Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— Иногда, но вообще-то я…

— Венеролог? — шиплю, выставив ему на обозрение свои зубы.

— Там другая специализация, если что. Но венеролог, так венеролог. Курс придется пропить до конца, Петр Григорьевич. Вас тошнит?

Похрен! Уже неважно.

— Немного. Я не привык к диетическому питанию по утрам, а из-за этой химии поглощаю овсяную кашу с каким-то тостом, словно…

Баба! Пожалуй, от грубого сравнения в этом кабинете воздержусь.

— Я изменю дозировку и регулярность. Оставим только, — он смотрит в собственные записи, — то, что поддерживает состояние, а с остальным закончим, заодно проверим, как система самостоятельно отрегулирует Ваше самочувствие.

— Я здоров? — зубов не разжимая, приглушенно рычу.

— Да. Но…

— Но?

— Есть такое понятие, как группа риска, понимаете?

Пожизненное клеймо и черная на члене метка?

— Как долго?

— Последите за собой и за девушкой, конечно, — он что-то пишет, больше не поднимая головы и не отвлекаясь на возвышающегося над его столом меня…

Господи, как легко дышать! Словно камень с души свалился, а сам я скинул полтонны чужого веса, который вынужденно несколько долгих месяцев на своем горбу таскал. Я, наконец-то, получил освободительный мандат на собственное счастье. Рассиживаясь в машине, листаю рекомендации и прочитываю результаты последнего анализа:

«Отрицательно, отрицательно, отрицательно…».

А это значит, удовлетворительно на медицинском языке, а по-простому — «хорошо» с намерением на твердое «отлично»! Похоже, с медикаментозным назначением доктор просто перестраховался. Напоследок затарюсь тем, что мне выписал специалист с лирическим отступлением в качестве листа с рецептом. Пока закидываю в онлайн-корзину аптеки под открытым виртуальным небом сегодня не большой по прошлым меркам список, получаю сообщение от Туза довольно странного содержания.

«Петя, ты где?» — пишет Ния. Простой вопрос, но я читаю нездоровое волнение в каждой букве и большое нетерпение, связанное с моим отсутствием на дополнительном рабочем месте.

«Приеду через полчаса. Что-то случилось?» — отправляю и бросаю взгляд в зеркало, через которое мне прекрасно видно заднее пассажирское сидение и букет цветов, который я приготовил для нее в качестве важной составляющей нашего примирения.

Ответа нет: телефон молчит и не вибрирует, а экран не светится словами, которые она могла бы настрочить. Из вежливости или по доброте душевной.

«Что произошло?» — еще раз набиваю сообщение. Мусоля пальцем сенсор, продавливаю пиксельную сетку, и нарушаю цветовую гамму оформления. — «Я еду…».

«У нас проверка» — принимаю в шторке уведомлений короткое послание все от того же абонента.

Какого хрена?

— Привет, — дождавшись принятия вызова, рявкаю по громкой связи.

— Это врачи, Петя, — мне кажется, что Тоня прикрывает рукой микрофон своего аппарата, потому как звонкий женский голос очень плохо слышно. К тому же я абсолютно точно различаю жалобные всхлипы.

— Ничего не показывай и не передавай.

— Это санитарная инспекция. У нас проблемы…

Вопрос или утверждение?

— Они предъявили документы?

— Конечно, — громко выдыхает.

— Это плановая проверка?

— Я не знаю, скорее всего, — похоже, она с кем-то разговаривает, до моего слуха доносится мужской голос и непонятное копошение рядом с Нией, — я не знаю. Все санитарные книжки в полном порядке. Мы… Петя! — голосит мне в ухо. — Приезжай скорее.

Не дослушав, скидываю вызов и, однозначно нарушая правила дорожного движения, наглым образом проскакивая на красный и пересекая двойную сплошную линию просто на виду у всех сотрудников соответствующей инспекции, посмеиваясь в объектив дорожной камеры, осуществляю разворот и, потерев резину об асфальт, с пронзительным визгом направляюсь к магазину, в котором что-то происходит. Что-то, чего пока я не понимаю, но обязательно с этим разберусь.

Сляпанный кое-как фильм дешевых ужасов и нагрянувший, как всегда, внезапно апокалипсис царят на узкой улочке, на которой находится наша «Шоколадница». Сегодня здесь опять не протолкнуться и не впихнуть свербящий зад автомобиля между вплотную расположенными — почти нос к носу — бамперами тех, кто был раньше и первее по праву скорости. Да что ж такое, в самом деле? Какое-то гребаное невезение!

Запрыгнув на бордюр — и тоже, как это ни странно — в неположенном месте, замечаю через боковое зеркало «то», чего здесь точно быть не должно. Две машины и обе мне знакомы: Мантуров и старший Велихов. Отец, по первому впечатлению и шальной догадке, сидит в своем автомобиле, обильно насыщая легкие вонючим никотином. Он нервно курит, то и дело выпуская дым через приоткрытое боковое окно. А вот в салоне у Егора пусто, там однозначно никого.

Из машины вылетаю шестеркой, получившей пендаля под зад и щелбана по стриженному под ноль затылку, спотыкаясь и пропахивая носом переложенную неоднократно ФЭМку, забегаю в магазин, в котором меня любезно принимают.

Суета, суета, суета… И мельтешение! То ли реальные, то ли наигранные актерские слезы, небольшой мятеж с повизгиванием и пищащими возгласами, который устраивает Ния, пока Мантуров хватает ее за руки, да хаотичное движение бесполых андрогинов в стерильных медицинских комбинезонах, блуждающих, как привидения, между витрин с какими-то палочками, которые они везде суют, словно смывы берут на месте тяжелейшего преступления.

— Что происходит? — присоединяюсь к Тоне и тому, которому чешется рука начистить рожу, если он не перестанет трогать ее и что-то успокаивающее на ухо шептать.

— Отойдем? — не глядя на меня, шипит Егор.

— Отойдем! Тоня?

Она ничего не отвечает, лишь низко опускает голову и уходит в подсобку, оставив нас.

— Это что? — развожу руки в стороны, показывая величину своего недовольства. — Репетиция того, о чем забыли предупредить хозяев, бухгалтеров и другое важное начальство?

— Есть ордер, Велихов, — на мою колкость довольно сухо отвечает.

— Чего-чего? — прищуриваюсь и вкладываю в свой вопрос все недоверие, которое зудит на языке, да выход не находит.

— Люди отравились.

— А ты здесь в качестве кого? — уточняю понимание, хотя и без того, что он сейчас мне скажет, догадался.

— Адвокат…

— Кем-то управляемый с больничной койки в инфекционной палате? — насыщаю каждое слово колкостью и ядом.

— Это маленькие дети, Велихов.

Сейчас заплачу!

— Сочувствую. Но мы-то тут при чем?

— Мы? — он