Свобода - Борис Ярне

– Все, кто имел какое-то отношение к нашему, нашей… к ней, мертвы. А Маша больна. И что она сейчас чувствует, и чувствует ли…

Андрей встал, помогая подняться Оксане. Она тут же взяла его за руку.

– Это не смерть, – уверенно произнесла Оксана. – Есть объяснение, я уверена. И я знаю, что ты его найдешь, Андрей. Ты найдешь!

Андрей молчал, все так же глядя на реку и солнце, скатывающееся к горизонту.

– Андрюша? – ласково произнесла Оксана.

– Наш путь к ней, наш поиск ее свелся к бегству из страны, – грустно произнес он.

– Да, но ты сам говорил, что в новом мире, в новой стране мы начнем жизнь заново, придерживаясь тех принципов, что будут дарованы нам ею самой. И город мастеров мы будем строить в новой жизни, и эту жизнь мы заслужим, заслужим тем, что мы искали ее, что верили в нее, несмотря ни на что.

– Черт возьми! – с горечью в голосе воскликнул Андрей. – В новой стране… Делать, раз решился что-то сделать, нужно здесь и сейчас! Ты раб? Разорви свое рабство в прах и действуй здесь и сейчас! И она сама придет к тебе и назовет свое имя, примет тебя и пойдет рядом с тобой, будет помогать строить новую свободную жизнь здесь и сейчас. Здесь и сейчас… а я… я…

– Андрюшенька? – взмолилась Оксана, – успокойся, ты сделал, что мог… не каждый способен даже подумать о ней… о том, что…

– Любимая, прости, я спокоен. Я держу это в себе с самого начала, но я спокоен. Уже не сменить рельсы. – Андрей крепко обнял Оксану и оторвал ее от земли, – ты так мне нужна! Мы верим в нее! И я верю в тебя!

– А я в тебя, любимый! Но поставь меня! Я боюсь! – смеясь, сказал Оксана.

– В новом мире, – тихо произнес Андрей, беря Оксану за руку, и направляя ее вдоль берега.

– Что ты говоришь?

– Ты сказала, что мы начнем жизнь в новом мире, и там… Мне кажется, это не образ, не метафора. Мир сквозит через наш мир. Слова полковника. Иной мир, такой же, как наш, и там…

– Любимый…

– Я раньше, в детстве, да и в юности еще, часто представлял себя на месте величайших бунтарей и революционеров! Я видел себя Спартаком, Уоллесом, Гусом… Я могу долго перечислять. – Андрей улыбнулся. – Маратом, Разиным, Пугачeвым, декабристами, сразу всеми! Гарибальди, Лениным, в конце концов, Фиделем Кастро, Эрнесто Че Гевара… Эти люди, создав ее образ, вели целые народы на борьбу за нее, на борьбу за свою независимость, независимость всего народа, независимость своей родины. У них была величайшая цель. Величайшая жизнь! И их жизнь кипела смыслом!..

– Любимый…

– Представь, как кипят их страсти, когда они идут к ней? Как она к ним благоволит? Что они чувствуют, о чем они с ней разговаривают?

– Андрюша…

– А я? Что я за бунтарь? – Андрей рассмеялся. – Закопался в собственных комплексах, подогретых эгоизмом. Потом меня разорвало от скуки этой серой жизни, этого повального подчинения, тихого рабства, этого болота, тины, этих…

– Любимый! Ты продолжаешь, – беспокойно заметила Оксана.

– И что сделал я? Я собрал ополчение и повел народ за собой? Я…

– Ты вырвал себя из болота! – перебив, воскликнула Оксана, встав перед Андреем и взяв обе его руки. – Ты не обязательно должен быть лидером нации, мира, чтобы желать свободы и себе и миру, чтобы идти к ней, искать ее! Ты рвешь свои цепи, продолжаешь рвать, и не сдаешься. Ты меня ведешь за собой! Я человек! Я иду за тобой, с тобой! Иду к ней. Ты меня ведешь! Я твое ополчение!

Оксана бросилась Андрею на шею и впилась в его губы.

– Иной мир, – снова проговорил Андрей, обнимая Оксану и тяжело дыша. – Такой же, как наш, но другой. О нем Ислам говорил.

– Андрей? Андрюша, успокойся…

– Нет, это не смерть, – твердо произнес он. – Цепи держали их настолько сильно, что они не выдерживали и гибли. Да, они гибли, но рвали со своим рабством. Они не могли достичь ее, их не пускали, их… их просто… Их убивали…

Ночью Андрей долго не мог заснуть, а заснув, он метался по сторонам, пока Оксана не успокоила его. Проснувшись, он открыл глаза и во тьме встретил взгляд своей возлюбленной. Та склонилась над ним, улыбаясь, и нежно произнесла:

– Ты успокоился, мой любимый, ласковый бунтарь?

– Я искал тебя в дремучей тайге, среди болот. Я тебя нашел, родная моя?

– Это я нашла тебя, любимый…

Они мгновенно обратились в единый огненный сплав, извергающий безумную, дикую страсть, и заставили звезды взлететь ввысь, взорвавшись салютом над сопками Дальнего Востока.

– Федор будет на месте через пять дней. Это ориентировочно. Он только выходит в море. Мы можем выдвинуться уже завтра, – говорил на следующий день Андрей. – Морской транспорт между островами ходит по-своему. До самого острова с Сахалина пару раз. На месте будем разбираться. Нам нужно четко разделить деньги. Рубли и валюта… это ладно. Он дал нам название гостиницы, где нас никто ни о чем не будет спрашивать, – я о паспортах, – и поселят. Хотя, там, наверное, везде так… или, кто его знает, пограничная зона. Местами зона пограничная, местами – нет. Не везде, но… я запутался в этих порядках. Не знаю, стоит ли рисковать с оружием? У него, говорит, все там под контролем… вот черт. – Андрей рассмеялся. – Даже пограничники, – всех знает. Не зря он со Славой дружбу водил. Там, похоже, уж точно, свой мир. Я уже изучил расписание. Непростой путь нам предстоит в край вулканов, рыбаков и стражей нашей родины.

– Я готова, любимый, – отозвалась Оксана.

– Тогда в путь!

Через день, утром, Андрей с Оксаной выехали автобусом из Хабаровска в поселок Ванино, и к вечеру были уже на месте.

– Вот мы и добрались до края Байкало-Амурской магистрали, – сказал Андрей.

– Она здесь и заканчивается? – поинтересовалась Оксана.

– Почти, еще немного и закончится, в Советской гавани.

– Андрюша, это же океан! – восхищенно произнесла Оксана, когда они дошли до порта. – Настоящий океан! Андрюша!

– Океан. Завтра мы поплывем по его волнам, если шторма не будет, – сказал Андрей. – Билеты на паром утром купим. Нужно переночевать где-нибудь.

– Океан, – не слушая Андрея, шептала Оксана.

– А вот и знаменитый порт, – произнес Андрей.

– Что ты говоришь? – словно очнувшись, спросила Оксана.

– Ванинская пересылка была самым крупным пересыльным лагерем в СССР. Сколько заключенных отсюда перекидывали на Колыму!.. – Он замолчал, и вдруг каким-то грустным голосом запел: – «Я помню тот Ванинский порт, и вид парохода угрюмый, как шли