Черная Принцесса: История Розы. Часть 1 - AnaVi

образом альтернативы и компромисса, а она же — да. И, как все же еще было и есть же на нем самом видно, весьма и весьма с удовольствием!

И вновь же опустив руки, как и голову вниз, вместе с открывшимся, но и так же все пустым взглядом и тут же спустившимся по телу и всему же внешнему виду, слегка лишь зацепив и внутри же душу, он поджал губы и как-то горестно, почти обреченно простонал-прорычал — его белая длинная футболка поверх синих свободных джинс и с ними же вместе была вся в мелких каплях пусть уже и высохшей, но и вместе же с тем еще и въевшейся крови. Когда же и само пальто, что было до поверх этого и своевременно же уже отправилось в утиль, было в ее же уже и что ни на есть пятнах — полноценных и больших, а где-то еще же ко всему и размазанных, делая себя же тем самым еще больше и, как в ужастиках, будто подстраиваясь таким образом еще и под отпечатки же кровавых ладоней и пальцев на стеклах и как в его же и одновременно не его же случае, как и на кого посмотреть еще и стенах, потолке и полу. Проведя же тут же по тканям руками снизу вверх и сверху вниз несколько раз, как в бреду и без как — еще же пребывая в нем и так нормально же из него и не выйдя, желая то ли еще это все и сразу с себя убрать, а то ли еще и уже вновь ощутить, Александр и правда снова почувствовал это самое же липкое, одновременно и склизкое ощущение на своих ладонях и пальцах. И это же еще при условии, что руки-то он помыл и еще же у Розы! А будто бы и нет. И будто бы снова вернулся в тот и свой же собственный ало-кровавый ад с металлическим привкусом на языке и с прохладно-теплым вкусом жизни Софии в душе.

А ведь он еще и не бежал, не летел и не скрывался, идя и к себе уже домой. Идя! Ведь как и в случае со ступеньками и в не ее доме — он вновь же и шел. Вбивал себя под стук и ритм и выбивал же одновременно все это из себя. Да и не только же все это, но и самого же себя — старого себя. И со своими еще, теми, ошибками. Шел как и по своим же все граблям, считая: свист за свистом, удар за ударом. Наказывая себя таким образом и раз же от разу, снова и снова: «Понимал — принимал — признавал, признавал — принимал — понимал». И снова ударял. И снова же ударялся. Пока не дойдет. Пока и не выбьется внутри черепной коробки черным по белому и меж красного же! Да. Из тех самых двух типов нелюдей, кто вечно ноет на и за других, бьющих его, и топит себя же самого в этом и кто бьет себя, но и топит же при этом в этом же самом других и за себя — он всегда был вторым и одновременно же первым. Да, самоуничтожался. Да, самобичевался. Но и какое-то ведь время — не все. И потом же все-таки вставал и шел. Сломленный, но не сломанный. Поверженный, но не убитый. Сильный, но и пусть же от слабости! В этом же она, как и в этом же — весь он. Как и в том, что вот сейчас пусть он и один. Но он и перебродит сам это и в себе. Утонет. Дойдет до дна. Соберет все, что его тянуло и утянуло. Выкинет или ответно утопит. А лучше сожжет и развеет. Вместе и с этим же днем. С собой же самим еще заодно. Очистит и очистится, переродившись. Оттолкнется. Всплывет. И только после всего этого выйдет ко всем и даст жару уже им или с ними же.

Приложив обе ладони к лицу, на что неприятно и впервые же отозвались скрипом и звоном его разномастные фенечки и браслет, сцепившись прямо-таки и в неравном бою, будто бы и переругавшись и разругавшись же окончательно по вере и азарту, религии и вселенной, творчеству и балансу, искусству и равновесию, хоть и будучи же разделенными лишь бусинами и нитями, но и все-таки, как решили же, видимо, и сами они — и сплелись еще и с концами в моток, гнездо и какое-то даже подобие змеиного гнезда, и на что же уже и он сам только еще раз вздохнул и выдохнул с усмешкой о том, что хоть и шею же не тронули и о своевременности же иронии: «змея змее все же рознь». Но и кто же знал, что такая и настолько? Продлив, и пусть же лишь совсем еще немного, таким образом момент единения и уединения с собой в молчании и тишине, он все-таки собрался, оторвал руки от лица, отлип и сам от тумбы и прошел в гостиную, а скорее даже и вновь же вполз, прошествовав к камину таким незатейливым, почти что и спокойным и даже тихим шагом по черно-белому ковру. В общей же тишине помещения. И под двумя безумно изумленными взглядами, сообща же — будто и под солнечными лучами в отражении морской глади. А затем и просто упал на черный кожаный диван, откидываясь сразу после своей спиной и головой на его уже спинку. Подле уже по-настоящему спокойного, да и что еще можно было сказать о Владе, разве что: как и ничего и никого не замечающего более. Но и скорее же: ничему и никому более не удивляющегося. И слегка же еще подпрыгнувшего на пружинах, но и лишь из-за новой тяжести как и нового же веса, возникшей рядом с ним. Где он и так же непринужденно лишь повел своей правой бровью и мельком бросил прищуренный взгляд, осмотрев отца на предмет его повреждений. В ту же секунду, неожиданно даже и для себя, вдруг и почти что дернувшись в его сторону, отметив же сначала на вид, а не на запах кровавые пятна и их разводы на его одежде. Но и тут же практически поняв, как и учуяв же, и пусть чуть позже, но и все же и уже на запах, что они не его, как и кого же именно, остался на месте. Выжидая же теперь и уже как и самая настоящая змея в