Бетанкур - Дмитрий Кузнецов

НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ

Раньше Бетанкур никогда не ходил пешком по улицам Санкт-Петербурга. В России это было не принято для человека в чинах. Единственный, кто позволял себе пешие прогулки по городу, был царь.

Карета существовала не только как признак богатства, роскоши, но и как предмет первой необходимости. Поэтому Бетанкур постоянно пользовался ею. Но, живя на новом месте около Невского проспекта, он стал иногда позволять себе ходить пешком. Ему даже стало интересно наблюдать за людьми из общества, гуляющими по улице. Казалось, что они не так уж и многим отличаются от тех, что гуляли по мадридскому бульвару Прадо или улице Алкала. «С развитием цивилизации обязательно исчезнет и национальный колорит», — думал Бетанкур, глядя на прохожих: многие из них были итальянцы, французы, немцы, поляки, шведы… Около некоторых витрин, слабо подсвеченных северным заходящим солнцем, он останавливался и рассматривал товары.

На углу Невского проспекта и Большой Морской располагалась бакалейная лавка, в её витрине с особым изяществом были разложены фрукты: яблоки, ананасы, лимоны, португальский виноград, киви, турецкие гранаты, итальянские груши, сливы и мандарины. Цены были очень высокие, но люди всё равно умудрялись покупать фрукты. Рядом с бакалейной лавкой разместился только что отремонтированный зоомагазин, где Бетанкур увидел клетку с канарейками. Первым желанием его было купить птиц и выпустить на волю, но он сообразил, что в холоде они быстро погибнут. Птицы напомнили ему Канарские острова, где вдвоём с братом они ловили их и продавали английским морякам.

«Может быть, этих птичек тоже поймали какие-нибудь мальчишки с моего любимого Тенерифе», — подумал он, стоя на Невском проспекте и мысленно представляя Атлантический океан, побережье острова, когда спускаешься с дороги в сторону усадьбы Рамбо-де-Кастро.

Однако наслаждаться далёкими пейзажами Канарских островов Бетанкуру долго не пришлось. На углу Большой Морской и Невского проспекта с ним поздоровался его ученик, недавно окончивший Институт Корпуса инженеров путей сообщения, Николай Осипович Крафт, в будущем один из главных технических организаторов (в соавторстве с Павлом Петровичем Мельниковым) проекта двухпутной железной дороги Петербург — Москва, открытой в 1851 году.

Николай Осипович рассказал Бетанкуру об их общем знакомом мсье Газане, выпускнике Парижской политехнической школы, зачисленном в Институт Корпуса инженеров путей сообщения в 1820 году, но волею случая оказавшемся на Кавказе и принимавшем участие в строительстве Военно-Грузинской дороги под началом генерала Ермолова. Николай Осипович находился в переписке со своим другом, регулярно сообщавшим о развитии дорог в Кавказкой губернии, не забывая упомянуть при этом, что политическая ситуация на юге России складывается так, что русско-персидская война в ближайшем будущем неизбежна. Всё это очень интересовало Бетанкура — от этого зависело финансирование проектов в Петербурге.

ДОМ НА БОЛЬШОЙ МОРСКОЙ

Августин Августович пригласил Крафта к себе домой — продолжить беседу в кабинете, а затем и за чаем. В квартире Бетанкура Николай Осипович обмолвился, что совсем недавно Александр I посетил с инспекцией Институт Корпуса инженеров путей сообщения. Все друзья и знакомые тщательно скрывали это от Бетанкура. Генерал-лейтенант тут же с большой дотошностью начал допытываться у Крафта, чем был вызван визит и как он проходил. Николай Осипович понял, что совершил ошибку и расстроил учителя, но отступать было поздно. Крафт признался, что у него с собой опубликованный рескрипт, предназначенный Его Королевскому Высочеству главноуправляющему путями сообщения герцогу Александру Вюртембергскому. Он достал из кожаной папки, оставленной у лакея в передней, личное письмо императора, разосланное по всем служебным ведомствам Петербурга.

Понимая, что Бетанкур не может прочесть текст по-русски, Крафт перевёл его на французский. В рескрипте говорилось: «При осмотре МОЁМ Института Корпуса инженеров путей сообщения и Военно-строительного училища, Я, к совершенному Моему удовольствию, нашёл в них отличную чистоту, устройство и порядок; особенно же сим отличается Институт. Отдавая полную справедливость попечению и распоряжениям Вашего Королевского Высочества к приведению в такое положение сих заведений после их преобразования, Я в приятный долг себе вменяю изъявить Вашему Королевскому Высочеству за оное МОЮ искреннюю признательность. На подлинном собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукой написано: АЛЕКСАНДР».

После всего услышанного Бетанкур совсем расстроился — на глазах его показались слёзы. Этот указ унизил его больше, чем отставка. Ведь в нём говорилось, что настоящая жизнь учебного заведения началась только после перестройки его герцогом Вюртембергским. Из документа следовало, что всё сделанное в институте ставилось в заслугу одному человеку — Александру-Фридриху. Это он построил новые корпуса, пригласил преподавателей из Европы, а потом подготовил и своих, ввёл новые образовательные программы и стандарты. Все лавры за многолетнюю, поистине титаническую работу достались ему — «преобразователю».

Когда лакей на серебряном подносе принёс в хрустальной вазочке взбитые сливки к чаю, Бетанкур трясущейся рукой никак не мог в неё попасть. Ничего не добившись, он положил маленькую ложечку обратно на белоснежную скатерть. Николай Осипович заметил, что по щеке генерала прокатилась слеза. Однако Бетанкур быстро проглотил застрявшую в горле досаду и взял себя в руки.

Через полчаса после ухода Крафта Августину Августовичу сделалось плохо. Не помогла и горькая можжевеловая водка — её Бетанкур по совету нижегородского лекаря принимал перед обедом и ужином каждый день. Послали за доктором Рейнгольдом, но тот оказался в отъезде. Пришлось воспользоваться услугами малоизвестного немецкого врача Шмидта, недавно прибывшего в Санкт-Петербург, но уже успевшего помочь профессору Базену.

Осмотрев больного, доктор посоветовал принимать в малых количествах хинную соль в виде порошка и раствора, а также слабительные пилюли. Но и это не помогало. С каждым днём Бетанкуру становилось всё хуже и хуже. Через три дня наступил пароксизм лихорадки. Появилась испарина. Затем в один из вечеров отнялись ноги, и Августин Августович не смог самостоятельно передвигаться даже по квартире.

Семья окружила больного самой нежной заботой. Дочки заранее предупреждали малейшее желание отца. Сын Альфонсо приходил редко (он был на казарменном положении в гвардейском императорском полку), но и он при малейшей возможности стремился попасть домой. Кухарки под наблюдением Анны готовили для Бетанкура отвар из риса: его доктор также порекомендовал принимать больному.