Наследство последнего императора - Николай Волынский

Она уже и не спрашивала себя, куда они попали. Все и так было ясно. Они попали в рай. Если не в рай, то, во всяком случае, недалеко от него – в счастливую страну, где нет проклятого мучителя Родионова с его латышами и ночными ужасами, но есть отец и мать, сестры и брат, любимая добрая Нюта и доктор Боткин, от одного присутствия которого становится спокойнее и увереннее, и чувствуешь себя, как за неприступной крепостной стеной.

Анастасия прыгнула на матрас к Ольге, та сразу и легко открыла глаза и приложила палец к губам, указав на спящую Татьяну.

– Я все вижу! – неожиданно сказала Татьяна, не открывая глаз. – Можете не секретничать.

Она утверждала, что умеет видеть сквозь веки, с закрытыми глазами, не хуже, чем с открытыми. На всякий случай Анастасия показала ей язык, но увидела ли его Татьяна сквозь закрытые веки или нет, осталось не известным, потому что сестра тотчас открыла глаза.

– Bone matine[143]! – промурлыкала она и внимательно посмотрела на младшую сестру. – Aх, какая мерзость у тебя изо рта свисает! Где ты нашла эту красную тряпку? На какой помойке? Выбрось ее сейчас же!

Анастасия поспешно спрятала язык и отвернулась. Татьяна села на матрасе, подняла руки в кулачках, сладко вытянулась, зевнула и сказала:

– Ой, девки! Ой, бабоньки! Хорошо-то как! Солнышко! Радость!

В Тобольске ее комната была окнами на север, и солнца там никогда не было, даже отраженного.

– Как мы сюда попали? Что было раньше? Ничего не помню! – заявила Татьяна, усевшись на матрасе поудобнее. – Помню только, что гад Родионов-Жмудин куда-то провалился в преисподнюю и больше не появлялся. А где наши?

– За каменной преградой! – ответила Ольга, указав на плотные портьеры пурпурного тяжелого бархата. – Папа, мама, Лешик и Машка. Хорошая у них комната – четыре окна, хоть и угловая. Даже камин есть. Только фальшивый. Вместо огня – лоскутья красные и вентилятор.

Совсем близко послышался грохот, потом густое эхо потревоженных струн, словно кто-то с силой захлопнул крышку рояля.

– Инструмент? – удивилась Татьяна.

– Инструмент, – подтвердила Ольга.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Анастасия.

– Спать меньше надо, будешь знать еще больше меня, – назидательно ответила Ольга.

– Не хочу знать больше! – заныла Анастасия. – Хочу больше спать!

– Спать больше нельзя. Пора вставать – режим нарушать запрещено! – послышался незнакомый мужской голос, и одновременно открылась входная дверь.

На пороге стоял давешний мужичонко, встретивший их вчера и обозвавший «кровавыми романчиками». При ближайшем рассмотрении оказалось, что ростом он был только чуть выше Анастасии. Одет в солдатскую гимнастерку с офицерской портупеей, в штатские штучные брюки, заправленные в офицерские хромовые сапоги – грязные, с прилипшими комьями желтой глины. На боку – револьвер в кобуре без крышки.

– Я комендант дома особого назначения Авдеев, – сказал он. – Александр Дмитриевич. Ко мне обращаться только «гражданин комендант»!

– «Дом особого назначения»? – еще чуть сонным баском переспросила Анастасия. – До этого мы жили в «Доме свободы». И знаем, что это такое. И вас помним. Мы вас видели в Тобольске.

– Да, – подтвердила Татьяна. – Там охрана, прежде чем войти, стучала в дверь. Хотя требовала, чтобы дверь не запиралась. А здесь какая разница?

– Разница будет, – пообещал Авдеев. – Дом особого назначения отличается от любого другого дома условиями, максимально приближенными к тюремным, какие теперь будут к вам применены. Поблажек и снисхождения не будет. Режим соблюдать беспрекословно! Вот вы, барышня, – обратился он к Татьяне, – хотите, чтобы в дверь охранники стучали, прежде чем войти. Не могу исполнить ваше наглое требование, потому что дверь в этой комнате сейчас снимут.

– Как снимут? – не поняла Татьяна.

– Как? – переспросил комендант. – Совсем.

– А как же без двери?

– Вот так! Под круглосуточным контролем.

– Но так же нельзя, – мягко запротестовала Ольга. – Ведь у вас здесь служат одни мужчины.

– А вам что – нужны женщины? Вам мужчины и нужны, – мерзко усмехнулся он одной половиной лица. – Вон какие бабенки вымахали! Наверное, еще мужика и не пробовали? Или Распутин с вас пробу уже снял?

Девушки умолкли, словно пришибленные. Татьяна отвернулась, кусая губы, Анастасия смотрела в потолок. Ольга оставалась совершенно невозмутимой – она, как и отец, никогда не теряла самообладания.

– Какую гадость вам еще желательно сказать? – с предельной вежливостью осведомилась она.

Мерзкая усмешка Авдеева переползла на вторую половину его лица.

– Так значит, пробовали? – настойчиво продолжал он допытываться. – И вам всем хватало Гришки? У него… слышь ты, пышка, – обратился он к Анастасии, – не отворачивайся, я к тебе обращаюсь!..

Анастасия не шевельнулась. Она рассматривала потолок с еще большим интересом.

– Правда, что у него орган такой был, что хватало не только на вашу мамашку, а и на всех вас? Ну? Чего молчишь? Признавайся!

Сестры продолжали хранить равнодушное молчание. Они исключили коменданта Авдеева из числа существующих в этом мире субъектов. «Не смотри!» – такой спасительный прием когда-то предложила Ольга. «Помните, как у Гоголя? – сказала она как-то. – Появляется Вий. Требует: «Поднимите мне веки!» И бедный Хома Брут спасается тем, что приказывает себе: «Не смотри на него!»

Сейчас только Татьяна перекрестилась и сказала вверх:

– Господи! Прости ему – не ведает бо что рече!

Анастасия оставила потолок, глянула на Авдеева взглядом, полным презрения и сказала:

– Какая низость! Как вам не стыдно!

Тогда и Ольга спросила Авдеева, по-прежнему ни на капельку не теряя хладнокровия:

– Вы разве не догадываетесь, что произносить такие гадости не достойно нормального человека. А ведь вы, наверное, большевик. У вас и Ленин такой? Я не удивлюсь, если…

Но Авдеев топнул грязным сапогом, с носка которого свалился глиняный комок.

– Арестованная! Прекратить разговорчики! Слушай порядок дня. В шесть подъем. Завтрак в девять. Обед в три – принесут из столовой исполкома. Отбой в десять. Прогулка на территории тюремного сада в одиннадцать часов – на пятнадцать минут.

– Пятнадцать минут?! – воскликнули пораженные девушки.

– Может, и меньше, – ответил Авдеев. – Смотря по поведению заключенных. Днем в кроватях находиться запрещено!

– Так дайте нам кровати, чтобы мы не делали то, что запрещено! – потребовала Анастасия.

– Будут! – пообещал Авдеев. – А может, не будут. Не нужны они вам. Да и чай не баре, а арестанты. И на полу поспите, как простой народ бездомный спит. Попробуйте, как это бывает.

– А вы тоже на полу спите? – наивно поинтересовалась неугомонная Анастасия.

Авдеев смутно посмотрел на нее, чувствуя подвох.

– Тебе-то зачем знать? – осторожно спросил он.

– Ну, скажите!.. Ну скажите!.. – по-детски заканючила Анастасия.

– Мне-то зачем на полу? Я не на полу.

– О-о-о! – с благоговейным уважением проговорила Анастасия. – Так вы – не простой народ. Вы, верно, из бояр будете!

– Разговорчики! – прикрикнул Авдеев. – Отвечать только на мои вопросы!

– Ну, так вы же сейчас не задаете вопросов! – возразила Анастасия. – И потом, что делать, если у нас будет чрезвычайно важный государственный вопрос? Очень важный! – она умоляюще сложила ладошки. – Жизненной необходимости номер один? Можно задать сейчас?

Авдеев подумал.

– Жизненной необходимости? – переспросил он. – Ну, валяй, только быстро!

– Где у вас?.. – она повторила шепотом: – Где у вас место для уединенных размышлений?

– Какие еще, к чертям собачьим, размышления? – рявкнул Авдеев. – Я же тебе русским языком сказал – режим! Нарушать нельзя! Прогулка с одиннадцати – на пятнадцать минут. Нарушения – под страхом экзекуции, – и он с удовольствием повторил: – Экзекуции! Размышляй покудова здесь!

– Она спрашивает, где уборная, – спокойно пояснила Ольга.

Авдеев вспыхнул, но сдержался.

– Там! – указал он на дверь в коридоре. – Ходить туда через комнату охраны. В гальюн – только под конвоем.

– Вы думаете, – наивно спросила Анастасия, – мы сами не справимся?

Авдеев было хохотнул, но тут же рассердился. Однако ничего не сказал и пошел к входу. На пороге обернулся и повторил:

– Режим заключения! Порядок! Расписание! За нарушения буду наказывать.

– Вот он, рай, – вздохнула Анастасия, когда Авдеев исчез.

– Ничего, душа моя, – сказала Ольга. – Привыкнем. Уже через два-три дня привыкнем. Господь даст силы. Он сначала испытывает нас, но потом дает силы. Сколько раз мы уже в этом убеждались!

Она подошла к сидящей на своем матрасе Анастасии, обняла ее за голову, прижала к себе и поцеловала в макушку.

– Ты это уже раньше говорила, – с обидой произнесла Анастасия.

– Я это буду говорить всегда, потому что это правда, – ответила Ольга. – Потому что Господь вечен и милость Его вечна – точно так же, как вечны Его законы: испытание влечет за собой воздаяние, за преступлением всегда следует наказание, а преодоление есть совершенствование души.