Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий

class="p1">«Ну, а всё-таки, вдруг умру?» – настойчиво спрашивает она себя.

И опять совершенно не страшно.

«Только бы доехать… только бы доехать домой… А там – всё равно. Там всё хорошо… И умереть, если так нужно…»

Ольга Николаевна успокоилась совершенно. Посмотрела в окно: тёмные ветки качались на звёздном небе. И громадная, как чья-то лапа, тень пробегала по белой стене около кровати. Теперь она не боялась больше ни этих стен, ни чужих людей: она знала наверное, что завтра уедет домой.

Пароход отходил в десять часов утра.

Рано утром Ольга Николаевна позвала сиделку, сказала ей, что сегодня уезжает: надо помочь одеваться и укладывать вещи.

Сиделка перевела её на диван.

На столе стоял пустой стакан с засохшей веткой розы. Белый бутон повял. Несколько коричневых лепестков упало на скатерть. Тут же лежало нераспечатанное письмо из дому. Она забыла о нём.

Разрывает конверт. Торопится. Пропускает целые фразы, написанные мелким, как чёрный бисер, почерком, – это пишет муж. Это после. В конце, наверно, приписка от детей… Ну конечно! на четвёртой странице сверху Лизанька. Всегда намажет. А заглавные буквы разрисует гирляндами.

Ольга Николаевна читает букву за буквой, точно рассматривает каждую из них, как она написана. Дочитывает до конца. Потом начинает сначала, и так несколько раз…

Лизанька пишет без знаков препинания; заглавные буквы, которые ей нравятся, ставит в середине слова: «Мамочка, миленькая, здравствуй, у меня новая кухня, папа из города привёз. Ощенились котята, очень маленькие. Приезжай скорей. Мы вчера ловили в пруду лягушек с хвостиками. Любящая тебя дочь Елизавета».

Коля совсем внизу, загибая каждую строчку дугой, приписал: «И я тоже ловил, у меня стоптались ботинки. Привези мне большую раковину, чтобы ползала. Я делаю с папой задачки на всякие действия и учу ять стихами. Приезжай скорей. Коля».

Ольга Николаевна сначала улыбается, когда читает эти письма, потом и смеётся, и плачет в одно и то же время.

– Мы не опоздаем? – спрашивает она сиделку.

– Что вы, барыня: до парохода больше двух часов. Скоро доктор придут-с…

– Разве он приходит так рано?

– Теперь рано приходят…

Почти всё уложено. Остаётся круглая картонка для шляпы. Сиделка спрашивает:

– Шарф прикажете уложить?

Она держит в руках синий шарф.

– Да, уложите… Нет… дайте его сюда…

Она берёт из стакана засохшую ветку и завёртывает её в шарф.

– Положите осторожней сверху…

– Теперь всё, – говорит сиделка, затягивая ремнём картонку.

– Нельзя ли разбудить доктора и сказать, что я уезжаю?

Сиделка смотрит на неё с любопытством:

– А разве доктор не знает?

– Нет. Пожалуйста, пошлите к нему.

– Да они, кажется, уж пришли, – прислушивается сиделка и уходит из комнаты.

Ольга Николаевна тоже прислушивается и слышит в коридоре быстрые шаги и низкий знакомый голос.

Андрей Владимирович вошёл в пальто и в мягкой серой шляпе. Видимо, он так поражён был тем, что ему сказала сиделка, что не стал раздеваться.

Он остановился против неё, около стола.

– Едете?..

– Да… вчера вечером я решила окончательно.

– Я как доктор, – сказал он холодно, почти враждебным голосом, – должен заявить категорически… что это совершенно невозможно…

Она попробовала пошутить:

– Арестуйте меня именем закона.

– Ольга Николаевна… Я, может быть, не имею права… простите мой тон… но о том не думаешь, когда перед тобой человек решается на самоубийство.

– Почему? – пожала плечами Ольга Николаевна. – Не всё ли равно, где лежать: на пароходе, в вагоне или в этой комнате?

– Но вы можете не доехать до дому, – вырвалось у него.

Она откинулась на спинку дивана и несколько мгновений, молча, не двигаясь, смотрела на разорванный конверт, валявшийся на столе.

– Вы сказали это, чтобы убедить меня остаться. Да? – спросила она.

Он стоял бледный как полотно и молчал.

– Доктор, я прошу вас сказать прямо: доеду я или умру дорогой?

В глазах Андрея Владимировича было отчаяние. Он не выдержал и растерянно проговорил:

– Конечно… вы доедете… Но положение настолько тяжёлое… что почти наверное… вы тогда не поправитесь…

– Я хочу одного, – очень тихо, но твёрдо сказала Ольга Николаевна, – умереть дома… Позовите сиделку вынести вещи. Вы проводите меня.

Андрей Владимирович молча кивнул головой. Он как-то сразу понял, что она уедет. И что больше не надо никаких слов.

Сиделка вынесла вещи, и комната стала пустой. Ольга Николаевна сама встала с дивана, сделала несколько шагов, но её качало из стороны в сторону, и она должна была опереться на руку Андрея Владимировича. С лестницы он почти нёс её на руках. Но когда сели на извозчика и душистый, тёплый воздух пахнул в лицо, Ольге Николаевне показалось, что ей сразу стало лучше.

До пристани около часу езды. Дорога ровная, крепкая. Резиновые шины и мягкие рессоры делают экипаж похожим на постель с пружинным матрасом. Справа утреннее, бледно-голубое море, слева сады с густой, влажной зеленью и яркими весенними цветами.

Ольга Николаевна забывает и о слабости, и о тупой боли в боку… Она едет домой… Сегодня четверг. В воскресенье утром она будет дома…

Андрей Владимирович молчит. Ей хочется, чтобы он не сердился, чтобы и ему было хорошо. Но она не знает, что сказать ему.

Но вдруг он сам начинает говорить, не оборачиваясь к ней:

– Как всё странно складывается в жизни… совсем не так, как ждёшь… без всякой логики… по-своему… и почти всегда наперекор здравому смыслу… Встретишь человека… зачем-то всё в душе перевернётся вверх дном… потом опять… в разные стороны, и никогда больше не увидишься…

Голос его был спокоен, но Ольге Николаевне почему-то казалось, что он плачет.

– Есть же на свете верующие люди, – продолжал он, – а по-моему, вот от одних этих случайностей можно всякую веру потерять… К чему? зачем? отчего? Ничего не понимаю! – даже пожал он плечами.

Ей не хотелось говорить о таких грустных и серьёзных вещах.

– Я боюсь, что пароход опоздает, – сказала она.

– Нет… Видите, направо – это стоит ваш пароход.

– Не опоздать бы…

– Сейчас приедем… второго свистка не было ещё…

Когда подъехали к пристани, Ольга Николаевна хотела выйти из экипажа сама и ужасно удивилась, что не могла подняться и встать на подножку.

И опять Андрей Владимирович почти на руках внёс её на пароход.

– Я лягу, – сказала Ольга Николаевна, – поезжайте домой.

Он молча стоял около неё, не зная, что делать, что сказать, как уйти и оставить её одну.

– Ольга Николаевна… вернитесь…

Но он и сам почувствовал, что слова его бессильны и до неё не доходят.

Она отрицательно покачала головой. Ей даже трудно было сказать «нет».

На берегу дважды ударил колокол. Второй свисток.

– Прощайте, Ольга Николаевна…

Она подняла на