Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий

– Пусть другие рассуждают иначе, – проговорила она.

Николай Сергеевич вмешался:

– Твоё равнодушие совершенно отвлечённое. Если бы понадобилось – ты первая принесла бы себя в жертву.

Соня опустила глаза и стала рассматривать скатерть.

Николаю Сергеевичу показалось, что Соня не хочет с ним говорить. Он давно заметил: она разговаривает со всеми, кроме него. Достаточно сказать ему слово – сейчас же замолчит.

Чтобы проверить, он сказал настойчиво:

– Ты как думаешь: только избранные способны на геройство?

Соня молчала.

– Я тебя спрашиваю, Сонечка, – сдержанно сказал Николай Сергеевич.

Она подняла голову и холодно сказала:

– Я не расслышала. Ты неясно произносишь слова.

– Кажется, я не виноват, что у меня изуродованы губы…

Соня и на это не ответила ничего.

Стало мучительно неловко.

Вечером, когда гости ушли, Николай Сергеевич подошёл к Соне и взял её за обе руки. Они были холодные, безжизненно лежали в его руках.

– Соня, я должен поговорить с тобой серьёзно.

Она повела плечами, точно от холода, и сказала:

– О чём?

– Ты знаешь – о чём. Не заставляй произносить слова, от которых больно. Так будет и тебе, и мне легче.

– Я не понимаю, – по-прежнему равнодушно проговорила она.

Николай Сергеевич больше не мог сдерживаться:

– Да пойми же, пойми, нашу жизнь узнать нельзя… Я не сужу тебя нисколько… Я сам говорил тебе… помнишь? Такого любить нельзя… Но тогда лучше разойтись… Скажи только одно слово… Скажи, что ты больше не можешь любить… И я уйду… Скажи прямо. Не делай того, что ты делаешь… Не мучай ни себя, ни меня… Я не буду мешать твоей жизни… но я должен знать правду. Иначе с ума можно сойти… Ну скажи прямо…

Он опять взял её за руки.

– Нет, нет, пусти… Я не знаю… Я ничего не знаю…

Она выдернула руки и ушла…

* * *

Соня ушла в детскую. В маленькую комнату около спальной.

У Сони скоро должен родиться ребёнок, и в детской стоит пустая кроватка, маленький столик, стулья, игрушки… На полу пушистый, мягкий ковёр.

Всё это они с Коленькой покупали и устраивали перед его отъездом на войну.

Соня едва дошла до стула. Ноги у неё ослабли. Глаза были полны слёз, и она ничего не видела перед собой.

…Неужели же, неужели он думает, что она знает и не хочет сказать! Целые дни, целые ночи она спрашивает себя, что с ней. И ничего не может понять, ничего не может сделать с собой… «Несчастье – разлюбить человека». Да разве может она разлюбить? Не это, совсем не то!.. А что же? Она не знает… Но что-то совсем другое… Что-то оборвалось навсегда… ушло… это правда… Но надо пережить, и тогда всё пройдёт…

И почему-то так ясно встал перед ней далёкий вечер в старой, тихой усадьбе, где она первый раз встретилась с Коленькой. Он приехал к её брату. Она так много слышала о нём. И ждала, и боялась… До поздней ночи просидели на балконе, слушали, как за рекой поют косцы. И говорили вполголоса. И так значительно казалось всё кругом… Когда она полюбила его?.. Должно быть, тогда же… в первый вечер… Да нет, разве могло быть время, когда бы она его не любила?!

А как долго они не решались сказать об этом друг другу!

Коленька был убеждён, что такого скучного учёного, как он, не может полюбить девушка. А Соня боялась, что такую глупую, как она, не может полюбить учёный. И оба мучились и приходили в отчаяние.

У Коленьки был товарищ, такой смешной… все его звали Семёныч… Соня была с ним приятельницей… Она рассказала ему о своей несчастной любви и взяла с него слово, что он никогда никому не скажет. А в тот же день Коленька тоже рассказал ему о своей любви к Соне.

Семёныч свято сдержал слово. Не выдал её. И только спросил Коленьку, почему он уверен, что Соня его не любит. Коленька ответил:

– Я знаю психологию…

И после этого Семёныч, когда видел их вместе, ерошил волосы и говорил:

– Психология о двух концах!

Соня улыбается и плачет. Но теперь ей приятно плакать. Ей хорошо от этих слёз…

…Как они устраивали эту квартиру, и детскую, и кабинет… Сколько радости было… Сколько сюрпризов они делали друг другу…

Она вспоминает весь последний год, и кажется ей, что первый раз по-настоящему понимает, какое большое счастье она испытала в жизни…

И вот отъезд на войну.

Соня не хочет вспоминать больше. Бессильно прижимается головой к спинке стула и плачет навзрыд. Всё умерло. Всё кончилось.

Она плакала почти до полной потери сил. Если бы Коленька умер – она бы плакала так же… Нет больше Коленьки… нет его, нет его… Нет бесценного, любимого лица его…

Но вдруг какое-то новое, неожиданное чувство озаряет её.

…Он жив… Его изрезали… Исковеркали ему лицо… Надели чужую маску… Измучили…

…Бедный мой… любимый мой… Она жизнь свою отдаст ему. Будет ухаживать за ним, как за маленьким… Будет думать только о том, чтобы ему было хорошо. Она даст ему всё, покой, радость… Она всегда, всегда будет с ним. Всю жизнь свою отдаст ему.

То – кончилось. То – навсегда останется у неё в сердце. Теперь начнётся совсем другое.

* * *

Николай Сергеевич сидел за письменным столом – но не работал.

Соня быстро отворила дверь. Подошла к нему. Обняла его голову. И бережно поцеловала в лоб, не закрытый маской.

Он хотел отстранить её, чтобы посмотреть ей в глаза.

Но она целовала его руки и прижимала их к мокрому от слёз лицу.

– Сонечка… постой… скажи мне толком…

Она не слыхала его слов и говорила точно сама с собой:

– Милый ты мой… бедный мой… Маленький мой… Любимый… Никогда, никогда я тебя не оставлю…

Ольга Николаевна

На вокзал приехали очень рано: ещё не было звонка.

Ольга Николаевна сама настаивала, что ей лучше ехать одной. Но теперь, при мысли, что никто не поедет с ней, чувствовала себя несчастной.

Около неё, не садясь, стояли дети: Коля, гимназист первого класса, в большой фуражке и серой куртке, и Лизанька, девочка семи лет, в голубеньком платьице, остриженная наголо. А рядом, за тем же углом стола, сидел муж, Андрей Петрович, плотный, немного лысый мужчина за сорок.

Всё кругом казалось ей не так. Все только и думали о том, чтобы сделать ей неприятное.

Когда она сядет в вагон, останется одна, не будет видеть ни мужа, ни детей, она