Гангутцы - Владимир Рудный

Пока корабли шли в районе Кронштадта и ораниенбаумского берега, штурманы, выбегая на крылья мостика, могли брать пеленг и вносить поправки, пользуясь зажженными для них огнями; но у берегов, занятых врагом, нет маяков, а ночь — темная-претемная; только приборы, только штурманские часы, у каждого, конечно, точнейшие на всем флоте часы, только вся эта нехитрая механика да опыт, штурманский опыт и чутье, все, что идет от талантливости в профессии, помогало вовремя, секунда в секунду, изменять курс, приказать рулевому переложить руль именно в той точке фарватера, что соответствует точке поворота на карте, обойти мель, банку, минное заграждение.

Рулевые целят форштевень своего корабля точно в бурун переднему мателоту, чтобы ни на дюйм не отклониться от проверенного пути.

Так корабли к утру дошли до Гогланда и укрылись в бухтах за его холмами. Здесь им положено было отстаиваться до вечера, чтобы скрытно выйти на запад и за ночь достичь цели.

Вторая ночь проходила труднее. Впереди больших кораблей уступом шли тральщики. На траверзах — охраняющие от морского противника катера. Тральщики, подсекая мины, освобождали их от минрепов и пускали в вольное плавание. Черные, начиненные взрывчаткой шары, избавляясь от якоря, дрейфовали с волной туда, куда их гнал ветер. Вдоль бортов на палубе лежали матросы, выставив вперед обмотанные ветошью футштоки, от их зоркости и ловкости зависела жизнь корабля. Заметив во тьме несомую волной мину, матрос мягко касался футштоком ее корпуса, бережно и даже нежно, не задевая растопыренных рогулек, вел ее вдоль борта, передавал с футштока на футшток товарищу, последний в этой цепи отталкивал мину за корму, сигнальным фонариком предупреждая о ней позади идущий экипаж. Но мины в ту осень появились разнообразные: и с чувствительным магнитным сердцем, и обладающие слухом — с каждым днем усложнялась на Балтике минная война и за умение противоборствовать в ней приходилось расплачиваться дорогой ценой.

Мины рвались в параванах всю ночь. Потерь пока не было.

После полуночи ветер разогнал облака, очистилось небо, открылась луна. Матросы лучше видели опасность, но и враг мог увидеть корабли.

В полтретьего ночи огромная масса воды взметнулась над кормой минзага «Марти» и обрушилась на бак «Славного». Минзаг покатился в сторону, описывая циркуляцию, он вышел из кильватерного строя. Мина повредила на нем рулевую машину. Но, очевидно, ее быстро исправили: вскоре минзаг вернулся на прежний курс и занял свое место в ордере.

Так корабли продвигались к Гангуту.

В шесть утра гангутские лоцманы, встретившие эскадру, провели ее на рейд.

Финны тотчас открыли по рейду огонь. Корабли, уклоняясь от снарядов, то и дело меняли место стоянки. Гангутская артиллерия открыла огонь на подавление вражеских батарей. В небе над полуостровом давно не было воздушных боев, но в это утро фашистские летчики рвались к рейду.

Странное дело: после таллинского перехода в заливе наступило относительное затишье, и гитлеровские адмиралы объявили о гибели нашего Балтийского флота; потом, испытав на себе его удар под Ленинградом, они бросили сотни самолетов на Кронштадт и вновь возвестили, что нашего флота на Балтике нет. И вдруг — такое количество военных кораблей в устье Финского залива, их, конечно, видели на подходах к Гогланду, но кто мог предположить, что русские рискнут форсировать минные поля, если преуспевающие в войне немцы не решились этой осенью сунуться на больших кораблях в Финский залив!.. Что нужно русским на Ханко? Уж не намерены ли они ударить по тылам Финляндии или по оккупантам в Эстонии?!.. Потому так набросилась вражеская авиация на ханковский рейд.

С самолетами различных марок довелось драться гангутским летчикам за месяцы войны. Они сбивали «юнкерсы», «мессершмитты», «фоккеры», «бристоль-бленхеймы», «бристоль-бульдоги». Когда из Кронштадта пришла эскадра, над рейдом Гангута появились вражеские самолеты новой марки — «спитфайеры».

Раньше Белоус читал о них лишь в сообщениях про воздушные бои над Ла-Маншем. Теперь самолеты британских марок дрались против нас над Гангутом. Белоус на самолете Антоненко вступил с ними в бой.

Потеряв над рейдом Ханко три «спитфайера», финны прекратили воздушную разведку. Зато артиллерия обстреливала порт так же сильно, как и аэродром.

В семь утра на ФКП к Кабанову прибыл вице-адмирал Дрозд.

Кабанов радушно встретил своего старого друга.

— Ну, садись, Валентин Петрович. — Расцеловавшись, он пригласил адмирала за стол в салоне. — Какими ветрами занесло к нам на Гангут?

— Я пришел за тобой, Сергей Иванович, — глядя на Кабанова в упор, медленно произнес Дрозд.

— За мной?! — Кабанов тяжело встал, обошел вокруг стола и, опершись о стол руками, упрямыми глазами смотрел на адмирала. — Лично за мной?

— Да, я пришел лично за тобой.

— Ты, Валентин Петрович, всерьез мне это предлагаешь?

— Всерьез, — отвернулся Дрозд. — Видимо, вы здесь плохо представляете себе положение Ленинграда. Скажи: какая у вас тут норма хлеба на человека?

— Теперь сократили до семисот граммов.

— Ну вот. А в Ленинграде гражданское население получает сто двадцать пять граммов. Понимаешь — сто двадцать пять граммов хлеба, и ничего больше. Хлеб — золото. Бензин — золото. Каждый самолет, корабль, танк на учете. Трудно было послать сюда эскадру, поверь, очень трудно для Ленинграда. Но Ставка приказала послать, и вот пришли. А теперь не знаю, когда удастся прорваться к Гангуту вторично.

— Что ты хочешь этим сказать? — с тревогой спросил Кабанов. — Возможно, эскадра второй раз и не придет?

— Нам приказано снять весь гарнизон. Будем прорываться еще и еще раз. Однако ты сам знаешь: на войне существует главное направление. Главное на Балтике — Ленинград. Тылы, все, что обременяет Гангут, заберу сейчас. Прикажут прийти второй раз — приду, пробьюсь, ты это знаешь. Но если залив покроется льдом? Если возникнет необходимость гарнизону самостоятельно пробиваться, разве он не пробьется?

— Что же, тогда я поведу гарнизон сам, Валентин Петрович.

— Ты, Сергей Иванович, нужен сейчас там. Твое дело не пехотная война, а береговая оборона. Мне приказано с первым эшелоном доставить тебя в Кронштадт.

— На этот раз ты не выполнишь приказа, Валентин Петрович. Бери мои войска, вези людей. Грузи все, что сможешь погрузить. Я пойду сам только тогда, когда всех гангутцев посажу на корабли. И, кроме того, прошу передать Военному совету: без письменного приказания я никуда с полуострова не уйду.

— Попадет мне, Сергей Иванович, за тебя. Впрочем, я знал, что ты с первым эшелоном не пойдешь… Приду за тобой. Приду сам.

— А если не пустят?

— Приду, добьюсь. Хоть с ледоколами, но приду.

Погрузка происходила на рейде. Весь день над морем стоял плотный туман. Он мешал финнам вести прицельный огонь, но и грузиться не легко было в тумане. Буксиры, катера осторожно сновали между причалами и рейдом, перевозили раненых, воинские части, вооружение. «Кормилец» и днем и ночью перебрасывал на эскадру продовольствие, отправляемое гангутцами в голодный Ленинград.

Под вечер туман рассеялся. Усилился обстрел рейда. Корабли несколько раз меняли место, финские артиллеристы неотступно преследовали их.

Когда стемнело, эскадра ушла, увозя с Гангута еще четыре с половиной тысячи человек. Теперь гарнизон уменьшился почти на одну пятую — надо было спешно за счет резервов так заполнять первые бреши в продуманной плотной обороне, чтобы противник ничего не почуял.

Обратный путь эскадры был еще более тревожным. У выхода из залива в Балтику дежурили германские подводные лодки. На протраленный фарватер вышли финские сторожевики, минные катера, заградители, уплотняя и без того густые минные поля. Батареи с мыса Юминда на эстонском берегу и с острова Маккилуото под Порккала-Уддом били по кораблям, загоняя их на мины. Катера МО ставили дымзавесы, мешая вражеским артиллеристам вести прицельный огонь.

— Справа мина!..

— Слева мина!..

— Мина прямо по носу!..

Эти возгласы впередсмотрящих монотонно прокатывались над палубами к мостикам, где стояли бессменную вахту командиры кораблей.

На мостике «Стойкого» третью ночь не смыкал глаз вице-адмирал Дрозд. От благополучия этого перехода зависела судьба тех, кто остался там, на полуострове.

«Стойкий» шел уравнителем. По нему держались в кильватерном строю остальные корабли. А сам он равнялся строго в бурун ведущему тральщику, не отклоняясь с протраленного пути.

Справа и слева, внизу, на дне залива, на берегах, в воздухе — всюду моряков подстерегала смерть.

— Справа мина!..

— Слева по носу!..

Опять вдоль бортов плотно друг к другу стояли матросы. Не только команды кораблей — гангутцы тоже стояли в этом строю, высматривали и, вытянув вперед длинные, обмотанные ветошью шесты, отводили мины.