Солона ты, земля! - Георгий Егоров

— В первичной партийной организации Петуховского сельсовета, — торопливой скороговоркой начал он, — насчитывается тринадцать членов партии и два кандидата. — Он посмотрел на Данилова, потом быстро на Дыбчика, словно проверяя на них правильно ли он говорит. Зная, что Данилов терпеть не может многословия, сразу же перешел к чтению анкетных данных. Он докладывал не только послужные списки, но и перечислял всю родословную коммуниста: чем каждый из его близких и дальних родственников занимается сейчас и чем занимался раньше. Данилов слушал внимательно, хотя хорошо знал все это, знал и людей, большинство из которых были участники гражданской воины. Заворг читал монотонно. И вдруг:

Мокрошубов Тихон Иванович, — повысил вдруг голос заворг. У него обнаружены два несоответствия партийного документа с данными отчетных карточек ЦК.

Члены бюро сразу насторожились, поднял голову и прислушался Дыбчик.

Первое несоответствие: год рождения в партбилете не соответствует году рождения в данных отчетных карточек ЦК. Здесь стоит тысяча восемьсот восемьдесят пятый, а там значится восемьдесят третий. И второе: год вступления в партию в партбилете тысяча девятьсот двадцать четвертый, а по учету — двадцать первый. И еще. В комиссию поступили сигналы на Мокрошубова, что он помогает своей кулацкой родне, поддерживает с ними постоянную связь. — Заворг сложил дела и сел.

Члены бюро повернулись к сидевшим вдоль стены коммунистам Петуховского сельсовета. Сергей тоже глянул. И первое, что ему бросилось в глаза, это руки. Тринадцать пар рук, как по команде, сложенные на коленях. Заскорузлые, загрубевшие от работы руки исконных хлеборобов. Которые же из них Мокрошубова? Вот в центре сидит председатель Совета Нефедов. Пальцы у него покрыты черным налетом — профессия кузнеца на всю жизнь оставила отпечаток. Вот чьи-то еще — не ладони, а подошва, с детства не знавшая обуви, потрескавшиеся, с въевшейся навечно чернотой. Рядом — тщательно вымытые, но так и неотшорканные, все в ссадинах и старых рубцах.

— Товарищ Мокрошубов, объясните, как это все могло случиться? — спросил Старотиторов.

Руки в ссадинах расцепились. Сергей посмотрел на лицо их хозяина — пожилой мужчина, с насупленными бровями. Глаза под этими бровями — если присмотреться — беспомощные и бесхитростные. Он поднялся и стоял долго молча.

— А я не знаю, — наконец произнес он сипло, — не я же писал все это.

— Как же вы не заметили такого несоответствия? — спросил Корчагин, пристально глядя на Мокрошубова.

— А откуда мне известно, как там написано. У меня-то все правильно. А там мне неизвестно.

Корчагин удовлетворенно кивнул головой. И тут же спросил:

— А насчет кулацкой родни — тут говорил товарищ — как это понимать? Объясните, пожалуйста.

— Родня родней, а я при чем, — так же сипло и неторопливо ответил он.

— Говорят, что вы поддерживаете связь и помогаете кулацкой родне, — уточнил Корчагин. — Кто у вас в родне раскулачен?

Мокрошубов обвел всех за столом тоскливым, замученным взглядом.

— Шурин у меня раскулачен. В Нарыме он.

— Ну, и какую связь вы с ним поддерживаете?

— А никакой.

— Почему же тогда пишут в комиссию?

Мокрошубов не находил место рукам. Наконец спрятал

их за спину. Пожал плечом.

— Не знаю.

Данилов молча слушал, не вмешиваясь. Наступила длительная пауза. Тогда Данилов спросил:

— Может, ты товарищ Нефедов, объяснишь что-нибудь?

Бывший кузнец тяжело поднялся, покраснел от натуги.

— Тут, должно быть, вот что, — заговорил он басом. — Жена его — Тихона жена — ездила года два назад туда. Мать у нее болела, ее мать. Она там с сыном со своим, сосланным, добровольно живет. У него, у сына-то, ребятишек куча. Так вот, может, это.

— Ездила жена? — спросил Переверзев.

Мокрошубов кивнул головой.

И вдруг голос подал Дыбчик.

— А по-моему, товарищи, тут все ясно и так: документы не соответствуют отчетным карточкам ЦК, связь с кулацкой родней он все-таки поддерживает — он сам признает — и, как заявляет товарищ заворг, помогает своей кулацкой родне. Все эго уже наводит на подозрение, что и сам-то товарищ Мокрошубов, если можно так назвать его, тоже не внушает доверия. — Члены бюро слушали его несколько удивленно. А он, играя карандашом, сам прислушивался к своему баритону, любовался им. — Должен сообщить вам, товарищи, что сейчас берется линия на полное изгнание из рядов партии всяких подозрительных лиц, не внушающих доверия. По-моему, так и надо поступать в данном случае. — Он, не меняя позы на стуле, повернул голову в сторону Данилова. — Мне кажется, что Аркадий Николаевич тоже согласится со мной.

Сергей видел, как у Данилова холодно сузились глаза, по щеке под кожей к виску пробежал комочек. Но ответил он спокойно, как всегда:

— Нет, я не согласен с вами. — И обратился к членам бюро — У кого еще будут вопросы?

Дыбчика как подменили, сразу же куда-то исчезли а о самоуверенность и покровительственная осанка. Он непонимающе моргал своими чистыми глазами, глядя на Данилова.

— У меня есть вопрос, — задумчиво произнес Старотиторов. Он сидел теперь за общим столом, потому что его место слева от Данилова занимал Дыбчик. — О какой помощи кулацкой родне идет речь в заявлении на имя комиссии?

— Не знаю, — ответил почти шепотом Мокрошубов. Потом прокашлялся. — Может, когда жена ездила, сала с собой брала да горшочек масла, вот это разве.

— У меня вопрос к Нефедову, — поднял голову Корчагин. — Как работает товарищ Мокрошубов?

Опять скрипнул стул под грузным председателем Совета. Он встал, обвел глазами всех и решительно махнул рукой.

— Работает Тихон хорошо. Как говорят, дай Бог, чтобы каждый так работал. Бригадир из него наипервейший. И машины знает и душу отдает. Вот и все. Свой он человек. Наш он от начала до конца. Хлебороб. — И сел.

— Больше вопросов нет? — спросил Данилов. — Какие будут мнения у членов бюро? — сделал он ударение на последних двух словах.

Говорить по делу Мокрошубова было нечего, поэтому мнения высказывались с мест в двух-трех словах.

— Я считаю, — заявил начальник НКВД, — что акт проверки надо утвердить, а что касается Мокрошубова, то его дело следует проверить еще раз и более внимательно.

— Еще какие мнения?

Поднялся Переверзев.

— А по-моему, товарищ Дыбчик правильно сказал. Тут все ясно и отнимать время дополнительной проверкой не стоит.

Старотиторов удивленно вытаращил бельмо на второго секретаря — этакой прыти за Переверзевым раньше не замечалось.

— Я должен сказать в присутствии Виталия Германовича, — продолжал между тем вдруг потвердевшим голосом Переверзев, — что мы, товарищи, пока страдаем притупленной бдительностью. Был же в наших рядах ярый враг народа Прокофьев, который у всех на глазах творил свое гнусное дело, а мы этого не замечали. Я должен сказать, товарищи, не хотели замечать. И только благодаря бдительности товарища Корчагина, — он повернулся в сторону начальника НКВД, — враг был разоблачен и обезврежен. Поэтому мы не имеем права проходить мимо нового факта. Я предлагаю Мокрошубова из партии исключить и с работы бригадира снять.

— За что? — спросил Корчагин.

— Как за что? — удивился Переверзев. — За то, что он примазавшийся к партии элемент.

— А это надо доказать.

— По-моему, и так ясно.

— Вам ясно, а мне вот нет, — возразил начальник НКВД.

Данилов легонько хлопнул ладонью по столу.

— Без препирательств, товарищи. Кто еще имеет слово? Нет желающих?.. Я считаю, что торопиться не следует. И я не согласен с вами, Виталий Германович, хотя вы и ссылаетесь на линию цека. Всякая линия цека прежде всего предусматривает чуткое отношение к человеку и недопущение ни в коем случае даже подобия кампанейщины. Когда речь идет о судьбе человека, надо семь раз примерить, а потом уже отрезать! — И обращаясь к членам бюро: — Давайте решим так: дело Мокрошубова отложим, партбилет его пошлем в цека партии, пусть там установят по почерку — может, это обыкновенная описка работников сектора учета. А что касается связи с кулацкой родней, то давайте поручим члену бюро Корчагину разобраться и доложить на следующем бюро. Вы настаиваете, Павел Тихонович, — спросил он Переверзева, — на своем предложении?.. Тогда давайте проголосуем. Первым было предложение Корчагина. Кто за его предложение?.. Ясно. Ваше предложение, товарищ Переверзев, отпадает. Вы, товарищи, свободны, кивнул он метуховским коммунистам. — Следующий вопрос…

19

Сергей не задумывался над своим будущим, он просто считал, что всегда будет так, как до сих пор. Другого ничего он не представлял. Но жизнь не стоит на месте, она меняется, непременно должна меняться — это ее закон. И обойти Сергея этот закон не мог.