Держи меня крепче - Рида Сукре

которая и так никакой функциональности не несла — причёска уже давно порушилась — и стал ковыряться в замке. Ну, что ж, удачи тебе, ворюга недоделанный.

— Оп-@Нецензурная речь@! — матерно срифмовал взломщик, как только защёлка клацнула, и повернул ко мне свой радостный оскал. — Мы свободны!

В его мечтах, наверное, я должна была исторгнуть радостный клич индейцев племени Тумбы-Юмбы с традиционными плясками и прыжками через костёр, а также одарить его комплиментами по поводу его уникальнейших способностей и воистину драгоценных рук, но я всего лишь без энтузиазма сказала:

— Супер…

— Чё так хило? — тут же набычился обнадёженный Шер.

Я лишь поморщилась от этого его плебейско-шелупоньского «чё». Он обратил на это своё внимание, сверкнув глазищами и вздёрнув нос к потолку, а затем высунул его за дверь. Со скоростью полёта тапка за тараканом его очаровательный орган обоняния вернулся в пределы территории комнаты, а дверь оказалась надёжно захлопнута, и для большей надёжности ещё и озамочена удачно подвернувшейся под руки палкой, на поверку оказавшейся зонтом-тростью, который прекрасно обустроился на ручках-скобах, несколько примитивных для местной обстановки и атмосферы каменных замков, рыцарей, прекрасных дам.

Ах, о чём это я? Если я и дама, то увы и ах, боле не прекрасная. А вот мой рыцарь, в сверкающем брендовом одеянии сейчас мало был озабочен неподходящими дверными ручками.

— Кто поверг тебя в шок? — спросила я, не очень надеясь на ответ.

Это и понятно. Мои попытки к сарказму воспринимались людьми неадекватно. Обычно они считали, что я слишком серьёзна для подобных шуток и поэтому обижались, принимая мои изречения как стремление обидеть и угнетать. Якобы у каждого бывает плохое настроение, и нечего его так активно демонстрировать. Да и сейчас настроение было препаршивым, честно говоря. Но невероятным образом мой суженный-ряженный воспринял меня если не серьёзно, то полусерьёзно. А если совсем на чистоту, то в его глазах плескалось нечто похожее, как мне казалось, на страх.

— Это не шок. А искреннее желание самосохраниться, чтобы попасть на следующий левел. Сечёшь? — я не секла, хотя он был убедителен. И эти глаза с холодом Арктики, и насупленные брови, и даже набухшая мускулатура, которая явно проступала сквозь пиджак и гипнотизировала своей окаменелостью — все говорило о его обстоятельном тоне. Мой припадочный мертвецкий настрой унесло вместе с кочующей стаей диких куропаток, бешено и целенаправленно улепётывающих от стрельбы браконьеров, куда-то за горизонт.

— Само…сох…раниться?.. — отчего-то медленно и с придыханием переспросила я. Мне попросту стало страшно. Не то, чтобы я это осознавала мозгом, скорее только телом, которое заразилось от излучающего вокруг себя в диаметре метра на два ауру бессознательной тряски поджилок Шера.

Мой брутальное чмо, то есть мачо, внутренне содрогался от перспективы выползти в коридор. А я из чувства солидарности содрогалась с ним на пару. В его голосе не было и намёка на боязнь, но я её чувствовала. Неужто во мне проснулся спящий доселе великий эмпат? Либо такое возможно, либо я опять впала в состоянии фантазирования. Но его чувства сейчас были для меня как на ладони, что было так ново. Ощущение симбиоза чувств, то есть страхов. Ново и странно, и страхово. Каламбур какой-то.

Артём напряжённо кивнул и низким голосом добавил:

— Там охрана. Так что дверь — не вариант.

Он это сказал и всё рассеялось. Будто и не было никакого симбиоза. Всего лишь моя шальная мечтательная натура, которая придумала себе загадку.

Сейчас я могла решить, что он боится охраны, которая так надругалась над ним в нежном лоллипопном периоде, что тот случай оставил в его душе глубокий след, и правильно бы решила. Ведь так оно и было на самом деле. Но я этого не поняла в меру того, что вижу лишь вещи, лежащие на поверхности, а не то, что глубоко внутри. И я и представить себе не могла, что эту пикантную историю с охранниками он никогда никому не рассказывал, а я у него вызывала некое странное и непонятное чувство доверия, как это бывает с самыми близкими людьми. Но, во-первых, он и сам этого не осознавал, а во-вторых, эти фантазии были слишком невероятны, чтобы мой интеллект был способен в них поверить.

Я разбушевалась, неверно истолковав его чувства и свои чувства, сплюсовав их, помножив и, в конце концов, поделив. Мне хотелось устроить истерику в масштабе крупной ядерной катастрофы с летальным исходом своего оппонента. А как иначе? Весь концерт лишь для него родимого.

— Что значит не вариант? — взревела во мне раненая белуга. Не знаю, что это за «фрукт», но слышала, что при ранениях ревут они истошно. Цепляться к Тёме с дверью я тоже не хотела. Меня больше расстроил факт того, что я сглупила со своими поспешными выводами по поводу его душевного равновесия. Мне стало жутко жаль себя, как покалеченную белугу, я же тоже ранена — в лоб и в глаз. А вдруг мой глаз не выдержит таких издевательств и покинет меня, радостно укатившись рубиться с братанами в бильярд? Мне же останется ограничиться протезом, а единственным развлечением станет тщательная полировка его вечерами… — Ты вообще думаешь, о чём говоришь? Я не собираюсь сидеть тут с тобой ни секунды! Выпусти меня отсюда.

Я уже перестала думать к тому моменту. Потому что мерзкие охраннички уступили вакантное место в моей голове истерике и волнениям.

— Ты о чём? В ментуру хочешь? Понравилось там? А знаешь, легко. Вот дверь, — он стал поспешно вытаскивать зонт, — иди. Только я останусь тут. А ты иди, иди…

— Ты идёшь со мной, — нахально заявила я, потянув его за рукав.

Мой принц затолкал зонт на место, отскочил от меня и сурово заявил:

— Я никуда не иду. И это не обсуждается.

Разумеется, обсуждать сразу расхотелось. А вот возмущаться и ругаться нет.

— Да как ты смеешь держать меня в заложниках? — понятия не имею, где набралась такого, чувствую, сожительство с Леськой не прошло мне даром.

— В заложниках, это когда есть пистолет, наручники, ну, или верёвка, на худой конец, — безапелляционно ответил он, пресекая мои неудачные попытки скопировать гневную фурию в исполнении моей верной неуравновешенной подружки. — Что из этого есть у нас?

— Мрак! — уж совсем по-эллочкину ругнулась я, изящно махнув рукой.

Секунды три Артёмка фокусировал на мне глазки, то есть глазища, а затем расхохотался. Вернее, заржал как зритель на концерте Задорнова громкостью, как минимум, в двадцать зрителей хором. Боюсь, мои барабанные перепонки этого насилия не выдержат и лопнут. Что же смешного на этот раз? Я в курсе, что «изящно махнув рукой»