100 великих узников - Надежда Ионина

Внутренняя охрана Ипатьевского дома с самого начала была особой командой, тщательно подобранной из рабочих Злоказовского завода, который считался наиболее активным и сочувствующим большевикам. Когда злоказовцам предложили стать охранниками царской семьи, многие охотно согласились: риска для жизни не было, а жалованье обещали платить большое. Бойцов внутренней охраны разместили в двух комнатах верхнего этажа, но они сразу же начали вести себя бесцеремонно и даже появлялись в помещениях, отведенных для членов императорской фамилии.

При доме был небольшой сад, в котором узникам разрешалось гулять. Цесаревич ходить не мог, и Николай II на руках выносил его в сад. Государыня Александра Федоровна в сад не выходила, только изредка прогуливалась по террасе. Но красноармейцы расписали стены террасы похабными словами и непристойными картинками, после чего императрица совсем перестала выходить. Вскоре подобными "узорами" были размалеваны и другие места, и дети отказались от прогулок в саду. Сначала комендантом Ипатьевского дома был А. Авдеев. Н. А. Соколов, которому впоследствии поручили вести дело о гибели царской семьи, описывал его так:

Обыкновенный тип испорченного фабричного рабочего, побывавший и в Петербурге, где четыре раза сидел в Крестах за пьяные дебоши и хулиганство и хвастался тем, что ни перед чем не останавливался в своей жизни, и всех, кто ему мешал, убирал со своего пути. Был он всегда пьян или сильно навеселе.

А. Авдеев был настолько грубым и резким человеком, что его недолюбливали даже товарищи из охраны. Он всеми способами старался унизить, оскорбить узников и сделать их жизнь невыносимой. Пока он был комендантом, Романовы лишились почти всего своего имущества, а сам А. Авдеев и его люди мешками выносили краденое. Бесцеремонность с его стороны доходила до того, что он позволял себе садиться за стол с членами дома Романовых и даже ел из их тарелок. Император, хоть и умел всегда владеть собой, и то в сердцах назвал его "поганцем".

У царской семьи не было ни минуты покоя: комендант приходил в "Дом особого назначения" в 9 часов утра и уходил в 9 часов вечера, а в его отсутствие за Романовыми надзирал Машкин — "пьянчуга, воришка, самый последний рабочий", как его характеризовали сами товарищи с завода, о чем написано в книге генерала М. К. Дитерихса. Однако ежедневное общение с Николаем II и членами его семьи оказало влияние и на охранников, даже в А. Авдееве пробудились какие-то человеческие чувства. Он перестал горланить революционные песни, сделался, насколько мог, добрым, и, разумеется, в Уральском совете не могли не заметить этих перемен.

Когда вспыхнуло восстание чехословацкого корпуса и белогвардейцы начали наступление на Екатеринбург, военный комиссар Уральской области Ш. Голощекин выступил на заседании городского совета и потребовал введения в Екатеринбурге чрезвычайного положения. В первых числах июля внутренняя охрана Ипатьевского дома была заменена не говорившими по-русски латышскими стрелками во главе с Я. Юровским — членом президиума Исполнительного комитета Уральского совета и комиссаром юстиции Уральской области. Его появление вселило в узников страх, хотя держался он с членами дома Романовых холодно и корректно.

10 июля 1918 года против советской власти под руководством офицера Ростовцева и казачьего есаула Мамкина выступили фронтовики, которые на одной из площадей города устроили митинг. Ораторы требовали выдать им оружие, заключить мир с чехословацким корпусом, ликвидировать институт политических комиссаров. Митинг был разогнан, начались аресты… Это и другие события неблагоприятно сказались на положении царственных узников; в подобной обстановке и возник миф о заговоре монархистов, стремившихся освободить Романовых, чтобы они возглавили и объединили все силы контрреволюции[80] [В "Красной книге ВЧК" изложена история борьбы органов Чрезвычайной комиссии с многочисленными заговорами против советской власти. Но ни разу в ней не упомянуты имя не только императора Николая II, но и вообще Романовых. В среде монархистов царила полная растерянность, и ни одной серьезной организации, ставившей задачу освободить узников, они создать не могли, хотя отдельные попытки в этом направлении и делались].

На другой день после митинга членам дома Романовых недвусмысленно дали понять, что любая их попытка к бегству отныне исключается: на открытое окно, снаружи рамы, была прикреплена тяжелая решетка. В ночь с 16 на 17 июля всех Романовых из верхнего этажа дома перевели в нижний, якобы потому, что в городе неспокойно. Для них была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой, мебель из комнаты заранее вынесли.

Император нес на руках цесаревича, у остальных в руках были подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, императрица Александра Федоровна спросила: "Что же, и стула нет? Разве нельзя сесть?" Комендант велел принести два стула: на один посадили цесаревича Алексея, на другой села Александра Федоровна, остальным велено было встать в ряд. Потом из соседней комнаты позвали команду, и Я. Юровский объявил, что ввиду того, что их родственники в Европе продолжают наступление на советскую власть, Уральский исполнительный комитет постановил всех Романовых расстрелять. Николай II спросил: "Что, что?", но Я. Юровский уже приказывал команде готовиться. Те заранее знали, кому и в кого стрелять, им было приказано целиться прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее…

Так, в подвале Ипатьевского дома последний русский император вместе с женой, детьми и домочадцами был расстрелян в упор из револьверов системы "Наган" и "Маузер" — без приговора, церковного покаяния и без каких-либо даже признаков суда и следствия…[81] [Интерес к загадочному убийству членов царской семьи, вспыхнувший в начале 1990-х годов, породил много различных версий. В частности, в Ипатьевском доме было 11 узников, а обнаружены останки лишь 9 человек. Останков царевича Алексея и одной из княжон нет, и это обстоятельство тоже вызывает различные предположения. Е. Гильбо, например, считает, что все, связанное с гибелью последнего русского царя и его семьи, — грандиозная афера]

Первый арест Джавахарлала Неру

Решающее значение в становлении Д. Неру, как будущего вождя национально-освободительного движения Индии, сыграл Махатма Ганди. До него политические партии и группы страны были далеки от народа, несшего на своих плечах бремя колониального гнета. И умеренно-либеральное крыло Индийского национального конгресса (ИНК), и экстремисты во главе с Б. Г. Тилаком не могли организовать широкой практической деятельности, и казалось, что потребуются десятилетия, а может быть, и века "хождения в народ", чтобы у людей выработалось высокое политическое сознание. Но Махатма Ганди нашел средства вовлечь миллионы индийцев в массовое национально-освободительное движение, и такими средствами стали кампании ненасильственного сопротивления, выражавшегося в бойкоте английских товаров, уклонении от государственной службы, отказе выполнять правительственные постановления, неуплате налогов и т. д. На площадях и улицах многих индийских городов заполыхали костры, в которых горели иностранные товары и утварь; в английские магазины индийцы не заходили, и торговцы в спешном порядке убирали с полок товары с английскими этикетками, заменяя их ярлыками "сделано в Германии".

Это был не только экономический бойкот; в широком плане кампании несотрудничества стали политическим протестом против английской колонизации страны, и движение, начавшееся в Бенгалии в начале XX века, быстро перекинулось на другие штаты Индии. Д. Неру, учившийся в эти годы в Кембридже, не только внимательно следил за происходящими на родине событиями, но и встречался с лидерами ИНК, приезжавшими в Англию. Тогда он, конечно, даже не предполагал, что вся его жизнь будет связана с этой партией.

Закончив Кембриджский университет, Д. Неру в 1910 году возвратился в Индию взрослым, европейски образованным человеком, полным надежд и желания работать. В Аллахабаде он вскоре стал одним из адвокатов Верхнего суда, вел сначала жизнь рассеянную, посещал званые вечера и обеды своего отца, поддерживал тесные связи с представителями английской администрации. Активного участия в политической жизни страны Д. Неру тогда не принимал, хотя в 1912 году и вступил по совету отца в Индийский национальный конгресс.

Пытаясь пресечь распространение массового национально-освободительного движения, колониальные власти решили преподать индийцам "хороший урок". В апреле 1919 года они арестовали и выслали из Амритсара двух деятелей ИНК, обвинив их в антиправительственной деятельности и создании беспорядков. Вести об этом вызвали в Амритсаре народные волнения, и в один из дней состоялась демонстрация, в которой участвовало около 30 000 человек, а 13 апреля на главной площади города начался митинг. Площадь эта представляла собой пустырь, окруженный глухими глинобитными заборами, так что войти сюда и выйти можно было только по одному узкому переулку. Английский отряд под командованием генерала Дайера, заняв этот единственный проход, открыл стрельбу по начавшим расходиться людям. Один за другим загремели выстрелы, упали первые убитые и раненые. Обезумевшие люди метались по площади, в единый поток слилась кровь сикхов, индусов, мусульман… Закончив расправу, отряд по команде генерала ушел, оставив на площади около 1000 убитых и 2000 раненых. Когда к месту трагедии прибыли санитары, им приказали убираться прочь.