взором.

— Знаешь, Муни, даже боги зачем-то нуждаются в том, чтобы воплощаться малыми своими частицами на земных полях. Приходя сюда в умаленных обликах, они тоже идут сквозь страдания и смерть, попадая под власть кармы. Значит, в этом мире мы все должны пройти свой путь к прозрению и совершенству. Вне его нет восхождения. Нам не дано изменить своей кармы.

Лата уткнулась мне в плечо горячим лбом, пряча глаза. Но она все равно не могла скрыть от меня странной мелодии тревоги и облегчения, которой наполнилось теперь ее сердце.

Утром, когда в небе тлели последние звезды, Аджа вышел провожать нас с Латой. Он поднял на меня виноватые глаза.

— Муни, ты видишь, что я не могу всего этого бросить. Я прошу тебя не одобрять, а просто понять меня. Если увидишь наших, то не рассказывай, что со мной стало. Скажи им… что я тоже умер.

Я кивнул головой. Это было почти правдой. Что-то сломалось, истаяло, пожухло внутри моего друга. Все-таки он был достоин жалости…

Лата мягко взяла меня за руку и настойчиво повлекла за собой в путь.

Чего стоят все наши планы и благородные устремления против неведомого простому смертному закона кармы. В тот день, когда, казалось, дорога в Панчалу открылась с ясностью принятого обета, боги снова вмешались в нашу судьбу, непостоянную и непредсказуемую, как бросок игральных костей. Мы не успели уйти далеко от дома Аджи, как увидели пыль приближающегося конного отряда. Почему-то я сразу понял, что всадники мчатся за нами. Их было много, и над ними в воздухе развивалось знамя с изображением слоновьей подпруги. Люди Карны! Хвататься за оружие не было никакого смысла. Мы просто стояли и ждали, когда нас окружат взмыленные кони и черные от пыли лица грозных воинов.

— Тебя зовут Лата? — не столько спрашивая, сколько утверждая, сказал их предводитель. — Мы — воины страны Анга. Наш повелитель, солнцеподобный Карна, пожелал оказать вам гостеприимство.

— Но наш путь лежит в Панчалу, — смело возразила Лата, — мною повелевает Юдхиштхира, и мой долг — отклонить столь лестное приглашение.

— Долг кшатрия — сражаться и выполнять повеления своего господина. — ответил всадник. — Но, проделав длинный путь, мы не можем вернуться ни с чем. Конечно, если твой спутник предпочтет доблестную смерть нашему приглашению, мы можем оказать ему честь достойным поединком. Мы чтим карму кшатриев. Но тебе все равно придется последовать за нами.

Ничто не изменилось в лице Латы, когда она быстро сказала:

— О, конечно, мы оба последуем за вами.

В этих обстоятельствах я тоже предпочел не возражать, а подчиниться потоку событий. Мы сели на коней, которых всадники вели в поводу, и вновь повернули на восток, все больше удаляясь от Панчалы. У меня отобрали оружие, но не связали. Наши спутники держались настороженно, не выказывая враждебности явно. Поэтому я пытался поддерживать в себе и Лате надежду, что все еще обойдется. Впрочем, Лата оставалась внешне спокойной, вновь приняв гордую осанку и тон недоступной апсары.

Наше путешествие проходило без задержек, и через несколько дней в окружении охраны мы поднялись по мраморным ступеням во дворец властителя Анги. Нас встретили слуги и провели во внутренние покои. У дверей встала охрана. В остальном мы были предоставлены самим себе.

Дворец и цитадель были построены, судя по всему, совсем недавно. Каких-нибудь два десятилетия назад сын простого колесничего бойца был удостоен дружбы самого Дурьодханы. Именно тогда Карна был помазан на царство далекой страны Анга. Большую часть времени он с тех пор проводил в Хастинапуре при дворе Кауравов. Сюда же он приезжал лишь для надзора за сбором податей и короткого отдыха. Для его безопасности и была построена в считанные месяцы невысокая глиняная стена цитадели.

Впрочем, не стены, а само имя Карны, непревзойденного лучника и повелителя брахмы, заставляло любых врагов держаться на расстоянии. Зато дворец был возведен с особой тщательностью и вкусом. Весь из белого камня, он походил на облако, спустившееся на землю, и был полон шелестом прохладных струй воды, бегущих из зала в зал по каменным каналам, врезанным в плиты пола. Снопы солнечных лучей дробились в каменной резьбе стен. Кружил голову аромат цветов, живущих под одной крышей с людьми в высоких глиняных кувшинах. Легкие занавеси трепетали от прикосновения ветерка, заблудившегося в этих залах и коридорах. Искусные руки строителей, казалось, превратили дворец в сказочную ловушку для рассеянного сумрака и прохладного ветерка. Гулкие залы были лишены досужей толкотни мебели и золотых украшений. Зато их оживляли тонкие лучи солнца, пропущенные через узор мраморных решеток и колодцев крыши.