Фактор Ясеня (СИ) - Кузнецов Павел Андреевич

Не знаю, насколько хорошо работали средства обнаружения угрозы наших бронированных тихоходов. Наверное, всё же не очень, потому что я первым ощутил прицельные касания не боевых излучателей даже — а сравнительно маломощных систем лазерного наведения. Только спустя пару секунд полёта угроза стала очевидна и сопровождению. Мстислав принялся деловито раздавать команды, окончательно утонув в лавине переговоров. При этом он не выглядел застигнутым врасплох, да и паники в его действиях не было и в помине. Профессионал за работой — вот как выглядела со стороны его кипучая деятельность.

— У нас несколько секунд, Мстислав. Я не могу чувствовать ракеты, но облучение усиливается. Катера выдержат? — не гася пелены, поинтересовался у безопасника через голопроектор.

— Да.

— Может, выпустить противолазерную взвесь?

— В атмосфере малоэффективно. Тем более, это не боевые лазеры.

— Уверен, что обойдёшься без моих полей?

— Да. Мне нужна связь с другими группами.

И в этот момент далёкие всполохи ракетных залпов достигли финального отрезка манёвра. Нападавшие идеально подгадали момент. Аппараты ещё не успели выйти на расчётную скорость, на которой могли выполнять успешные противоракетные манёвры. При этом они уже покинули защищённую зону самого дворца, с её стационарными лазерными противоракетными установками. Оставалось надеяться лишь на крепость брони транспортёров.

Боевые блоки ракет ударили почти синхронно, с разных сторон, мгновенно перегружая сравнительно маломощные защитные поля тяжёлых аппаратов, и над притаившимся в лесу городом вспухло разноцветное ожерелье из взрывов. Я бы мог добавить собственное поле, но техника внешников не была приспособлена для работы с мечниками. Можно сделать только хуже. Получить неуправляемое падение катеров из-за отказа электроники — глупее ничего не придумаешь. Придётся поверить словам профессионала про крепость брони… Только Милену я ни ему, ни его броне не доверю. Притянув кошку поближе, я надёжно укутал её своим коконом, на что девочка благодарно уложила ладошку на моё бедро, свободное от ножек принцессы.

Первый удар, слизнувший собственные защитные поля, хорошенько тряхнул аппарат, заставив тот вильнуть с основного курса. Скорость ещё упала. И вроде бы всё закончилось, но вдруг Мстислав заполошно заорал что-то в эфир, а за мгновение до этого я полями ощутил близость интенсивного взрыва. Погас один из катеров сопровождения. Затем ещё один.

— Да что происходит, мать его⁈ — не выдержал безопасник, и как-то растерянно воззрился на нас с принцессой.

Эта его фраза оказалась последней. Именно таким мне запомнился телохранитель Ярославы — растерянным и злым, как побитая собака. Неприятная ассоциация, всё же он был хорошим мужиком, и по-настоящему любил свою подопечную. Почти как дочь, а может быть и поболе того, ведь Яра — дочь всего Ясеня.

Так или иначе, но именно на последних словах безопасника внутренняя поверхность обшивки катера угрожающе деформировалась, протаяла, впуская внутрь нечто непонятное. Странная, даже на вид опасная взвесь зеленоватых капель закапала через «поры» обшивки, а следом за изумрудной зеленью устремлялись оплывы серо-стального цвета. Металл. Он тёк, подобно воде, мешаясь с зеленоватыми брызгами.

Странное марево расползалось по салону. Стремилось проникнуть в каждый угол, в каждую щель. Всё ближе, ближе, ближе… Первым на его пути возник безопасник. Слова мужчины тут же сменились воплями — а следом пришёл черёд пассажиров водительской зоны. За доли секунды лёгкая броня комбеза протаяла, на глазах растворяясь, пропуская едкие капли к беззащитной против внешних воздействий плоти. В образовавшихся проплешинах на комбезе забурлила, зашипела кровь. Мужчина умер очень быстро, как и другие обитатели катера. Мы с принцессой и валькирией остались последними живыми обитателями аппарата. Впрочем, и до нас вскоре должен был дойти черёд. Противоестественная капель продолжалась.

Было как-то не по себе наблюдать тугие капли изумрудной зелени, падающие с потолка, проступающие через стены, лужами скапливающиеся на полу, чтобы спустя мгновение провалиться через зловещие прогалины к далёкой земле. Точно загипнотизированный, я наблюдал, как такая капля — крупная, почти сантиметр в поперечнике — словно специально примеривается, чтобы понадёжней приголубить бесплотную пелену. Чтобы наверняка. Она будто имела собственную логику, собственные мысли, собственную стратегию поведения внутри превратившейся в решето техники.

Немного покачавшись под потолком, напитавшись микроскопических капелек, эта огромная чудо-капля опасно ухнула вниз, одним махом преодолев разделяющее нас расстояние. В месте контакта по пелене пошли зеленоватые блики. Так по воде плывут разводы от упавшего камня. Несколько мгновений кислота — а может плазма или расплав? — пыталась выполнить свою смертоносную задачу. Честно пыталась. И до последнего казалось, что у неё запросто может получиться задуманное.

Дзанг, дзанг, дзанг… Пульсация намертво присосавшейся к защитной плёнке капли длилась, казалось, целую вечность. Разводы на поверхности пелены стали утихать. А затем раздалось отчётливо слышимое даже изнутри защитного контура шипение. Капля вдруг вскипела и… истаяла, обратившись паром. На потолке почти сразу выступили зелёные следы конденсата. Но важно было другое — пелена выдержала. Жуткая химия оказалась бессильной против человека, выведенного для выживания в раскалённой короне звезды.

Однако зелёная дрянь всё равно сделала своё дело — не так, но эдак. Она сотворила то, что не стал делать я сам своими полями — практически повсеместно вырубила электронику. Да и могло ли быть иначе в зияющем проплавами аппарате⁈ Вот только это было уже неважно, потому что на смену агрессивной химии пришёл последний, третий, ингредиент боевого блока ракеты — термический.

Температура в помещении мгновенно приблизилась к таковой у солнечного протуберанца. По сравнению с недрами звезды — мало; по сравнению с приемлемым уровнем для теплокровных — неизмеримо много. В ярчайшей вспышке испарилось всё, и далеко не одна лишь уязвимая человеческая плоть. Даже корпус пошёл разрывами, на глазах превращаясь в погрызенную молью невесомую ткань. Сквозь вязь потустороннего рисунка, возникшего на месте некогда несокрушимой брони, вполне можно было составить полную картину неба до самого горизонта.

Мой кокон всё это время оставался непроницаемым. Поэтому яркая вспышка термического взрыва, могущая запросто сжечь сетчатку глаза одним лишь световым излучением, не возымела на моих женщин никакого эффекта. Поэтому же Ярослава и не видела, как некрасиво умирает её верный телохранитель. Я сам наблюдал за происходящим ровно до того момента, пока не сдохла корабельная электроника, так что последний акт разворачивающейся драмы пришлось додумывать, отталкиваясь от чутья мечника. Фактически достраивать картинку в воображении, экстраполировать чувственное восприятие на физическую реальность. А вот то, что от корабля остались лишь огрызки не до конца прогоревших тугоплавких сплавов, можно было понять и без всякого чутья.

Едва всепожирающее пламя термического взрыва опало, ему на смену пришёл интерактивный образ взволнованной кошки. Мисель, явно из капитанского кокона «Селенги», смотрела пристально и… с облегчением. Её вкрадчивый голос наполнил сознание, вытесняя все неприятные мысли: метиллия переживала, и сильно.

«Ну что там у вас? Живой? А электроника показывает, что вас сбили…»

«Сбили корабль внешников. Не нас. Мы с девчонками ещё полетаем… правда, недолго», — подмигнул валькирии, всем видом показывая радость её взволнованному образу.

«Раз шутишь, значит, всё в порядке… — протянула Бестия. — Поосторожней там, когда пад… в смысле, садиться будешь».

Не смогла сдержать шпильку, но в голосе радость и ощутимое облегчение. Я же огляделся по сторонам. Мой защитный кокон к этому моменту оставался единственным функциональным элементом в недрах фактически прекратившего существование аппарата. Именно он падал к земле, ибо летать я так и не научился — что бы ни говорил своей пепельноволосой кошке. Конечно, если не считать полётом падение под действием вездесущей силы тяжести…