Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Схватка за город завершалась. Тех, кто еще сопротивлялся на стенах, добивали стрелами и кололи копьями. С тех, кто сдался, срывали доспехи и сряду. Оружие врага скидывали в кучу. Град Копорье был взят. В приступе русичи и их союзники потеряли более полутораста убитых, девяносто шесть воев было ранено. Немцев взяли в полон человек семьдесят, чуди человек двести. Остальные были посечены насмерть. Предстояло решить, что делать с пленными. К вечеру вокруг Копорья собралась большая толпа вожан, что сбежались на шум сражения и звон сполошного колокола со всех окрестных весей и лесов. Они просили князя Александра и его воевод отдать им пленников. Князь понимал, что вожане хотят мстить захватчикам за своих ближних, убитых или искалеченных. В ответ он велел привести к нему переветников, поклонившихся немцам и латинскому кресту и вместе с чудью грабивших своих же соплеменников. Старейшины вожан обещали князю исполнить его волю.

Через три дня над немцами и чудью был устроен суд. Старейшины от лица своего народа требовали смерти всем полонянникам и переветникам. Особую ненависть, как поняли русичи, у води вызывали пленники из чуди. Тогда князь приказал строить виселицы на дне яруга. К полудню вожане поставили их десятка три с длинными перекладинами между столбов, врытых в землю.

Здесь на дне яруга у Копорского града и по опушкам окрестного леса на ветвях старых сосен вожане и русичи предали смерти через повешенье около двухсот пятидесяти пленников и переветников. Велено было не снимать казненных до зимы. Немцев же князь велел пощадить. Простых кнехтов из молоди и бедноты отпустили восвояси. Рыцарей и знатных воинов числом до двадцати человек князь приказал увести в Новгород. Их предстояло обменять в Ливонии на пленных русичей.

Наступила хмурая, холодная осень. Прошли дожди. Раскисли дороги. Опала листва. Затем ударили ноябрьские морозы и сковали землю. Горислав и Путята в составе малой дружины вместе со своим князем Александром скакали из Новгорода Великого в стольный Владимир, что на Клязьме. Путники миновали Торжок, и близка была уже Тверь. Друзья с интересом осматривали окрестности, так как никогда не видели Тверской земли. Еще тринадцать лет назад, когда черниговский князь Михаил пришел в Торжок, чтобы оборонить Новгородскую землю от низовских полков князя Ярослава Всеволодовича, они бывали в стороже у рубежей Владимиро-Суздальского княжества, но ближе к Твери не подходили. Они с трудом узнали Торжок, что выжгли и разорили татары два с половиной года назад, но город теперь быстро строился новгородцами. Видно было, что большинство сел и погостов вдоль дороги на Тверь также отстроено заново. Смерды со своими семьями, мужи и гражане уже второй год, как пришли на родные пепелища из северных лесов и новгородской волости, стали отстраиваться, пахать землю, разводить скот, налаживать ремесло и торговлю. Лихая година Батыева нахождения безвозвратно уходила в прошлое. Там же, куда не возвратились люди, лишь стояли высохшие от мороза заросли бурьяна, чертополоха и репейника.

Путята вспоминал родной Козельск и, тоскуя по родному краю, пытался представить, как там сейчас живут люди, что построили, и кто вообще остался жив. Горислав же думал о Новгороде. Перед отъездом в Низовскую Русь он побывал у тестя дома и повидался с детьми, расцеловав их и одарив подарками. Он видел слезы страдания и раскаяния на глазах Антонины, но понимал, что повернуть уже не может ничего. Она вышла во двор проводить его, стояла рядом, дрожа, пытаясь прильнуть к нему всем телом, держала перстами ошеей длани узду коня. Он же положил ей на длань десницы небольшую калиту серебра, ласково поцеловал ее в десное ланито, вскочил в седло и ускакал. Воспоминание об этом сильно томило его сердце.

Но еще тяжелее для него была память о последней встрече с Неле. Они расстались в сильной ссоре. Та немилосердно корила его за то, что он невнимателен к ней, озабочен лишь своими делами и своей службой. Чувствовалось, что ока ревновала его, когда он уезжал проведать детей. Говорила, что ей порой совсем одиноко, а его нет рядом. Упрекала, что он часто проводит свободное время с воями княжеской дружины, пьет хмельное, не зная меры, ругается и сквернословит. Ей бывало стыдно за него. А ведь он получил от князя место детского и мог бы вести себя более достойно. Осмысливая сказанное ею, он понимал, что она права, знал, что она верна ему, как не была верна ни одна женщина. Однако, осознавая все это, он видел, что не может переломить ход своей жизни, во всяком случае, сейчас.

Падали и кружились в стылом воздухе редкие снежинки. Опустелые, тихие леса и поля лежали вдоль дороги. Тусклое солнце высвечивало на сером небосводе. Вдали под его слабыми лучами заиграло серебро большой реки, и путники увидели Волгу. На высотах ее противоположного берега высились стены и постройки града Твери.

Еще через две недели, уже темным декабрьским вечером князь Александр сидел с батюшкой в теремных палатах в окружении ближнего круга бояр. Ярко горели свечи и лампады. От печных дымоходов шло благоуханное тепло. Пили красное, густое, крепкое фряжское вино. Говорил Борис Творимирич. Александр понимал, что многое излагается боярином уже не в первый раз и специально для него. Творимирич с легкой улыбкой на устах рассказывал, что в Святой Земле крестоносцы-латиняне понесли ряд поражений от египтян и по настоянию «бедных рыцарей-храмовников» (тамплиеров) вступили в союз с сильным мусульманским князем Исмаилом Дамасским.

Тот обещал им уступить часть земель в Палестине. Но египетский кесарь Ассали Эйюб разгромил латинян и дамасского князя при Аскалоне. Теперь между латинянами — рыцарямй-храмовниками и рыцарями-иоаннитами идет котора, винят друг друга в поражении и делят шкуру неубитого медведя. А король Наваррский и князь Бургундский собираются плыть домой из Святой Земли. Папа же зовет и тех и других помочь цареградским франкам и фрягам. Тут лицо боярина посуровело, и он заговорил с осторожностью.

Уже прошед не один год, как кесарь латинский Бодуэн бежал из Цареграда к франкскому королю Людвику Святому. Никейские греки и болгары долго держали Цареград в осаде. Король послал в помощь латинянам отряд рыцарей, что прошли через болгарскую землю, а болгары не воспрепятствовали им. Да, сей год плохи стали дела в Болгарии. Прошедшая ранее чума унесла много жизней. Латиняне же заключили союз с половцами, бежавшими от татар, и всячески вредили никейским грекам. Правда, которы, бывшие ранее между никейцами и болгарами, забылись. Беда в том, что умер болгарский царь Иоанн Асень II. Его малолетний сын и наследник Коломан Асень подтвердил мир с никейским базилевсом Иоанном. Но при дворе Коломана кипели смуты. Теперь Болгарии угрожали и татары. Благо никейский базилевс использовал которы, что царили среди эпирских греков, и повел переговоры с эпирским князем Феодором Ангелом. Похоже, что никейские греки снаряжают корабли для похода на Солунь. Есть известие, что никейский базилевс Иоанн Ватац ведет переговоры и с царем Батыем, благо татарские рати уже стоят на берегах Дуная. Что касается татар, то Батый уже разгромил и угров и ляхов. Теперь же против него собираются кесарские немцы и чехи. Творимирич замолчал, посмотрел на Ярослав Всеволодовича и слегка склонил голову. Наступила общая тишина.

Князь Александр слушал предельно внимательно и напряженно. Он не все сразу понял из того, о чем рассказывал боярин, но последнее было уже хорошо известно и понятно ему. Он посмотрел на отца. Великий князь-батюшка тоже смотрел на сына. Затем отец заговорил. Спросил у Творимирича, какие подарки могли бы понравиться татарскому царю. Боярин отвечал, что царь очень ценит мех песца, добрые мечи и доспехи. Как бы невзначай Ярослав Всеволодович спросил, известно ли, где стоит станом царь Батый. Борис Творимирич отвечал, что верно где-то у Эстергома на Дунае. Но есть известия с Поля, что очень плох великий хан Угедей, того гляди помрет. Случись такое, Батый повернет рати назад. Потому надо торопиться. Ярослав Всеволодович поднял длань вверх и этим жестом закрыл уста боярину. Тот склонил голову и замолчал.

Слова отца пронзали, как гвозди, били, как кузнечный молот. Великий князь промолвил, что пришла пора брать Псков и громить ливонских немцев. Не время мешкать и ждать, что решат новгородцы. Господь дарует Руси возможность выбора. Если промедлить, татары возвратятся в Поле. Сейчас царев брат Хорду уже разгромил ляхов и стоит у рубежей Тевтонского ордена. И перед тем, как начать войну с Орденом за Псков, его сыну — новгородскому князю Александру следует немедля ехать к царю, просить его помощи и благословения. Теперь у Орды и Северной Руси один враг — немцы и латиняне.

В конце декабря большой санный караван в сопровождении комонной дружины вышел из Владимира-на-Клязьме и отправился в сторону Москвы. Сани были крыты, и видно было, что в них сидели люди и наложено много добра. Все верховые были «о дву конь». За каждой санной повозкой в поводу шло по две свободных лошади. Снег уже лег прочно, но был еще неглубок. Кони шли быстро, легко несли сани и потому путники были в Москве уже к середине третьего дня пути. Москва быстро отстраивалась после татарского нахождения. Врата бревенчатого Кремника уже были выложены заново, и внутри его стен поднимались построики новых клетей, теремов, и храмов. На посаде также строились споро. Обновлены были все окрестные монастыри. Торг близ стен града кипел мастеровым и ремесленным людом, торговцами, предлагавшими разный товар, смердами из окрестных сел, охотниками, бортниками, рыболовами из мещеры и мерян, женками, покупавшими снедь, паволоки и дерюги. Удивительно было путникам, откуда стекалось в Москву столько народа. Последний год во Владимире на торгу было немногим более. Растущая среди лесов, рек и холмов Москва радовала глаз и сердце своей неувядающей молодостью, непосредственностью и деловитостью москвичей.