По следам Карабаира Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

—  Они-то не могли знать об этом?

—  Могли. Через Васюкову. Вернемся — проверим и это, если будет необходимость. Вот... Узнав через ту же Васюко­ву, что Итляшев описал их приметы, Тау забеспокоился и увез чемодан в Дербент к Феофану или Гумжачеву — не знаю, как было обставлено их оформление в шайку. Сейчас деньги, вернее всего,— у Омара Садыка, который решил вос­пользоваться ими единолично. Видимо, у него собралась до­вольно круглая сумма, если учесть, что он имел свою долю в ограблении здешнего инкассатора, долгое время сбывал фальшивые камни плюс деньги Шахарской фабрики. Зачем ему столько? Не знаю пока. Может, обыкновенная алчность, а, может, другое...

—  Что именно?..

—  Поживем — увидим.

Дараев укоризненно покачал головой.

— Опять? Мы ведь тоже кое-что соображаем. Старикаш­ка, по-моему, вздумал бежать за кордон. Может, и Паша-Гирей торчит в Новороссийске для этой цели. Бывший кон­трабандист, связи старые, наверное, есть...

—  Ты не хуже меня все понимаешь,— ворчливо заме­тил Жунид.— Нечего тогда зря расспрашивать.

—  Удивляюсь я, как до сих пор дружу с тобой,— под­дразнил его Вадим Акимович.— С таким самодуром. Харак­терец у тебя препротивный.

—  Я знаю,— без улыбки сказал Шукаев.— А что я могу поделать?

—  Хорошо, хоть сознаешься.

—  Ладно, будет. У тебя есть еще вопросы?

Вадим хитро на него посмотрел.

—  Индульгенцию хочешь получить?

Шукаев покосился на Арсена и Абдула. Оба усиленно делали вид, что этот разговор их не касается.

— А дорого возьмешь?

— Не очень,— сказал Дараев.— Мне кажется, в общих чертах история убийства и ограбления Барсукова и Кумратова нам уже известна. Ехать еще довольно долго, спать нехочется... Давай так: я излагаю — ты вносишь поправки. Помоему, это всем будет полезно.

Шукаев вздохнул,

—  Валяй. Что с тобой поделаешь.

—  Тогда слушайте...— Вадим поерзал, устраиваясь поу­добнее на сидении.— Одноухий Тау был наводчиком. Он знал день получения дейег, знал примерно и время. Хапито после покушения на Кабдугова, которое он совершил из мести за предательство Сахата во время расследования чохракского дела, то есть тридцатого апреля утром, как раз появился в Черкесске. Может быть, и в день первомайского праздника.

— А кто был второй? На сыровара покушались двое

Дараев задумался.

—  Пока не знаю,— сказал он наконец.— Возможно, Нахов?

—  Пожалуй. Давай дальше.

—  Рахман, Буеверов и Гумжачев — вот, собственно, убий­цы. Следил за кассиром и охранником в день получения де­нег, конечно, Бекбоев. Из банка они вышли около одиннад­цати. До поезда в Шахар — два с лишним часа. Решили перекусить в столовой, поближе к вокзалу...

—  Вообще — безобразие,— перебил Жунид.— С таки­ми деньгами в сумке поперлись обедать.

—  Да,— согласился Вадим Акимович.— Провинциа­лизм — вот что это такое. Все — по-домашнему, везде свои люди, беспечность, нарушение всяческих норм, а в резуль­тате — двух человек нет...

— На фабрике было партийное собрание. Они там все учли теперь. Машину выделили. Глупость, конечно,— на по­езде или — еще того хуже — на подводе везут вдвоем зар­плату всей фабрики за полмесяца,— вставил Арсен.

— Гром не грянет, мужик не перекрестится,— добавил Дараев.— Ну... я продолжаю. Каким-то образом Рахману, который подсел в столовой к Барсукову и Кумратову, удалось задержать их, и они опоздали на пригородный поезд. Подво­ду, очевидно, дал им Рахман. Он экспедитор — ему это не­трудно было сделать. Поехали Барсуков и Кумратов, видимо, по старому проселку, который идет вдоль Псыжа на аул Хабль и дальше, к Шахару. Двенадцать с небольшим километров...

— Молодец,— искренне похвалил Жунид.— Пока все точно. Чем же занимался в это время Рахман?

— Его и двух его сообщников — Буеверова и Гумжачева — кто-то четвертый, угнавший мотоцикл с коляской, под­вез к лесу, километра за два до Псыжского моста, по тропе, ведущей на аул Халк. Этот путь намного короче. Сам вер­нулся, бросив мотоцикл на шестом километре, а они пошли через лес к мосту, куда примерно минут через 20-30 должна была подъехать подвода.

— На опушке леса их и встретил Итляшев...— не удер­жался Сугуров.— Так же, Жунид Халидович?

— Ну-ну! Давайте, давайте! — улыбнулся тот.— Я вижу, вы не нуждаетесь в том, чтобы вам все разжевывали и кла­ли в рот готовеньким. И сами с усами!

— Убийство, как видно, должен был совершить Буеверов,— ободренный похвалой, продолжал Арсен.— Может быть, это входило в расчеты Омара Садыка, который хотел его проверить, как вы сами сказали, Жунид Халидович...

— Арсен, ты не заметил, что перебил меня? — спросил Дараев.

— Простите, Вадим Акимович!

— Ладно,— милостиво согласился тот.— Я понимаю... Так вот    За мостом они преспокойно остановили подводу, не вызвав особых подозрений у кассира и охранника, которые знали и Рахмана, и, очевидно, Буеверова, который довольно давно работает в шашлычной, а затем, оглушив обоих, при­стрелили в упор из ружья.

— Почему на теле убитых не было ожогов?

— Старый трюк,— махнул рукой Вадим.— Берется тряп­ка или пучок туго скрученной веревки или, наконец, смятая шапка и через такой заслон производится выстрел. Ожогов нет, пороховой гари — тоже.

—  Дальше!

—  Подводу, видимо, спрятали в чаще недалеко от доро­ги, а трупы стащили вниз по насыпи. После дождей следов, разумеется, не осталось. Кумратова бросили в раствор — одна из металлических бадей на месте ремонта моста была почти полной,— а Барсукова оттащили метров за сто пятьдесят и швырнули в реку. Затем — на подводу и... мимо пасеки пря­мым сообщением — в Шахар. Ну, как?

—  Не подкопаешься,— довольный, сказал Шукаев.— Пожалуй, ничего я не смогу добавить, кроме одного.

—  Чего же?

—  Если убийство было предусмотрено заранее, если у них был такой тщательно продуманный план, почему Буеверов в качестве пыжа использовал страницу, вырванную из учебника? Ведь это говорит о поспешности?

Вадим Акимович пожал плечами.

—  Не много ли ты от меня ждешь? Разве я могу знать, почему Буеверов торопился? И у меня есть встречный вопрос: зачем ему понадобилось убивать Кумратова из ружья самого Кумратова?.. Одалживать для этого ружье у еще живой жерт­вы? — и рискованно и как-то уж больно извращенно.

—  Об извращенности забудь, Вадим, когда говоришь о таких типах, как Буеверов, Гумжачев или Одноухий Тау Забудь. Подонки подонками и останутся.

—  И еще...

—  Ну?

—  Зачем у Буеверова в сарае устроена эта дыра для подслушивания?

—  Сам расскажет  Насколько я его помню, он молчать не будет. Все, что сможет, станет валить на своих сообщни­ков и выгораживать себя.

—  Тогда у меня все.

—  Слава Богу. Ну, что ж? Пятерка, Вадим. И нечего на меня дуться, что я помалкиваю до поры о своих версиях и догадках. Ты не хуже моего умеешь думать.

23. ОМАР САДЫК ПРИЗНАЕТ СВОЕ ПОРАЖЕНИЕ

В самолете. Останки фибрового чемодана   Секрет древней башни  Не ошибается тот, кто ничего не делаem. На Буеверова обрушивается лавина улик. Радиограм­ма. Паша-Гирей Акбашев верен себе. Сугуров берет ре­ванш. «Надо уметь проигрывать...»

В Новороссийск они летели в военном транспортном са­молете. Шукаеву пришлось через Махачкалинское управле­ние НКВД связаться с командованием Северо-Кавказского военного округа, преодолеть кучу всяких сложностей и фор­мальностей, прежде чем им разрешили лететь на военной машине, которая должна была доставить в Новороссийск брезентовые палатки и оборудование для летнего лагеря сто­явшей в столице Дагестана десантной части. Сами десантни­ки отправлялись в район морских учений эшелоном.

Жунид полулежал на груде брезента, пребывая в том неопределенном, почти сомнамбулическом состоянии между сном и бодрствованием, которое возникает у людей, не ло­жившихся несколько суток кряду.

Собственная голова казалась ему сейчас чужой, странно отяжелевшей; он ощущал ее тяжесть как бы со стороны и, пытаясь избавиться от неприятного чувства раздвоенности, время от времени встряхивал ею, открывая глаза и обводя взглядом клепаные дюралевые листы внутренней обшивки фюзеляжа, своих спутников, спавших вповалку, где попало на брезенте, на т>гих ватных гимнастических матах, свален­ных в кучу возле переборки, просто на фанерных ящиках с каким-то грузом. Он с радостью последовал бы их примеру и вздремнул хоть полчаса до приземления в Новороссийске, заснул бы, невзирая на крутые виражи, которые «заклады­вал» пилот, летя над горами, и воздушные ямы, в которые изредка проваливался самолет

Но он не мог спать.

В мозгу плясали суетливые сигнальные огоньки, то уга­сая, то вновь вспыхивая с новой силой и освещая в запасни­ках памяти недавние картины, лица и разговоры, в которых ни у кого из них не было недостатка за последние дни.