Шалопаи - Семён Александрович Данилюк

– Алый! Пожалуйста, не вздумай напрыгивать…

– Всё чики-поки! – перебил его Алька. – Приеду – расскажу.

Он разъединился. Клыш положил трубку с тяжёлым чувством. Голос этот был ему куда как знаком. Не просто пьяно-весёлый. А шалый. Такая интонация возникала, когда Алька решался на поступок чрезвычайный, – чтоб всем на диво. Из ряда вон!

Поколебавшись, Клыш набрал телефон Завидонова.

– Готовьте задержание. Кажется, на горизонте нарисовался Лапа. Его видели в Москве. У кого розыскное дело?

– Нет никакого розыскного дела. И постановления об аресте больше нет, – буркнул Завидонов.

У Клыша отвисла челюсть.

– Уголовное дело в порядке надзора рассмотрено Прокуратурой Союза! – отчеканил Завидонов. – Производство в отношении Лапина прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Постановление об аресте – соответственно – отменено.

– Как же это может быть? – пролепетал Клыш.

– Спроси чего полегче, – Завидонов раздражённо кинул трубку.

С этой минуты Данька потерял покой. Каждый день названивал на таганский телефон. Но тот – что утром, что к ночи – молчал. Данька физически ощущал, как подрагивает от зуммера телефон на столе, под пухлой тополиной лапой, как падают в пустоту звонки. И оттого тревога его возрастала многократно. А других номеров у него не было. Как часто бывает, обменяться контактами в ежедневной суете забываем.

Прошёл и день, и три. Алька не выходил на связь и не давал о себе знать. На четвёртый день Клыш, бросив всё, сам выехал в Москву. Со знобким ощущением, что пришла беда.

В Москве Клыш поехал в штаб Борейко. У подъезда стоял грузовик. В трёхкомнатной квартире стоял гвалт. Несколько человек, по виду студенты, паковали в коробки документы, перетягивали бечевой. Командовала ими сухопарая женщина сорока лет с поджатыми узкими губами.

– Грузите в фургон! – она делала отметку и указывала на очередную коробку.

– Борейко на месте? – спросил её Клыш.

Дама глянула мельком.

– Вы записывались на приём? Депутат Верховного Совета СССР Борейко сейчас занят, – отчеканила она.

– Я не спрашиваю Вас, занят или нет. На месте он?

– Кто там, Ксения Павловна? – послышался раскатистый бас из дальней комнаты.

Клыш прошёл внутрь. От окна к нему обернулся высоченный стареющий богатырь – с седеющей бородкой на испещренном морщинами скуластом лице, с кустистыми бровями, с очками, сдвинутыми на лоб. Глыба, высеченная из куска гранита. Правда, уж начавшая крошиться. Борейко глянул искоса на вошедшего.

– Переезжаем! – сообщил он язвительно, то ли незнакомцу, а скорее – самому себе. – Места, видишь ли, стало не хватать.

Тотчас из соседней комнаты ответил голос Ксении Павловны.

– Депутату Верховного Совета СССР положены и специальные помещения, и персональная машина, и штат помощников! Тем более, если он Борейко. Почему депутаты от КПСС торопятся захватить, что положено и что не положено, делят меж собой комитеты. А мы так и будем дальними родственниками на отшибе ютиться! Борейко вам не бомж, чтоб на галёрке! Если Вам самому это неважно, то я такого надругательства не допущу. И, нравится Вам, не нравится, сегодня же пойду к Лукьянову.

Она фыркнула воинственно.

Богатырь тяжко выдохнул.

– Что? – спросил он незнакомца.

– Я разыскиваю Олега Поплагуева, – сказал Клыш.

Борейко посерел.

– Я тоже, – сдавленно ответил он. Показал Клышу на два дерматиновых кресла, одно к другому. Сам сел на свободное, нависнув над гостем. Кресло под ним привычно хрустнуло, застонало. Клыш коротко объяснился. Борейко дотянулся до календаря, перелистнул.

– Пятый день пошёл, – сообщил он. – Слышал, может, проходил экономический форум демократических сил. Докладчики Шмелёв и Попов. Пресса, само собой. Представители посольств. Ельцин подъехал. Демдвижение с ним всё больше сближается. Преобладает мнение – подпереть. Не один, конечно, подъехал. Вокруг, как обычно… – он изобразил рукой водоворот. – Благостность, само собой. Поцелусики, только что не взасос. И вдруг Поплагуев бросается на одного из Ельцинского окружения…

– Лапина.

– Лапина, да. Отвешивает пощёчину. Это тебе за… (он потянулся к блокноту).

– Мещерского, – подсказал Клыш.

– Нет. За «Колдуна»! Ну и на весь зал: «Товарищи! Среди нас бандит и убийца!»

И напрямую Ельцину: Борис Николаевич, вы хоть знаете, что пригрели вора в законе?!? Он же в розыске за убийства и разбой! Милиция! Немедленно арестуйте!» И тому подобное. Далее скандал. Кинокамеры, общее смятение.

– Позорный, дискредитирующий поступок! – высказалась Ксения Павловна из соседней комнаты. – Поплагуев своей невыдержанностью дискредитировал всё демдвижение… Случайно затесавшийся бандит, и – такое пятно у всех на глазах! Коммунисты, небось, до сих пор руки потирают. Будто специально подстроил!

– Слушайте, вы там, Ксения… как Вас?! – Клыша уже трясло. – Хватит греть уши! Ступайте к своим коробкам…

Озадаченная пауза. Потом шёпот:

– И Вы не защитите?!

Вслед за тем возмущенный цокот каблуков, – Ксения Павловна удалилась.

– Диссидентка с огромным стажем, – сказал Борейко. – Едва не во всех психбольницах перебывала. Ныне вот при мне. Очень исполнительная, несгибаемая помощница. Наблюдает, чтоб, не дай бог, не обделили льготами.

В глазах его мелькнул злой огонёк. Со свежим интересом вгляделся в гостя. – Друг Олега, говоришь? Похожи. Только тот подобрей.

– Что Лапин?

– Тут же выяснилось, что розыск его отменён. Извинились. Ждал Олега на другой день. Не появился. Начали искать – пропал. Пригласил к себе Лапина.

– Неужто пришёл?!

– Я пригрозил депутатским запросом. А ему это позарез. Он себе новую биографию чистит.

– И?..

– Вот так же, как ты, здесь сидел… Бандит, конечно. Опасный, наглый. Сознающий силу. Он, оказывается, в штабе при Ельцине что-то вроде кошелька в запасном кармашке. Прокручивает комбинации, которые людям на виду не с руки.

– Кошелёк – это деньги общака?

– Не знаю, – Борейко отвёл взгляд. – Сейчас всем нужны деньги. Отовсюду. Думаю, Лапин возле Ельцина рассчитывал отмыться от прошлого. Так что на Олега разозлён до зубовного скрежета. Тот ему крепко планы обломал. Как же захотелось придавить горлышко и…

Он сжал пятерню. Клыш с вожделением представил, как тяжёлый лапинский загривок и кадык корёжатся и с хрустом ломаются внутри этого могучего пресса.

– Не следует отказываться от порывов, что идут от сердца… – не сдержался Данька.

– Не он это, – неожиданно произнёс Борейко. – Он объяснился, и я поверил. Олег его, как таракана, выставил на свет. При всех. Публично. Некстати для Лапина, конечно. Но мстить после этого бессмысленно, – что могло сказаться, то уж сказано. И глупо – ты первый, на кого подумают. Даже если не докажут, все твои планы окончательно рухнут.

– Что тогда? – произнёс Клыш, ни на минуту не поверив.

– Другого боюсь, – поделился сомнениями Борейко.

Оказывается, в последний месяц Олег Поплагуев был захвачен репортёрским расследованием причин исчезновения продуктов в Москве. Прослышал, что студентов, традиционно подрабатывающих на разгрузке вагонов, стали встречать на подступах к товарным станциям, передавать деньги за разгрузку и отсылать назад. По слухам, составы после этого отгонялись куда-то на дальние пути. Что дальше происходит с товарами, никто не знает. Но на прилавки не поступают. Олегу к тому же кто-то сболтнул, будто к этому причастно демдвижение.

– Причастно? – быстро спросил Клыш.

Борейко насупился. Очки загуляли по широкому лбу.

– Не знаю. Прокофьев, секретарь МГК КПСС, обвинил напрямую. По принципу ищи