Дневник. 1918-1924 - Александр Бенуа

Впрочем, не успел я придти домой, как уже звонила Осокина с сообщением принятого решения: продолжить прения еще и завтра. В начале шло обсуждение намеченного репертуара, затем прения — на выяснение каких-то обид, затем на выяснение задач Александринской и Михайловской сцены; тут-то «юноша» и обнаружил стремление завладеть старой студией и сделать из нее опытную мастерскую новейших поисков, откуда она смогла бы обустраивать старый театр и где она на свой лад исковеркала бы всю молодежь труппы. Я молчал как рыба, но с менее тягостным чувством, ибо я как-никак и в этой среде показал, что я умею и на что-то годен. Дельно сказал Смолич о роли в успехе сезона удачных в распределении пьес по режиссерам, дабы каждому дана была возможность вскрыть существо пьесы.

В ответ на персональный очень глупый выпад Вивьена против Петрова за то, что лучшие свои силы отдает на сторону («балалаечки»), последний вывернулся остроумно, поставив вопрос ребром: или мы здесь должны обсуждать репертуар, или мы здесь будем критиковать Юрьева, а так-де выходит, что мы заняты «свержением власти». Он же служит как умеет, и иного отношения от него требовать нельзя.

Банальщину понес о классиках против Петрова, ему остроумно ответил Пиотровский, требуя поисков «новых канонов», задач через наследство прошлого и во имя «нового строительства сцены» и новой драматургической системы (в ожидании все еще не являющихся новых авторов), Леш-ков вдруг провозгласил преимущество над всеми «Плодов просвещения» и несколько раз возвращался к своему обращению играть Митрофанушек в «Недоросле», хотя о последнем вообще не было речи. По Радлову, «не все классическое — классика», что же касается «Сарданапала» Байрона, намеченного к постановке, «то его нельзя давать, ибо он — апофеоз монархического индивидуализма и никак в тон наших запросов не включается». Интереснее же та пьеса классического репертуара, к которой может быть найден современный ключ (это почти дословно, что и я всегда говорю). Немало трепали и Художественный театр. Кристи свалил беспринципность репертуара Михайловского театра на НЭП и тут же сообщил, что «ведь вот никто не сомневается, что тов. Ленин — гениальный (он произносил г по-хохлацки) человек, однако и ему не удалось провести коммунистическую программу». Я ушел на том, что Пиотровский намеревался прочесть целый исторический конспект истории театра, причем он все различал какие-то «гнезда»: гнезда классики, гнезда романтики…

Политическую ситуацию обсудили до прихода Кристи.

У всех очень пессимистический тон. У Экскузовича даже прямо контрреволюция в том, что у нас не проводится политбесед. В избрании Болдуина видят полное продолжение политики Керзона, приводили цитаты из консервативной прессы Англии, в которой прямо выражено желание поставить Россию на колени. Обсуждали возможности и характер войны. Англия будет воевать до последнего польского солдата, и все оказались уверены в ее поражении и при невозможности для нее вести войну. Цитировали мрачные слова самого Зиновьева. Лишь Соков в заключение встал и заявил: «Россия вам не Германия! Россию никто не победит!» Однако, если посмотреть на карту, то ситуация более сложная.

Экскузович всех тронул рассказом, какая у него во дворе собака, у которой вырезан язык. Сегодня (я сам не читал) сообщают о каких-то ужасных злодеяниях. Один извозчик вместе с женой убил для ограбления тридцать три человека. Другой в Москве отправил на тот свет более ста.

Солнце, холодно, деревья туго распускаются. Полдня я на положении совершенно хворого. Остальную часть выздоравливал. Проснувшись, я сразу налег на замысел и даже разочаровал Акицу про только что виденный нелепый сон. Но когда я попробовал поднять голову от подушки, то вся комната пошла ходуном, и в продолжении трех часов это омерзительное, возмутительное головокружение не прерывалось. Хотя мне и положила Акица компресс на голову и горячую бутылочку к животу, и хотя я проглотил свою обычно крошечную дозу алоэ, что причинило недомогания в животе (на который, впрочем, — я купил винные ягоды — не имел за последние недели поводов жаловаться).

К 10,5 часа мне, наконец, надоело лежать, и я в одиночестве прибег к простейшему механическому средству разгона крови — к ножной и ручной гимнастике. И что же — очень скоро головокружение прекратилось, и я смог отдать ночною дань природе. После чего совсем полегчало. Я оделся и вышел в комнаты.

До 4-х часов, валяясь на диване (без дремы), я одно время беседовал с зашедшим А.Н.Морозовым. Он и вся его студия будут жить в Петергофе на двух дачах по 3 и 4 миллиарда и мечтают меня получить туда же, впрочем, если бы я желал вести работу (какую именно из пьесок Клары Газуль мы возьмем — еще не решили. В понедельник я приду знакомиться с труппой, и тогда решим, на чем остановиться, прикинув, какие пьесы «расходятся») в городе, то они могли бы присутствовать и здесь, они все равно играют в «домах отдыха», для чего им надо приезжать. За этот, в сущности, спектакль отколовшаяся часть студии получает свое главное обеспечение в виде 24-х пайков. Вообще же Пролеткульт и особенно сама товарищ Ядвига, поддерживаемая левыми, относится к такому перепеву Художественного театра крайне недоброжелательно и вовлекает Морозова только как квазикоммуниста, состоящего у них в труппе и умеющего ладить с олицетворением духа компромисса Кораблевым. Я постращал Морозова, как бы мое участие окончательно бы не скомпрометировало, но он идет на все и, видимо, по существу, а не по одной рекламе, страстно хочет меня получить. Вообще он мне чем-то нравится, и даже не столько тем, что я решаюсь согласиться на такое явно невыгодное дело, ибо времени потрачу массу, а творчество свое вынужден буду включать в очень тесные рамы, а в смысле гонорара получу едва ли больше 10 руб. золотом, если я их получу. Да еще клянчит мои эскизы для своего музейчика. Как-никак, а беседа с ним меня развлекла, и уже после него я встал, спустился вниз к Зине и даже полчаса посидел в саду с Татаном и Атей (ужасный холод).

Вечером всякие недомогания исчезли и остался лишь известный Дизель. Иногда причиной является, мы подозреваем, та очень вкусная смесь, которую мы пьем в виде кофе, американское сгущенное молоко, нелуженая кастрюля, в которой варится суп, съеденная мной вчера на ночь порядочная порция изюма, поднесенного В.В.Патриновой, отъезжающей в пятницу с дочерью к другой дочери на юг. Лишь бы только мои подозрения не были бы оправданы и не имели бы, что это идет из области почек, или, во всяком случае, от того, слегка, но непрестанно дающего о себе знать ушиба, полученного во время одной из репетиций Мариинки, когда я треснулся о брусок железного занавеса. О, зачем я тогда же не принял мер, не помазал йодом, не поставил компресс. Но Акица тогда отнеслась к этому в водевильных тонах, и мне было стыдно от нее отставать. Сама Акица тоже сейчас инвалид. Она стукнула о дверь внешнюю сторону левой кисти, и у нее она распухла: или порваны какие-то связки, или внутреннее кровоизлияние. Однако к доктору ни за что не желает обращаться и продолжает заниматься целыми днями рукоделием. Сшила себе, между прочим, прелестную блузу. Кроме того, она поступила в горничные и в кухарки к Коке, который поправляется от ангины, и весь день там возится. Это тем более необходимо, что их прислуга Ксюша тоже болеет ревматизмом (и собирается в субботу уходить), а Марочка как хозяйка никуда не годится и все живет только своими театральными дрязгами.