Очерки истории Франции XX–XXI веков. Статьи Н. Н. Наумовой и ее учеников - Коллектив авторов

а также возможности выборочного соблюдения требований руководящих, чаще всего наднациональных, организаций Евросоюза.

На саммите Европейского совета в Ницце (2000) британцы не допустили создания на базе структур ЕС «европейского ярда безопасности», сведя на нет намерения президента Жака Ширака создать «Европу-державу» («Europe-puissance»).

Наконец, в декабре 2011 г. британская сторона наложила вето на договор, регулирующий общеевропейские финансовые правила на основе наднациональных органов банковского регулирования и контроля, т. к. это потенциально угрожало интересам лондонского Сити как мирового финансового центра, замкнувшего на себя значительные объемы финансовых сделок в ЕС. («На Лондон – писало Агентство Bloomberg, – приходится около 86 % валютных свопов, деноминированных в евро… почти половина ежедневных валютных торгов в евро и около 75 % оборота производных процентных ставок, выраженных в евро» [См.: 28]).

При Кэмероне наблюдался фактический возврат к приоритетам внешней политики, сформулированным еще У. Черчиллем вскоре после окончания Второй мировой войны (1948) [См. подр.: 3], который говорил о том, что Великобритания должна активно использовать свое уникальное положение «единственной страны, играющей важную роль в каждой из трех орбит» [Цит. по: 22] – атлантической (все ведущие англо-саксонские государства), Содружества наций (взаимоотношения с бывшими колониями) и европейской. На европейском треке выдающийся британский политик прошлого отводил своей стране роль «друга и покровителя» будущего европейского объединения, объясняя это тем, что существуют, конечно, «общие интересы, но мы не хотим растворяться в [Европе – авт.] и потерять свое лицо» [19]. Следует отметить, что эта концепция, определяющая цели продвижения британских интересов во всех регионах мира для обеспечения всеобъемлющего влияния, была официально представлена правительством консерваторов под названием «Глобальная Британия» лишь в ноябре 2017 г. [См.: 25].

Как и его далекий предшественник, Кэмерон, будучи (по его собственному определению) «практичным и разумным» евроскептиком [26], стремился укрепить британские позиции в новом глобализированном мире и заставить услышать в европейском многоголосье мнение британской стороны, не согласной с дальнейшей федерализацией Евросоюза и с созданием в будущем Еврогосударства, где растворятся нации. Премьер-министр был нацелен на сохранение особого статуса Великобритании в ЕС и построение Евросоюза на базисе, гарантировавшем недопущение его «скольжения» в наднациональную общность. По мнению отечественного политолога С.А. Шеина, с конца 2011 г. в действиях британского руководства «наблюдалось возвращение “торийского евроскептицизма” в его агрессивной форме» [15].

Точкой отсчета публично объявленного Великобританией поворота к подобной постановке вопроса стала «Европейская речь» Кэмерона 23 января 2013 г. [Текст речи см.: 21]. В ней излагались британское понимание «основных вызовов», стоящих перед ЕС, и «видение нового Евросоюза XXI в. …для всего ЕС, а не только для Британии», базирующееся на новом основополагающем Договоре. Эти предложения – в случае отказа от них – Кэмерон подкрепил угрозой проведения общенационального референдума о членстве Великобритании в ЕС, предупредив европейцев: «Если мы оставим Евросоюз, то это станет билетом в один конец».

Новые принципы построения ЕС, по мнению Великобритании, сводились к следующему: в основе Сообщества «должен быть Общий рынок», а не политическая структура; вторым принципом функционального обновления ЕС явилось требование придания ему гибкости – превращения ЕС в «структуру, которая может вместить многообразие ее членов… чей основной предпосылкой является Общий рынок, а не единая валюта»; третьим принципом функционирования было названо равновесие наднациональной и национальных властей, имея ввиду, что вмешательство Брюсселя возможно лишь в те вопросы, которые не могут быть решены на национальном уровне. (Несколько позже – 11 июня 2015 г. – посол Великобритании в Париже П. Рикеттс сформулировал это следующим образом: «Национальное, где возможно, европейское, где необходимо» [См.: 20]). Четвертый принцип основывался на повышении роли национальных парламентов: «единый европейский демос не существует» и потому «именно национальные парламенты есть и будут оставаться истинным источником реальной демократической легитимности и подотчетности в ЕС». Пятым принципом Кэмерон назвал «справедливость» – общеевропейские программы поддержки евро должны устанавливаться не на уровне еврозоны, а Общего рынка, участие в котором «и способность устанавливать правила в нем являются главной причиной членства» Великобритании в ЕС [21].

Выводы и требования программной речи премьер-министра были детально обоснованы в подготовленном в 2012-2014-х гг. по поручению британского правительства Аналитическом исследовании [33], которое Кэмерон обозначил как «обзор баланса компетенций, предназначенный дать информированный и объективный анализ» [21] взаимоотношений Великобритании с Евросоюзом. Над документом в течение трех лет работали британские министерства, парламент, исследовательские институты и эксперты, написавшие 32 доклада и обосновавшие необходимость кардинальных реформ ЕС, «не упустив [по мнению французских сенаторов – авт.] из виду ни одной компетенции… Евросоюза» [27].

Окончательный вариант исследования в начале 2015 г. был направлен по дипломатическим каналам всем государствам-членам Евросоюза. Во время его обсуждения в Сенате Франции было указано на отсутствие официальной реакции континентальных стран ЕС, т. к. они «не желают сообщать о своей позиции до каких-либо переговоров», однако отмечено, что документ «не остался незамеченным в канцеляриях» [27].

Именно необходимость выработки французской позиции по положениям поступившего британского документа явилась причиной начавшихся обсуждений по вопросу возможного Брексита в Сенате. Комитет Сената по европейским делам создал группу под руководством заместителя председателя Комитета Ф. Келлер (независимый сенатор) для подготовки соответствующего доклада. Группа рассмотрела само британское исследование, проанализировала «Европейскую речь» Д. Кэмерона и более раннее выступление М. Тэтчер в колледже в Брюгге. Ею были проведены встречи с 20-ю представителями политических, общественных и экспертных кругов Великобритании. Выводы работы группы обсуждались Сенатом 16 апреля 2015 г. [Обсуждение доклада см.: 27].

В докладе сенатского Комитета перечислялись основные аспекты, вызвавшие британскую критику современного состояния дел в ЕС.

В первую очередь констатировалось утверждение британцев об «отсутствии прозрачности и демократического контроля» над процессом принятия решений в ЕС, о несоблюдении принципов субсидиарности и пропорциональности, чему «недостаточно препятствуют другие [европейские – авт.] страны». Великобритания считала необходимым «усилить роль национальных парламентов … на всех этапах процесса принятия решения … поддерживая идею красной карточки, то есть права вето для них», а также высказывалась за принцип «лучшего и меньшего количества [общеевропейского – авт.] законодательства».

Второй значимой проблемой в британском документе сенаторы увидели «дискриминацию между членами и не членами еврозоны из-за продолжающейся интеграции, которая отдает приоритет решениям, принимаемым еврозоной», вследствие чего разработка на уровне ЕС «механизмов координации экономической политики выходит за рамки компетенции Евросоюза и затрагивает сугубо национальные компетенции».

Сенаторы обратили внимание и на поднятые британцами в вопросе налогообложения требования четкого разделения компетенций государств-членов и ЕС. По мнению британских аналитиков, Евросоюз мог вмешиваться лишь в области, непосредственно и исключительно регулирующие внутриевропейский рынок. Особо подчеркивалась британская «враждебность возможности введения налога на финансовые операции», напрямую затрагивавшего интересы лондонского Сити. (Еще на саммите ЕС в декабре 2011 г. французский президент Н. Саркози отметил: «у Кэмерона навязчивая идея: защитить лондонский Сити, оставить за