Левиафан. Человеческая природа. О свободе и необходимости - Томас Гоббс

законов. Точно так же только он придает силу отлучениям, которыми пренебрегали бы, если бы они не сопровождались такими законами и наказаниями, которые способны смирить упорных отступников и заставить их объединиться с остальной церковью. Короче говоря, гражданский суверен имеет верховную власть во всех делах, как церковных, так и гражданских, поскольку дело касается действий и слов, ибо только они одни известны и могут быть предметом обвинения, а над тем, что не может быть предметом обвинения, нет судьи, кроме Бога, ведающего сердцами. И эти права неотъемлемы от верховной власти как монархов, так и верховных собраний, ибо те, кто являются представителями христианского народа, суть представители церкви, так как церковь и христианское государство одно и то же.

Рассмотрение книги кардинала Беллармина «De summo pontifice». Хотя то, что я сказал здесь и в других местах этой книги, достаточно ясно обосновывает верховную власть христианских суверенов, однако так как общее притязание римского папы на эту власть было поддержано главным образом и, я думаю, так сильно, как только это возможно, кардиналом Беллармином в его полемическом сочинении «De summo pontifice»,то я счел необходимым подвергнуть разбору, по возможности кратко, его основания и силу его рассуждения.

Книга первая. Из пяти книг, написанных им на эту тему, первая содержит три вопроса. Сначала разбирается вопрос о том, какая из форм правления – монархическая, аристократическая или демократическая – является наилучшей, причем автор приходит к заключению, что наилучшей является не какая-либо одна из них, а лишь смешанная из всех трех. Вторым разбирается вопрос о том, какая из этих форм правления является наилучшей для церкви, причем автор высказывается за смешанную, по более приближающуюся к монархии. В-третьих, обсуждается вопрос о том, занимал ли апостол Петр в этой смешанной монархии место монарха. Что касается первого вопроса, то я уже достаточно доказал (в главе XVIII), что все правительства, которым люди обязаны повиноваться, являются неразложимыми и абсолютными. В монархии верховная власть принадлежит лишь одному человеку, и все другие люди, имеющие какую-нибудь власть в государстве, имеют ее лишь по его полномочию и пока ему угодно и осуществляют ее его именем. При аристократии же и демократии имеется лишь одно верховное собрание с той же властью, которая в монархии принадлежит монарху и является не смешанной, а абсолютной верховной властью. Там же, где одна из форм правления уже установилась, не приходится рассуждать о том, какая из трех форм правления наилучшая, а всегда следует предпочитать, поддерживать и считать наилучшей существующую, ибо делать что-нибудь, что может привести к ниспровержению существующей формы правления,– значит противоречить как естественному, так и положительному Божественному Закону. Кроме того, вопрос о том, какая форма правления наилучшая, не имеет никакого отношения к власти пастыря (за исключением того случая, когда он обладает гражданской верховной властью), ибо пастыри призваны не управлять людьми приказами, а лишь учить их и убеждать доводами, предоставляя своим слушателям решать, принимают они или отвергают преподанное им учение. Действительно, монархия, аристократия и демократия обозначают для нас три вида суверенов, а не три вида пастырей, или, как мы можем сказать, три вида отцов семейств, а не три вида школьных учителей их детей.

Поэтому второе заключение относительно лучшей формы правления церкви не имеет никакого отношения к вопросу о власти папы вне его собственных владений, ибо во всех других государствах его власть (если он вообще имеет какую-либо) есть лишь власть школьного учителя, а не власть отца семейства.

В качестве основного аргумента в пользу своего третьего заключения, а именно что апостол Петр был монархом в церкви, он приводит место из апостола Матфея (16, 18, 19): Ты – Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою и т. д. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах. Однако при ближайшем рассмотрении это место доказывает, что церковь Христа имеет своим фундаментом один лишь догмат, а именно тот, который, будучи признан Петром от имени всех апостолов, дал повод нашему Спасителю произнести цитированные выше слова. Чтобы ясно понять, о чем идет тут речь, мы должны принять во внимание, что Спаситель самолично через Иоанна Крестителя и своих апостолов проповедовал лишь один догмат веры, что он есть Христос, так что все другие догматы веры являются таковыми, лишь поскольку они зиждутся на этом фундаменте. Первым начал Иоанн (Матф. 3, 2), проповедуя лишь: Приблизилось Царство Небесное, затем проповедовал то же самое наш Спаситель (Матф. 4, 17). И в заповеди, данной Иисусом своим двенадцати апостолам (Матф. 10, 7), говорится о проповедовании лишь этого догмата. Это был основной догмат, т. е. фундамент церковной веры. Впоследствии, когда апостолы вернулись к Иисусу, он спросил их всех (Матф. 16, 13, 14), а не одного лишь Петра, за кого люди почитают Меня, и апостолы ответили, что одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков. Тогда Иисус снова спросил их всех (не только Петра): А вы за кого почитаете Меня? На это апостол Петр ответил за них всех: Ты – Христос, Сын Бога живого, что является, как я сказал, основой веры всей церкви. Это дало повод нашему Спасителю сказать: На сем камне Я создам церковь Мою. Из этого очевидно, что под краеугольным камнем церкви подразумевается основной догмат церковной веры. Но почему же, возразит кто-нибудь, наш Спаситель вставляет слова ты – Петр? Если оригинал этого текста был бы переведен дословно, то легко было бы видеть основание указанной вставки. Мы должны принять во внимание, что апостол Симон имел прозвище Камень (что по-сирийски будет Cephas). Наш Спаситель поэтому после признания Петром основного догмата сказал, намекая на имя последнего, следующее: Ты – Камень, и на этом Камне я создам церковь Мою. Это все равно как если бы он сказал: этот догмат, что я есмь Христос, есть основа всей той веры, которую я требую от всех тех, кто должен стать членами моей церкви. Такой намек на имя собеседника не является необычным в обиходной речи. Однако странной и неясной выглядела бы речь нашего Спасителя, если бы он, намереваясь воздвигнуть свою церковь на личности апостола Петра, сказал бы: «ты – Камень, и на сем Камне я создам церковь мою», когда следовало ясно и недвусмысленно сказать: «на тебе я создам церковь мою»,– при этом обороте намек на имя Петра все еще сохранялся бы.