Классическая русская литература в свете Христовой правды - Вера Еремина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не знала, кто берет ее,
Мне голос был – он звал утешно,
Он говорил: “Иди сюда…”
Второе стихотворение уже 1924 года - “Новогодняя баллада”
И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в комнату тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои
Встречаем новый год.
От чего мои пальцы словно в крови
И вино как отрава жжет?
Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
“Я пью за землю родных полян,
В которой мы все лежим!”
А друг, поглядев в лицо моё
И вспомнив Бог весть о чём,
Воскликнул: ”А я за песни её,
В которых мы все живём!”
А третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Промолвил: “Мы выпить должны за того,
Кого ещё с нами нет”.
У Анны Андреевны с Николаем Степановичем было двое детей: старший – Лев 1911 года рождения, а второй ребенок умер во младенчестве где-то в 1917‑м году и как раз не знавший ничего, когда он покинул свет – это и есть их ребенок.
Анна Ахматова после опубликования “Реквиема” приобрела мировую известность и в конце жизни стала почётным доктором Оксфорда, но дело даже не в этом. Например, Иоанн Шаховской в поэме “О русской любви” посвятил Анне Ахматовой такие стихи (Иоанн Шаховской всю жизнь, но особенно начиная с 50‑х, как бы просил прощения у каждого тутошнего за свою эмиграцию в 1920 году, и в стихах, и в прозе - отличие от Ивана Ильина):
В те дни как раз Ахматова смутилась
От голоса утешного. Он звал
В иные страны, Голос тот не знал -
Ахматова страданью обручилась;
В ней Реквием её уже звучал
И нёс её торжественною силой.
Был Реквием в крови её лица,
Он вёл её к народам и сердцам.
Структура поэмы “Реквием” (откуда она взялась). В 1918 году, когда она развелась с Гумилевым - и развелись они по ее почину, хотя именно она попирала все супружеские обязательства (Гумилев на всё махнул рукой и говорил, что “я же ей не мешаю жить, как она хочет”), однако она ему вдруг объявила (как раз прошел Собор 1917-1918 года), что она выходит замуж за украинского поляка Владимира Казимировича Жилейко и с ним переезжает в Москву. Гумилев, опешивши, влепил ей сразу в лоб, что “я этого как раз и ждал, так как тоже собираюсь жениться”. Она навострила свои большие уши и спросила – на ком? И он отвечал сразу же, что пришло в голову, - на Анне Николаевне Энгельгардт (он видимо знал, что она влюблена в него).
Получили церковный развод, Анна Ахматова уехала в Москву с Жилейко – остались некоторые стихи:
Переулочек–переул,
Горло петелькой затянул
Тянет свежесть с Москвы реки…
И кончаются:
Мне бы снова мой чёрный платок
Мне бы невской воды глоток.
Гумилев венчался с Анной Николаевной Энгельгардт и тоже вот об этом стихи:
Пусть голоса органа снова грянут,
Как первая весенняя гроза:
Из-за плеча твоей невесты глянут
Мои полузакрытые глаза.
После расстрела Гумилева Анна Ахматова дожила с Жилейко до 1926 года и потом развелись. Как вспоминает Ирина Одоевцева, в какой-то часовенке по Гумилеву служили панихиду, впереди, конечно, вдова, но у всех было впечатление, что вдова Гумилева не стоящая впереди, а стоящая где-то сзади Анна Ахматова.
После расстрела Гумилева Анна Ахматова говорила о том, что она повесится, и к ней немедленно откомандировали Мандельштама, чтобы за нею постоянно следить (Мандельштам поселился в соседней комнате). Гумилев про Ахматову говорил, что всю жизнь она лгала: лгала в стихах насчет какого-то своего туберкулеза (какой туберкулез? – она плавает, аппетит прекрасный).
Условием развода, так как инициатива исходила от нее, Гумилев поставил, чтобы Лёвушка (сын, родился в 1911 году) остался с ним; и она на это пошла. После расстрела Гумилева Лёвушку воспитывали его родственники. У Анны Николаевны и у Гумилева родилась дочь Леночка; и только после того, как умерли родные Гумилева, Лёвушка соединился с матерью, но надо сказать, что навсегда остался к ней холоден, невзирая ни на какой “Реквием”.
В 1937 году Лёвушке было 26 лет и, как пишет Анна Ахматова:
И доспорился яростный спорщик
До своих енисейских равнин:
Враг народа, шуан, заговорщик,
Мне ты - единственный сын.
Лёвушка пошел по статьям 5810 (АСА – антисоветская агитация) и 5811 (попытка сколотить контрреволюционную организацию); передачи носила Анна Ахматова.
Шуан – слово французкое; шуаны – французские роялисты во Французскую революцию 1789-1793 годов; а потом шуанами стали называть таких вот легковесных, пустоболтов и так далее; Пушкин пишет, что, мол, два шуана Дантес и де Пина приняты в гвардию офицерами (1831 год), гвардия ропщет.
Поэма построена так, что предисловие там неудачное, а вступление замечательное:
Это было, когда улыбался
Только мёртвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки
Шли уже осужденных полки,
И короткую песнь разлуки
Паровозные пели гудки -
Звезды смерти стояли над нами
И, безвинная, корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных марусь.[246]
Первая глава проходит так:
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла -
В мутных сумерках плакали дети,
У божницы свеча оплыла,
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе не забыть -
Буду я, как стрелецкие жёнки,
Под кремлёвскими башнями выть.
Следственное дело шло 17 месяцев и об этом она тоже пишет:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой!
Кидалась в ноги палачу:
Ты – сын и ужас мой.
И только пыльные цветы,
И звон кандальный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо на меня глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.
А дальше:
Показать бы тебе, насмешнице,
И любимице всех друзей,
Царскосельской весёлой грешнице,
Что случится с жизнью твоей.
Как трёхсотая с передачей
Под Крестами будешь стоять
И своей слезою горячей
Новогодний лёд прожигать.
Там тюремный тополь качается
И ни звука. А сколько там
Неповинных жизней кончается?
И дальше, “К смерти”:
Ты всё равно придёшь – зачем же не теперь?
Я жду тебя, мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид:
Ворвись отравленным снарядом,
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом,
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой,
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Ты всё равно придёшь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет,
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Кидалась в ноги палачу – это имеет совершенно чёткую подоплёку. А именно, за эти 17 месяцев она, благодаря многим сохранившемся связям, успела сгонять в Москву, и ей устроили выход на самого Поскребышева Александра Николаевича, который и тогда уже был начальником личного секретариата Сталина.
Как верно отмечает Солженицын, этот Поскребышев был по характеру (менталитету) денщик и, естественно, он никогда не считал себя приближенным к недосягаемому хозяину. Поэтому такой человек на свою ответственность не брал ничего, а сразу же докладывал хозяину; и об Анне Ахматовой он доложил.
Товарищ Сталин не только любил русскую литературу, но он действительно знал в ней толк; он не только прочёл ахматовскую петицию, но попросил показать ему ахматовские стихи. Разные стихи: и те, которые ходили по рукам, и те, которые были опубликованы; и сделал вывод – хорошие стихи.
Дальше пришла действительно рука вождя – пришла проверка: он решил проверить, где базис, а где надстройка. И вышло, что ее страдания – надстройка, а где базис? А он решил его найти. И нашел. А именно, мы видели, что Анну Ахматову не публиковали с 1921 года: после “Подорожника” она пробавлялась в основном стишками, которые она сочиняла по подстрочникам, то есть, переводила поэтов республик и окраин. Разумеется, что проставлялось только имя автора, так сказать, чучмека (автора оригинала)[247].