Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни - Джим Батчер

У меня не было ни секунды на какие-либо расчеты и прикидки, прежде чем она надавила на спусковой крючок, поэтому оставалось только полагаться на инстинкты. Я рванулся назад и выбросил всю свою волю в пространство между нами, соединив ее в энергетический барьер. Ружье оглушительно громыхнуло в закрытом пространстве. Картечь лупанула по барьеру и отскочила от него, рассыпавшись во все стороны с хлопками и треском. Я рухнул на пол, продолжая удерживать барьер, а Мэб двинулась вперед – глаза ее, сверкавшие всеми оттенками опала, были дикими, полными экстаза и выглядели совершенно неуместными на спокойном и безэмоциональном лице.

Дробовик оказался русского производства, с огромным барабанным магазином, и она выпускала – выстрел за выстрелом – весь заряд в меня, целясь в лицо.

Как только ружье сделало «клик» вместо «бум», я быстро перекатился в сторону, едва успев уйти от прыжка серебристо-серого малка – кота размером с рысь, с пугающими когтями и силой низкорослого медведя. Он приземлился там, где мгновение назад находилась моя голова, и из-под его когтей полетели выщербленные осколки каменного пола.

Я пнул малка пяткой, отправив его в полет через все помещение – прямо в каменную стену. Он врезался в нее с протестующим мявом. Я переключил внимание на Мэб, которая бросила барабан дробовика на пол и выудила незнамо откуда еще один.

Но прежде чем она успела вставить барабан, я рубанул воздух ладонью и проорал:

– Forzare!

Невидимая сила рванулась вперед, выбив из рук Мэб и магазин, и дробовик. Я дернул рукой к себе, словно забирая оружие, и отскочившее от пола ружье внезапно выпалило в пустое пространство между нами. Я схватил дробовик за ствол – черт, он был раскаленным, – и очень вовремя, потому что малк очухался и снова прыгнул на меня. Держа дробовик обеими руками, я сделал хороший замах и обрушил приклад на голову малка. Удар оказался достаточно сильным: зверюга взлетел в воздух и без чувств шмякнулся на пол.

Мэб рассмеялась радостным серебристым смехом и захлопала в ладоши, как маленькая девочка, которой только что пообещали подарить лошадку.

– Да! – сказала она. – Чудесно. Жестоко, зло и чудесно!

Я продолжал держать дробовик в руках, и, только когда оглушенный малк пришел в себя и угрюмо поплелся прочь, исчезнув за углом, я позволил себе повернуться к Мэб:

– Это начинает надоедать. Вам нечем больше заняться, кроме как играть со мной в игру «убей или сдохни»?

– Конечно есть, – ответила она. – Чем же еще могут быть игры, если не подготовкой к испытаниям, которые ждут нас впереди?

Я закатил глаза:

– Развлечением, например?

Радость на ее лице погасла, сменившись обычным ледяным спокойствием. Это была пугающая трансформация, и я от души надеялся, что моя неуклюжая острота не повлечет за собой чего-нибудь ужасного.

– Развлечение начинается тогда, когда заканчиваются игры, мой Рыцарь.

Я нахмурился:

– Что это должно означать?

– Это означает, что в твоих покоях тебя ждет подобающее облачение, которое понадобится тебе нынче вечером.

Она повернулась, чтобы удалиться вслед за малком, и ее платье прошелестело по каменному полу.

– Сегодня вечером, мой чародей, мы… развлечемся.

Глава 2

Вернувшись в свою комнату, я увидел приготовленную для меня одежду: смокинг темно-серебристых и жемчужных тонов. В первом из двух небольших бумажных конвертов оказалась пара запонок с камнями чересчур голубыми и сверкающими, чтобы быть сапфирами.

Во втором лежал амулет моей матери.

Это была незатейливая серебряная пентаграмма: помятая пятиконечная звезда в круге, на простенькой серебряной цепочке. В центре пентаграммы находился небольшой красный камень, вырезанный под размер амулета. Когда-то я сам приклеил его к звезде термоклеем. Похоже, Мэб отдала его ювелиру, чтобы тот понадежнее закрепил камень. Я осторожно прикоснулся к камню и мгновенно почувствовал заключенную в нем энергию: парапсихологический дневник путешествий моей покойной матери.

Я надел амулет через голову и испытал внезапное и глубокое чувство облегчения. Я думал, что он потерялся, когда мое изрешеченное пулями тело погрузилось в воды озера Мичиган.

Я постоял немного, прикрыв амулет ладонью и чувствуя приятный холодок металла.

Затем облачился в смокинг и принялся рассматривать себя в зеркале размером с биллиардный стол.

– Я просто жиголо[6], – пропел я, страшно фальшивя и пытаясь хоть как-то развеселиться. – Куда бы я ни пошел, люди понимают, что за роль я играю.

Тип, уставившийся на меня из зеркала, выглядел грубым и жестким. Скулы резко выделялись на изможденном лице. Я сильно потерял в весе за то время, что провел в коматозном состоянии, а реабилитация добавила мне лишь мышечной массы. Под кожей явственно проступали вены. Каштановые волосы свисали ниже подбородка, чистые, но неухоженные: я не подстригал их сам и не просил привести парикмахера. Существа, знакомые с магией, попади им в руки прядь ваших волос, могут сделать с вами страшные вещи, так что за свои волосы я держался крепко. От бороды, однако, избавился. Борода отрастает быстро, и если бриться ежедневно, сбриваешь не слишком много для того, чтобы этим количеством смогли воспользоваться во вред тебе: щетина мелковата, чтобы послужить приличным каналом связи.

С этими длинными волосами я стал практически копией брата. Вот те на! Длинное худое лицо, темные глаза, под левым – вертикальная линия шрама. Кожа сделалась абсолютно бледной, цвета сырого теста. Я уже несколько месяцев не видел солнца. Даже не несколько – много.

По мере того как я разглядывал себя, песенка стихла сама собой. Настроение скисало.

Я закрыл глаза.

– Что, черт подери, ты делаешь, Дрезден? – прошептал я. – Тебя держат взаперти, словно какую-нибудь домашнюю зверушку. Словно ты ее собственность.

– А разве это не так? – рыкнул малк.

Разве я не упоминал об этом? Проклятые твари умеют говорить. Слова произносят не слишком разборчиво, и от нечеловеческих звуков их речи у меня волосы на затылке встают дыбом – но они говорят.

Я резко развернулся, подняв руку в защитном жесте, но можно было и не напрягаться.

Малк, которого, как мне казалось, я прежде не видел, сидел на полу моей комнаты, у двери. Его длиннющий хвост был обернут вокруг передних лап и заворачивался за спину. Это был крупнейший представитель своей породы, восьмидесяти, а то и девяноста фунтов весом, а размером с молодого горного льва. Его шкура казалась черной, как сама тьма, за исключением белого пятна на груди.

Если я и знаю что-то о малках, так это то, что при них нельзя демонстрировать слабость. Ни при каких обстоятельствах.

– Это мои покои, – сказал я. – Проваливай.

Малк наклонил голову:

– Не