Титус Гроун - Мервин Пик

Убедившись, что с помостами все в порядке (и даже что чья-то злая рука не подпилила крепежные бревна помостов и лестниц), Стирпайк решил пройтись по берегу. Он предусмотрительно обул высокие кожаные сапоги, так что промочить ноги не боялся. Его внимание вскоре привлекла раскидистая плакучая ива, склонившаяся над водой. Один сук был отломан и теперь плавал у берега в воде. Дождевая вода скопилась в розовато-желтом разломе. Как слезы, невзначай подумал Стирпайк, и сам удивился собственной сентиментальности. И вдруг в голову пришла странная мысль – он сам похож на сук, прибитый к берегу волной жизни. И Горменгаст – тот самый берег…

Стирпайк с надеждой посмотрел в небо, но надежде не суждено было сбыться – небо было по-прежнему хмурым. Дождь обещал продлиться весь день. Ну что же, пусть идет…

Между тем начали собираться зрители. Стирпайк, вспомнив про свои обязанности, тут же забегал, указывая, кто и где должен рассесться. Так, на большом раскидистом дубе были закреплены широкие лавки для поваров, ясень приютил садовников. Пентекост уже занял отведенное для него сиденье и теперь, привстав, рассаживал подчиненных.

Слуги один за другим поднимались по лестницам и усаживались на предназначенные им места. Ступеньки успели порядком намокнуть, так что кто-то из неосторожных уже успел расквасить себе нос. Стирпайк вопреки своему обычаю даже не стал смеяться над неудачником – у него было полно других забот. Зато его молчание было сполна компенсировано улюлюканьем тех слуг, что были более удачливы по сравнению с товарищем.

Рядом с пристанью, на берегу, было расчищено и посыпано мелким белым песком специальное место для особо важных персон, кому полагалось стоять ближе к без пяти минут его сиятельству. Затея с белым песком тоже принадлежала Стирпайку – помимо декоративной цели, толстый слой песка выполнял чисто практическую функцию – впитывал дождевую воду и избавлял стоящих от участи промочить ноги. Чуть подальше, где не было никакого песка, молча стояла серо-черная толпа. Стирпайк не удостоил представителей предместья ни единым взглядом – дескать, что с них возьмешь, голь перекатная…

Рядом с представителями резчиков по дереву, но чуть в стороне от них, стояла женщина неопределенного возраста с ребенком на руках. Глядя на женщину, невозможно было понять, сколько же ей на самом деле лет и к какой возрастной группе ее следует отнести – на ее лице виднелись глубокие морщины, но кожа при этом оставалась достаточно молодой. Даже ребенок не мог служить в этом случае определяющим признаком – женщина могла быть с одинаковым успехом как матерью, так и его бабушкой. На ребенка было жалко смотреть – он был закутан в какие-то тряпки, только осунувшееся личико виднелось снаружи.

Дождь лил с прежней силой – он не был моросящим, но и ливнем его тоже нельзя было назвать. Стирпайк стряхнул с зонта скопившуюся в швах воду и подумал: хорошо хоть, что дождь теплый, не осенний.

Усевшиеся на деревьях слуги оживленно переговаривались между собой. Стирпайк достал из кармана часы и сверился со временем – вот сейчас… Всмотревшись в противоположный берег, он разглядел цепочку всадников на лошадях, отделившихся от воротной башни Горменгаста.

– Эй, там, – закричал он, – нельзя потише? Неужели не видите – едут!

«Едут, едут», – пробежало по рядам собравшихся. Смех и шутки сразу прекратились, все принялись всматриваться вдаль.

Главные действующие лица не заставили себя ждать. На головной лошади восседала госпожа Гертруда – поскольку верховая езда требует от всадника предельного внимания, герцогине пришлось пожертвовать одним из неоспоримых удобств в дождливую погоду – зонтом. Впрочем, аристократка набросила поверх парадного платья накидку из тисненой золотом кожи, а зонт был предусмотрительно приторочен к седлу.

Когда хозяйка Горменгаста приблизилась, присутствующие ахнули: дама восседала на пони! Следом за матерью ехала Фуксия – но уже на обычной лошади. Девочка чувствовала себя исключительно неловко – она терпеть не могла, когда кто-то смотрел в ее сторону чересчур пристально. А теперь, как она знала, рассевшиеся по деревьям слуги, обшарив глазами мать, смотрят на нее. Крепко вцепившись в поводья правой рукой, левой она потрепала влажную от дождя шею лошади, зная, что каждый ее жест будет потом обстоятельно обсуждаться. Девушке хотелось надеяться, что она выглядит не хуже других и что перед выездом она не упустила из виду какую-нибудь незначительную мелочь, которая, однако, в некоторых случаях может здорово позабавить публику.

Следом за Фуксией ехали в запряженной двумя пони повозке Кора и Кларисса. Аристократки держали над головами зонтики, полагая в душе, что выглядят куда представительнее остальных. Пони вел под уздцы специально приставленный конюх. За повозкой герцогинь двигалась вторая повозка, окрашенная в кричаще-оранжевый цвет. Эта повозка была с крышей, и восседала в ней госпожа Слэгг. Старая нянька чувствовала себя ужасно неловко. Происходящее казалось ей сном. Хотя госпожа Слэгг не должна была чувствовать себя новичком в подобной церемонии – в свое время ей уже пришлось участвовать в посвящении в герцоги лорда Сепулкрейва. И сейчас, вспоминая те далекие годы, нянька с горечью думала, что и Сепулкрейв тогда был куда старше Титуса, и погода стояла солнечная. А сейчас все изменилось. Разумеется, в худшую сторону.

На коленях госпожи Слэгг восседал Титус. Ребенок явно не желал понимать важность происходящего и беспрестанно крутил головой, издавая радостные крики. Нянька то и дело придирчиво осматривала питомца – ей все время казалось, что в его одежде есть какой-то изъян, ускользнувший от ее глаза.

Между тем взоры собравшихся устремились на повозку, в которой ехал малыш. Заметив это, нянька тотчас дернула Титуса за руку, поскольку тот совсем не по-герцогски засунул себе в рот большой палец правой руки.

– Нельзя так делать, красавчик мой! – прокудахтала нянька, поправляя на мальчике кружевной воротничок. Тогда Титус нашел себе иное занятие – он стянул с предплечья на свое пухлое запястье массивный золотой браслет, что подарила ему сегодня утром мать, и принялся сосредоточенно изучать хитрый чеканный узор.

Брат и сестра Прунскваллеры устроились на раскидистом платане. Доктор чувствовал себя прекрасно – с его позиции открывался великолепный вид, к тому же крыша надежно защищала от дождя. Зато Ирма была очень недовольна. Необходимость сидеть на дереве, да еще в такую погоду, хоть и ради традиции, действовала на женщину угнетающе. Госпожа Прунскваллер считала это своего рода унижением – ну где еще леди сидят на деревьях? Да и погода не располагала к хорошему настроению.