Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

Ахашш готовился к получению результатов очередного эскперимента. Как уже бывало в предыдущих циклах, они приведут к уничтожению действующей модели мира и разработке следующей.

Итак, необходимо отозвать Ноа из всех слоев мироздания. В большом танце на помосте их отдельные разумы включатся в общий, и обработанная информация будет применена для модели следующего мира. Данные о модели закрепят в членах ахашша, отобранных для сна, заготовив и человеческий материал, основу следующей цивилизации. Этих тоже необходимо погрузить в спячку. Прочих — уничтожить. Людей и змей. И Ноа, испорченных долгим влиянием носителей, — тоже.

Сколько раз ахашш совершал это? — Не бесконечно, ибо в мозгу его были классифицированы все предыдущие миры. В каждом из них люди и змеи сопрягались по-разному, все циклы были завершены, а знание о них пополнило память. Число ушедших в прошлое моделей не волновало ахашша. Его ничто не могло волновать, волнение — удел имеющих руки, элемент людской силы Аа-шши.

Но оно, волнение, было необходимо, потому что без человеческих чувств, составляющих Аа-шши, это ахашш знал по опыту, его собственная жизнь всё ближе подходила к небытию. Когда-то ахашш не ведал, что чувства столь же нужны ему, как и холодное сверкание разума. Но, получив информацию об этом, ахашш включил её в свой опыт.

Время текло огромной небесной змеей, и ахашш, свиваясь в кольца, вытягиваясь в струну, гоня по гладким шкурам волны мышечных сокращений, неустанно создавал модели миров, выбирал лучшую на момент выбора, запускал, вёл, не переставая наблюдать и обрабатывать информацию и — уничтожал, когда модель приходила в негодность. Качество модели определялось способностью людей, живущих в ней, производить необходимое количество Аа-шши.

Ничего этого не понимал мужчина, стоящий в грубо сделанной деревянной клетке в одной из нижных пещер. Прижав скулу к неровной решетке так, что ныл висок и зубы, не отрываясь, просто смотрел на освещённую нишу напротив: он сам выдолбил эту нишу инструментами, подобных которым не было наверху. Теперь сам следил, чтобы пещерные пауки не заплетали её паутиной, чтоб в ней было чисто и сухо, и заправлял факелы, укреплённые на стенах по сторонам ниши. Клетку, в которую заходил каждый день, тоже делал сам так давно, что не помнил, сколько прошло времени. Теперь, раз от раза повинуясь пришедшему извне, словно мягкий удар в голову, велению, он оставлял работу или еду или просыпался, шел к нише — зажечь факелы — и входил в клетку. Брался за деревянные перекладины и прижимал лицо.

Он ко многому привык, стоя в клетке. Но холодный разум Владык был изощрён и не позволял мужчине достигнуть блаженства привычки и последующего равнодушия. Он, как и в самом начале своей второй жизни — в нижних пещерах лесного мира, каждый раз боялся того, что увидит. Боялся того, что повторится вчерашнее, боялся нового, к которому придется заново привыкать — через ненависть, страдание и боль. Не собственную физическую боль. Его боль относилась к боли его жены.

— С-сделай выбор, — сказал ему в незапамятные времена шелестящий в голове голос, а он лежал, полузадушенный и окровавленный, на неровном полу пещеры. Глаза на чешуйчатой морде рассматривали опухшее лицо, и в свете факелов было видно, как чуть дрожит вертикально стоящий зрачок, улавливая движения лицевых мышц.

— Вы можете жить, оба. А можете умереть. Но и ваша смерть принесет пользу ахашшу. А жизнь, в любой её форме, содержит в себе надежду. Тебе логичнее выбрать жизнь. Любую.

Он мало что понял тогда: слишком трудно было дышать, огромен был страх и поверх всего колыхался черный ужас от того, что сделали они с его женой, тихой и светлой Леи. Но о том, что можно сохранить жизнь, — понял. И сделал выбор. За себя и за неё тоже.

Стоя в деревянной клетке, он тысячи раз пожалел о сделанном выборе, не отводя глаз от ниши, в которой всегда что-то медленно делали с телом его жены. Не отводил глаз и не закрывал ушей, потому что нескончаемый опыт говорил ему: тогда её пребывание в нише будет продлено. Он помогал ей: тем, что не отводил глаз и кричал, всегда непритворно, потому что притворство распознавалось Владыками ещё на уровне мыслей. И чем больнее было ему, тем быстрее все заканчивалось.

А потом ему отдавали Леи. Чтобы, бережно касаясь, лечил и утешал, говоря человеческие пустяки, пока она не затихала, погружаясь в сон усталости, держась слабыми пальцами за худое запястье.

И он уходил работать, оглядываясь, чтобы крепче запомнить, как согнута её спина и ноги, а руки прижаты к лицу. Вырубая в стене очередную нишу, мерно взмахивал металлической киркой на крепкой рукояти и, не переставая, думал, перебирая в голове возможности. Иногда казалось — выход найден! И кирка врубалась в камень сильнее, чтобы скрыть вспышку надежды. Он не знал, что вспышка фиксировалась наблюдателями, данные о его поведении присоединялись к общей базе, а сам ахашш, поглощая чистейшую Аа-шши любви и надежды, ещё на шаг замедлял свой путь к ожидающей любую жизнь бездне небытия.

Мужчина относился к группе отложенной еды, был сильным и ценным экземпляром, обладающим эмоциями необычайной мощи, и обращаться с ним следовало бережно, не давая совершить неразумное. Это было одной из повседневных забот ахашша, и ахашш справлялся с этой заботой, как справлялся с тысячами подобных других, включив их в фоновый режим существования, а следовательно, никогда не упуская из виду.

Если бы ахашш мог испытывать радость, то радовался бы тому, как мерно и без сбоев работает налаженный им механизм поддержания общей жизни. Но радость относилась к числу эмоций, и ахашш испытывал лишь чувство удовлетворения, тождественное отсутствию дискомфорта.

Всё шло, как надо. И, подтверждая правильность делаемого, одна из посланцев Ноа сама оказалась поблизости, вытатуированная на плече прыгнувшей из соседней реальности самки. Ахашш оценил ситуацию и создал ряд обстоятельств, вынуждающих человеческих особей действовать в нужном направлении. И — вот носительница Ноа идёт сюда. Потребовалось немного — обольстить снами и шёпотом юную самочку. А её брат, мальчик, теперь удержит носительницу Ноа на правильном пути, восстанавливая баланс, нарушенный пришелицей, недавно спасшей мальчика от пещеры. А затем оба детёныша вольются в непрерывный цикл производства Аа-шши, отдавая миру чистые и сильные эмоции.

Если бы ахашш умел удивляться, то, может быть, поразился бы, что всё спланированное совершилось без участия людского ума и логики: людьми правят только чувства! Но удивление было недоступно разуму ахашша, поэтому он просто ждал, регулируя поведение жителей леса, удовлетворённый тем, что усилия, затраченные на это, — минимальны.