Эркюль пуаро (сборник) (СИ) - Кристи Агата

– Пожалуйста, не отказывайте нам так вот сразу, мосье Пуаро. Это вопрос государственной важности. Ваше сотрудничество будет по достоинству оценено в самых высоких кругах.

– Вы слишком добры, – замахал руками Пуаро, – но я никак не могу согласиться на ваше предложение. В это время года...

И вновь его перебили.

– Рождество! – внушительно произнес мистер Джесмонд. – Самое настоящее Рождество в английской глубинке.

Пуаро вздрогнул. Мысль об английской глубинке в такое время года была ему совсем не по душе.

– Старая Англия, традиции, Рождество! – расписывал мистер Джесмонд.

– Но я-то не англичанин! – возразил Эркюль Пуаро. – На моей родине Рождество – развлечение для детей. Вот Новый год – это да, это мы празднуем.

– О! – воскликнул мистер Джесмонд. – Рождество в Англии – это нечто грандиозное, и уверяю вас, в Кингс-Лэйси вы убедитесь в этом как нигде еще. Такой очаровательный старинный особняк... Поверите ли, один из его флигелей – постройка четырнадцатого века!

Пуаро поежился. Одна мысль об английских средневековых замках внушала ему ужас. Он еще не забыл тех страданий, которые ему пришлось испытать, живя в подобных особняках. Пуаро обвел взглядом свою уютную современную комнатку с батареями центрального отопления и последними техническими ухищрениями, исключающими малейший сквозняк, и несколько успокоился.

– Зимой, – твердо сказал он, – я не покидаю Лондона.

– Мне кажется, мосье Пуаро, вы не совсем понимаете, насколько серьезно наше положение.

Мистер Джесмонд взглянул на своего спутника и снова повернулся к Пуаро.

Спутник его до сих пор не сказал ничего, кроме вежливого и ни к чему не обязывающего «как поживаете?». Теперь он сидел, разглядывая свои начищенные ботинки, и его кофейного цвета лицо выражало крайнюю степень уныния. Это был молодой человек никак не старше двадцати трех лет и, без всякого сомнения, абсолютно несчастный.

– Да-да, – сказал Эркюль Пуаро. – Разумеется, положение серьезное. Я понимаю. Мои симпатии всецело на стороне его светлости...

– Положение крайне деликатное, – снова вмешался мистер Джесмонд.

Пуаро перевел свой взгляд с молодого человека на его старшего спутника. Если бы кто захотел означить мистера Джесмонда одним словом, он бы выбрал «благоразумие». С головы до ног мистер Джесмонд являл собой одно сплошное благоразумие: костюм неброский, но отлично скроенный, голос приятный, хорошо поставленный и редко когда выходящий за рамки успокаивающего речитатива, волосы светло-каштановые и чуть поредевшие на висках, а лицо бледное и серьезное. Эркюль Пуаро общался с подобными мистерами Джесмондами и раньше, и не с одним даже, а, как минимум, с дюжиной, и каждый из них рано или поздно произносил эту фразу «положение крайне деликатное».

– Полиция, – сказал Эркюль Пуаро, – способна проявлять значительную деликатность.

Мистер Джесмонд решительно покачал головой.

– Только не полиция, – сказал он. – Чтобы вернуть... э... то, что нужно вернуть, ей почти неизбежно придется передать дело в суд, а мы так мало знаем... Да в общем-то и не знаем даже, мосье Пуаро, а только предполагаем.

– Как я вас понимаю! – посочувствовал Эркюль Пуаро.

Однако напрасно он рассчитывал, что посетители удовлетворятся его сочувствием. Они не нуждались в утешениях – они пришли за реальной помощью. Мистер Джесмонд снова вернулся к прелестям английского Рождества.

– Вы знаете, этот обычай постепенно отмирает, – сказал он. – Старое доброе Рождество... Теперь люди проводят его в отелях. Но в Англии... В семейном кругу, с детьми, со всеми этими чулками для подарков, рождественской елкой, индейкой, пудингом с изюмом, с хлопушками! За окном снеговик...

Последняя фраза заставила Пуаро вмешаться.

– Чтобы вылепить снеговика, как-никак нужен снег, – строго напомнил он, – а он обычно не идет по заказу. Даже ради английского Рождества.

– Как раз сегодня я говорил со своим другом, который работает в метеорологическом бюро, – сообщил мистер Джесмонд, – и он обнадежил меня, что, по всей вероятности, снег будет.

Ему явно не стоило этого говорить. Эркюля Пуаро даже передернуло.

– Снег в деревне! – фыркнул он. – Еще того отвратительнее. Огромный, холодный, каменный особняк.

– Вовсе нет, – возразил мистер Джесмонд. – За последние десять лет все сильно переменилось. Сейчас там центральное отопление.

– В Кингс-Лэйси есть центральное отопление? – переспросил Эркюль Пуаро, начиная, кажется, колебаться.

Мистер Джесмонд немедленно это почувствовал.

– Да-да, отопительная система, – повторил он, – и горячая вода, и батареи в каждой комнате; уверяю вас, мосье Пуаро, Кингс-Лэйси зимой – сплошной комфорт. Вам даже может показаться, что там слишком жарко.

– Вот это уж вряд ли, – сказал Эркюль Пуаро.

Мистер Джесмонд искусно переменил тему.

– И только вы способны решить стоящую перед нами ужасную дилемму, – доверительно сообщил он.

Эркюль Пуаро кивнул. Проблема и впрямь была не из приятных. Будущий властитель богатого и весьма могущественного, хоть и отдаленного, государства, единственный сын нынешнего ее правителя, прибыл в Лондон всего несколько недель назад. В его стране как раз был период смятения и беспокойства. Общественное мнение, единодушное в своей приверженности отцу, сохранившему исключительно восточный уклад жизни, довольно скептически оценивало его преемника, безрассудства которого слишком отдавали Европой и поэтому воспринимались с явным неодобрением.

Совсем недавно, однако, было объявлено о его помолвке. Невестой стала его же кузина, юная особа, имевшая благоразумие не проявлять на родине усвоенных в Кембридже европейских замашек. После оглашения даты женитьбы молодой принц отправился в Англию, захватив с собой несколько великолепных фамильных драгоценностей, чтобы подыскать для них у Картье подходящую современную оправу. Среди них был и практически бесценный рубин, вынутый из старомодного громоздкого ожерелья и, стараниями лучших ювелиров Лондона, получивший новую жизнь. Все шло просто замечательно, и тут случилось несчастье.

Никто, разумеется, не ожидал, что молодой человек отменного здоровья и живого темперамента станет вести жизнь затворника и не совершит нескольких милых чудачеств. Против этого никто не возражал. Подразумевалось, что юные принцы и должны вести себя именно таким образом. Прогуляться с мимолетной подружкой по Бонд-стрит и в знак признательности за приятно проведенный досуг одарить ее изумрудным браслетом или бриллиантовой брошкой считалось бы для принца поступком совершенно естественным и уместным; едва ли не проявлением сыновнего почтения, учитывая «кадиллаки», которыми его отец неизменно награждал полюбившихся ему танцовщиц.

Однако неблагоразумие принца простерлось значительно дальше. Польщенный интересом некой дамы, он показал ей знаменитый рубин в новой оправе и, в довершение, оказался настолько недальновиден, что уступил ее просьбам позволить его надеть. Разумеется, только на ужин!

Последствия оказались плачевными. Дама отлучилась от стола попудрить носик. Время шло – она не возвращалась. Покинув заведение через черный ход, она словно растворилась в воздухе. Существенным и удручающим обстоятельством было то, что рубин в новой оправе растворился вместе с нею.

Факты были таковы, что никак не могли быть преданы огласке без самых гибельных последствий. Рубин был не просто рубин – это была бесценная историческая реликвия, и обстоятельства ее исчезновения казались столь неприглядными, что подобная огласка привела бы к серьезнейшим политическим катаклизмам.

Но не тем человеком был мистер Джесмонд, чтобы изложить эти факты просто и ясно. Нет, они были тщательно запрятаны в потоках его красноречия. Кого именно представлял мистер Джесмонд, Эркюль Пуаро так и не понял, но за свою карьеру он повидал множество подобных господ. Мистер Джесмонд с равной вероятностью мог оказаться связанным и с Министерством внутренних дел, и Министерством дел внешних, и с какой-нибудь из общественных организаций поскромнее. Главное, он действовал в интересах Содружества[178]. Рубин должен был быть найден, и найти его – мягко настаивал мистер Джесмонд – мог только Эркюль Пуаро.