Том 9. Критика и публицистика 1868-1883 - Михаил Салтыков-Щедрин

Впервые: ОЗ, 1870, № 2, отд. «Современное обозрение», стр. 394–413 (вып. в свет-18 февр.). Без подписи. Авторство установлено С. С. Борщевским на основании анализа текста — Неизвестные страницы, стр. 525–532. По жанру статья граничит с сатирическим очерком. Социально-психологические характеристики здесь персонифицированы в образах автора — известного литератора, его жены, тетушки, его приятеля Феди Горошкова. Центральный образ рассказчика представляет широкое обобщение психологии русского интеллигента пореформенного времени, а отдельные факты его биографии, взятые из жизни самого Салтыкова (характеристика «архива» писателя, рассказ о неудавшейся попытке создания «своего» журнала и др.), сообщают повествованию тот доверительно-интимный тон, атмосферу острой личной заинтересованности в общественных делах, которая так характерна для салтыковского стиля.

В том же номере «Отечественных записок», где помещена статья «Наши бури и непогоды», напечатана глава V первой части поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» («Помещик»), которая заканчивается словами:

Порвалась цепь великая,Порвалась, — расскочилася —Одним концом по барину,Другим по мужику.

Каким образом «ударила» эта цепь по интеллигенции, показал Салтыков во многих статьях и очерках, начиная со второй половины 60-х годов, в особенности в таких больших циклах, как «Дневник провинциала в Петербурге», «За рубежом», «Благонамеренные речи», «Письма к тетеньке», «Современная идиллия». Этой теме целиком посвящена статья «Наши бури и непогоды». Непосредственным поводом к ней явился ряд грубопровокационных выступлений «Московских ведомостей» против революционной молодежи и либерально-демократической печати в связи с подготовкой «нечаевского процесса» (см. стр. 516–517). Салтыков передает то состояние страха, которое охватило русское общество при первых известиях об арестах, чувство полной беззащитности ни в чем не повинного человека перед неограниченной властью произвола и сыска, олицетворенного в целой плеяде охранителей: от околоточного надзирателя до редактора «Московских ведомостей». Первые разрозненные сведения об арестах членов организации «Народная расправа», о связях Нечаева с Бакуниным, об обстоятельствах убийства студента Иванова (см. стр. 519–527) стали появляться в печати в декабре 1869 — январе 1870 г. «Московские ведомости» регулярно отводили таким сообщениям пространное место и сопровождали их комментариями вроде следующих: «Спрашивается, может ли общество оставаться нейтральным относительно этих революционеров? <…> Нет, это отъявленные враги своего отечества, это друзья и пособники его врагов, это их создания и орудия» (1870, № 4 от 6 января). Или: «Пусть гибнут мальчишки, пойманные на удочку нигилизма, — вожди и глашатаи нигилизма потирают себе руки» (1870, № 5 от 8 января). Идеализируя все устои современной русской жизни, от земского мира до общественной инертности массы населения, «Московские ведомости» заявляли: «У нас еще не дошло дело до столкновения мнений ни в науке, ни в политической жизни, по той простой причине, что у нас пока не имеется ни того, ни другого» (1870, № 14 от 18 января). По-видимому, это утверждение катковской газеты парирует Салтыков, когда с горькой иронией отмечает, «что, не пользуясь в действительности политическим существованием, мы то и дело терпим политические бури». Салтыков глубоко исследует самый процесс влияния этих обстоятельств на сознание и поведение интеллигента, который проходит три стадии эволюции: самоуглубление, самоиспытание и самообыскание. Такая триединая формула отчасти предвосхищает известные ступени морального падения либерала, которые сатирик покажет позднее: «по возможности», «хоть что-нибудь», «применительно к подлости» («Либерал», 1885).

Еще в статье «Один из деятелей русской мысли» Салтыков писал о разрушительном, уродующем влиянии «внешних опасностей» на духовный мир мыслящего человека. Внешние и внутренние опасности, подстерегающие русскую интеллигенцию накануне «нечаевского процесса», во время нового наступления сил реакции обрисовал Салтыков в статье «Наши бури и непогоды». «Недреманное око», неотступно наблюдающее извне за каждым шагом интеллигента, поселяется и внутри его сознания. Возникает салтыковский образ вездесущего «любопытного консерватора», то есть провокатора и доносчика. Развитие этой темы в других произведениях сатирика, в частности в очерке «Охранители» (1874), из цикла «Благонамеренные речи», обратило на себя внимание Достоевского, который записал в одной из черновых тетрадей: «Тема сатир Щедрина — это спрятавшийся где-то квартальный, который его подслушивает и на него доносит; а г-ну Щедрину от этого жить нельзя». Запись эта, опубликованная в первом томе посмертного Собрания сочинений Достоевского («Биография, письма и заметки», СПб. 1883, стр. 370), разумеется, была замечена Салтыковым. Отвечая на этот упрек Достоевского в беседе с Г. И. Успенским, Салтыков разъяснил подлинный смысл своей темы, что имеет прямое отношение и к статье «Наши бури и непогоды»: «Вот Достоевский написал про меня, что, когда я пишу, — квартального опасаюсь. Это правда, только добавить нужно: опасаюсь квартального, который во всех людях российских засел внутри. Этого я опасаюсь» («Голос минувшего», 1913, № 2, стр. 235–236). С новой силой этот образ возрождается в «Современной идиллии». По словам Глумова, доносчик — «гороховое пальто» — «внутри оно у нас, в сердцах наших». Можно сказать, что в творческой истории «Современной идиллии» статье «Наши бури и непогоды» принадлежит важное место.

В том же номере журнала, где появились «Наши бури и непогоды», был напечатан обзор «Наши общественные дела» (Н. А. Демерта), который завершался главой «По поводу известия о смерти А. И. Герцена». Автор, подобно Салтыкову, характеризует атмосферу обывательского страха перед именем Герцена. Он описывает, как газета с извещением о смерти великого революционера переходила из рук в руки при полном молчании. Консервативные органы печати затеяли спор о том, кто первый парализовал общественное влияние издателя «Колокола»: «M. H. Катков, Б. Н. Чичерин или Н. Ф. Павлов?» В заключение автор говорит: «Каждый мыслящий и не боящийся высказать правду человек очень хорошо знает, что покойный Герцен представляет собою не только замечательного беллетриста, но просто исторический факт, которого впоследствии обойти будет невозможно» (стр. 381).

Скрытое упоминание о Герцене, чья деятельность остается примером высокого гражданского подвига, имеется и в статье Салтыкова (см. ниже прим. на стр. 518).

Заключая статью, Салтыков в иносказательной форме говорит о необходимости коренных социально-политических перемен. Сравнивая временную победу либеральной прессы над «Московскими ведомостями» с сюжетом о погребении кота мышами в лубочных картинках, он заявляет, что «правильно поставлено будет общество только тогда, когда не будет возможности одним делаться котами, а другим — мышами…».

…герой «времен очаковских и покоренья Крыма». — Цитата из монолога Чацкого «А судьи кто?» (А. С. Грибоедов. Горе от ума).

…каждый сидит под виноградом своим и под смоковницею своею… — Библейское выражение, символизирующее спокойствие и благоденствие (третья «Книга Царств», IV, 25; четвертая «Книга Царств», XVIII, 31).

…вся страна наслаждается, по выражению одного публициста, глубоким земским миром. — Имеется в виду M. H. Катков.

Еще с 1862 г., убежденный И. С. Тургеневым… — Имеется в виду роман «Отцы и дети». Об отношении к нему Салтыкова см. наст. изд., т. 5, стр. 581–582; т. 6, стр. 9, 15–16 и др.

Я начинаю с того, что припоминаю всех заподозренных «Московскими ведомостями»… — Многие статьи «Московских ведомостей» по поводу «нечаевского дела» носили характер неприкрытых доносов. 20 декабря 1869 г. (№ 277) газета объявляла: «Теперь ходят слухи, что этот Нечаев снова появляется на сцену и при весьма странных обстоятельствах: он, говорят, возвратился в свое любезное отечество. Нам пишут из Петербурга: «В прошлом августе здесь появилась из Женевы прокламация на русском языке под заглавием «Начало революции». В ней предписывается всем эмигрантам немедленно прибыть в Россию. Лишь некоторым почетным эмигрантам, Бакунину, Герцену и др., дозволялось быть, где они пожелают. <…> Нам сообщают также, что в Петербург, после сделанного через прокламацию предупреждения, действительно будто бы приехало несколько эмигрантов, и в числе их прибыл благополучно и Нечаев. Мало того, рассказывают, что Нечаев успел уже перенести свою деятельность в Москву и будто бы обретается теперь здесь». На другой день, 21 декабря 1869 г., «Московские ведомости» (№ 278) сообщали: «Всем известно, что с некоторых пор наша учащаяся молодежь стала предметом злонамеренной агитации. Наши учебные заведения осаждены каким-то тайным врагом, который на них пробует свои силы и который, нет сомнения, совсем не то, чем он выдает себя для уловления бедных молодых людей». Далее названа фамилия доктора Н. А. Белоголового, автора статьи «Клинический профессор Полунин», напечатанной в декабрьском номере «Архива судебной медицины» 1869 г. Белоголовый возлагал ответственность за студенческие беспорядки на реакционных профессоров медицинского факультета Московского университета.