Зима в Мадриде - Кристофер Джон Сэнсом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Берни! — громко прошептала она в гущу деревьев.
Ответа не последовало.
— Берни, — снова произнесла Барбара, на этот раз в голос.
Из глубины зарослей послышалось шуршание ветвей. Она напряглась и при появлении из-за деревьев мужчины снова взяла в руку пистолет. Барбара видела исхудалую фигуру в каких-то отрепьях, бородатое лицо, стариковскую хромоту. Подумала, уж не ловушка ли это, и крепче сжала пистолет.
— Барбара, — услышала она оклик — его голос впервые больше чем за три года.
Берни подошел к ней. Она раскинула руки, и он упал в ее объятия.
Старик Франсиско взял четки и начал сердито их перебирать. Гарри наклонился к нему, приблизил губы к его уху:
— Вы должны как-то выпроводить священника. Он встретил моих подруг на улице. Они сказали ему, что идут в монастырь. Если они вернутся сюда и он их увидит, возникнут вопросы.
— Я не могу просить священника, который молится нашему Господу, покинуть собор! — жарко прошептал Франсиско.
— Вам придется. — Гарри посмотрел ему прямо в глаза. — Или мы все окажемся в опасности. И никаких денег.
Франсиско поскреб мозолистой рукой щетину на подбородке и вздохнул:
— Mierda! Зачем я только в это ввязался?..
Бормотание священника смолкло. Он отнял лицо от рук и посмотрел на Гарри со сторожем, не вставая с колен. Их слов он слышать не мог, но, вероятно, уловил нетерпение и настойчивость в тоне Гарри.
«Черт, — подумал тот, — проклятье!»
— Он уже не молится, — зашептал Гарри. — Скажите ему, что у вас дома случилось несчастье и вам нужно ненадолго запереть собор.
Священник поднялся на ноги и подошел к ним, шурша черной сутаной. Франсиско встал.
— У вас все в порядке, viejo?[79] — мягко улыбнулся ему падре.
— Боюсь, у него внезапно заболела жена, — сказал Гарри, пытаясь смягчить свой английский акцент. — Я врач. Было бы большой милостью с вашей стороны, сеньор, если бы он мог закрыть собор и пойти домой. А я приведу другого сторожа.
Священник внимательно посмотрел на них. Гарри подумал, что спровадить его будет легко — молодой и с виду рохля.
— Откуда вы родом, доктор? Не могу определить, что у вас за акцент.
— Из Каталонии, сеньор. Я осел здесь после войны.
Франсиско указал на Гарри и пролепетал:
— Отец, да, да… — но не мог ничего больше добавить и повесил голову.
— Если хотите, я могу остаться здесь, пока вы не приведете кого-нибудь еще, — предложил священник.
Франсиско сглотнул:
— Прошу вас, сеньор, по правилам собор должен быть закрыт, если в нем нет сторожа.
— Будет лучше, если мы закроем собор, — поддержал его Гарри. — Я провожу Франсиско, дом настоятеля по пути, я приведу оттуда другого человека.
— Ладно, — кивнул священник. — Мне все равно пора возвращаться в монастырь. Как зовут вашу жену?
— Мария, сеньор, — пролепетал Франсиско.
— Хорошо. — Он развернулся. — Я помолюсь Деве о ее выздоровлении.
— Да. Помолитесь за нас.
Тут старик разрыдался и закрыл лицо руками.
— Я позабочусь о нем, сеньор, — кивнул священнику Гарри.
— Vaya con Dios, viejo[80].
— Vaya con Dios, señor.
Ответ сторожа прозвучал как стыдливое бормотание. Священник прикоснулся к его плечу, после чего наконец вышел из церкви.
Франсиско, не глядя на Гарри, вытер лицо:
— Ты меня опозорил. Cabrón rojo[81]. Опозорил в святом месте.
* * *
Берни и Барбара крепко обнялись. Она чувствовала прикосновение жесткой, как мешковина, ткани его робы, ощущала запах грязной плоти, но теплое тело под одеждой было его, его.
— Берни, Берни… — повторяла она.
Он отстранился, посмотрел на нее — лицо у него было худое, грязное, борода нечесана.
— Боже мой, — прошептал Берни. — Как ты это сделала?
— Я должна была, должна была найти тебя. — Она набрала в грудь воздуха. — Но послушай, мы должны идти. — Она посмотрела на холм и пояснила: — Сэнди был здесь раньше меня.
— Форсайт? Он знает?
— Да.
Она быстро рассказала, что случилось. Глаза Берни округлились, когда Барбара сообщила, что Гарри с его испанской невестой ждут их в соборе.
— Гарри и Сэнди. — Он рассмеялся, не в силах поверить в такое совпадение, покачал головой и посмотрел на гору. — И Сэнди где-то там. Он, похоже, спятил.
— Он ушел. И не вернется, пока у меня пистолет.
— Ты с пистолетом. О Барбара, то, что ты для меня сделала…
Голос его оборвался от избытка чувств. Барбара глубоко вдохнула. Нужно было действовать разумно, разумно. Сэнди ушел, но их подстерегало столько других опасностей.
— У меня тут вещи. Тебе нужно переодеться и сбрить бороду. Нет, здесь слишком темно, мы пойдем в собор. Но ты переоденься.
— Да. — Он взял ее руки в свои. — Боже, ты подумала обо всем! — Берни долго смотрел на нее во мраке. — Ты совсем другая.
— Ты тоже.
— Одежда. И духи. Ты никогда не пользовалась духами. Такой странный запах.
Барбара наклонилась и начала распаковывать рюкзак. Трудно было разглядеть хоть что-нибудь, а прихватить фонарь она не подумала.
— У меня тут теплое пальто.
— Ты шла через город?
— Да. Там было очень тихо.
— Из лагеря наверняка уже отправили радиограмму гвардейцам.
— Мы не видели ни одного.
— У тебя есть машина?
— Да. С дипломатическими номерами. Гарри взял ее в посольстве. Она спрятана за городом, мы отвезем тебя к посольству. Они должны будут принять тебя.
— А у Гарри не будет проблем?
— Никто не узнает, что он к этому причастен. Мы оставим тебя снаружи, а ты скажешь, что украл одежду, влез в какой-нибудь дом или еще что, потом добирался на попутках.
Берни посмотрел на нее и вдруг расплакался:
— О Барбара, я думал, мне конец, потом узнал, что ты пытаешься меня спасти. А я бросил тебя, чтобы снова идти на войну. Барбара, прости меня…
— Нет, нет, слушай, дорогой, давай. Кто-нибудь может прийти. Тебе нужно переодеться.
— Хорошо.
Берни раздевался и крякал от боли, снимая с себя прилипшую к телу, не раз пропитавшуюся потом и высохшую рубашку, которую носил много дней. Во мраке Барбара заметила шрамы на исхудалом любимом теле.
Через несколько минут Берни стоял перед ней, одетый в костюм Сэнди, в его пальто и мягкую фетровую шляпу, смятые в рюкзаке, но придавшие Берни относительно нормальный вид, за исключением грязного, как у бродяги, лица и дикой бороды. Барбара разгладила пару складок и тихо сказала:
— Ну вот. — Ей вдруг дико захотелось смеяться. — Так сойдет.
Полчаса, прошедшие после ухода священника, были самыми долгими в жизни
