Зимняя сказка - Марк Хелприн

Примерно в девять вечера костры и любые открытые огни гасились, поскольку они могли помешать астрономическим наблюдениям. Предприимчивые устроители представлений организовали прокат толстых матрасов и одеял, которые позволяли любителям астрономии часами любоваться небесными светилами, не испытывая при этом ни малейших неудобств. Вид небесных высей вызывал у обитателей Нью-Йорка, успевших забыть о существовании звезд, священный трепет.

Не только астрономы, но и разного рода астрологи, шарлатаны и знахари в высоких колпаках и усыпанных блестками башмаках за известную плату вызывались поведать желающим о тайнах Плеяд, Секстанта, Ригеля, Центавра, Павлина, Арго, Бетельгейзе, Беллатрикса и Атрии. Книги о звездах шли нарасхват, на льду залива вырос целый лес треног с установленными на них телескопами, а горожане неожиданно для себя поняли, что они обладают не сравнимым ни с чем драгоценным даром, лишить которого их не сможет никто и ничто. Подобное открытие могло бы завести их слишком далеко, но, на счастье, по ночам над заливом начинали бушевать такие свирепые и холодные ветра, что народ, свернув палатки, спешно устремлялся к берегу, оставляя на льду только пузатые печки. По мере того как дни становились все короче, а морозы все крепче, сокращалось и время астрономических наблюдений.

Ранним утром Питер Лейк отправился к одному из стапелей Уайтхолла, на котором стоял катер редакции «Сан», с тем чтобы помочь Эсбери отладить двигатель.

В этот день мороз, похоже, только крепчал. Они развели огонь в старой жестяной бочке из-под солярки и каждые пять-десять минут спускались с катера, для того чтобы погреть возле него немеющие от холода руки. Сидя возле огня, они с интересом разглядывали на удивление пустынное ледовое поле.

Если еще прошлым вечером на нем находилось никак не меньше ста тысяч горожан, то в это утро на нем не было видно ни души. Исчезли не только палатки, но и печки, владельцы которых, судя по всему, перебрались в снежные чертоги или в город. На льду виднелось несколько кирпичных печей, с трубами, похожими на верстовые столбы. Стоило солнцу подняться над громадами зданий Бруклин-Хайтс, как над лазурной ледяной пустыней вновь закружил свирепый ветер, мгновенно затушивший огонь в бочке и заставивший их зажмуриться. Ветер нес к стенам снежного города обрывки бумаги и горы мусора – пустые консервные банки, тряпье и щепки. Он сметал со льда все, кроме кирпичных печей, которые, подобно больным слонам, медленно ползли по голубому полю.

– Что это? – спросил Эсбери, указывая на скользящий по льду странный предмет, отдаленно напоминавший своим видом большой мешок. Судя по тому, что предмет этот двигался на удивление медленно, он был достаточно тяжелым.

Присмотревшись получше, они поняли, что видят перед собой замерзшего насмерть человека, и поспешили к нему.

Едва они перевернули мертвеца на спину, как Питер Лейк охнул и, опустившись на колени, приподнял со льда его бездыханное тело.

– Абисмилла… – прошептал он еле слышно, вспомнив те далекие времена, когда единственными хозяевами дальнего берега гавани были болотные жители. Хотя лицо Абисмиллы было покрыто инеем, оно напоминало Питеру Лейку о далеком жарком лете.

Он вспомнил, как они плавали на своих каноэ по мелководью и вытаскивали их на желтые песчаные косы. Окутанный дымкой город оставался где-то вдалеке. Он знал о его существовании, но не проявлял к нему ни малейшего интереса, ибо жили они тогда на замечательном болоте, где всегда стояло лето…

– Ты его знаешь? – изумился Эсбери. – Кто это? Откуда он взялся?

Абисмилла нисколько не походил на современного человека.

– Оттуда, – ответил Питер Лейк, кивком указывая на Бейонн-Марш. – Прежде там жили люди, чем-то похожие на индейцев. Они не знали ничего, кроме гребешков, омаров, рыбы, пернатой дичи, болотных ягод, торфа и плавника. Ныне всего этого уже нет. Болото стало адом.

– Похоже, он был последним его обитателем, – пробормотал Эсбери.

– Нет, – покачал головой Питер Лейк. – Последний житель болота – я.

Ex machine

Вероятно, ожидание Страшного суда является столь распространенным потому, что люди в большинстве своем инстинктивно склонны уподоблять Всемирную Историю человеческой жизни, заканчивающейся неизбежной смертью, – и та и другая исполнены недоступного для нас смысла. Впрочем, возможно и иное объяснение: люди нередко предпринимают многолетние странствия ради того единственного мига, который представляется им вершиной и целью всей их жизни. При этом речь может идти не только о поле брани, храме, горном пике или морском шторме, но и о больничной койке, пляже, суде или о воскресной прогулке на автомобиле, ибо прошлые замки превратились ныне в крохотные комнатушки. Тем не менее комнатушки эти нередко оказываются набитыми жителями до отказа, поскольку История благоволит к массовым скоплениям людей и охотнее сулит величие на тех полях, где собирается многочисленное войско, будь это церковь или пиратская армада.

Прохаживаясь по вибрирующим улицам, Прегер де Пинто нередко испытывал странные ощущения, вызванные явным переизбытком вольной силы, связывавшей воедино городское пространство.

Инаугурация представлялась ему теперь не только воплощением заветных желаний, но в известном смысле и безвозвратной утратой им былой самости. Больше всего церемония эта походила на казнь, которая была страшной, но не смертельной, хотя он и лишался при этом возможности жить нормальной жизнью. В иные, более благоприятные периоды истории мэр мало чем отличался от всех прочих людей. Теперь же возлагавшаяся на него ответственность была такой, что юность оставляла его навеки, подобно голубю, не желающему жить среди расставленных повсюду силков.

Возле него стоял Горностаевый Мэр в подбитых горностаевым мехом одеждах, в горностаевой шапочке и в горностаевой накидке, казавшийся Прегеру де Пинто чем-то вроде лесного сурка.

Прегер повернулся лицом к своему предшественнику и неожиданно увидел у него за спиной целый ряд восседавших на возвышении важных боссов. За первым рядом следовал второй, за вторым – третий и так далее – вплоть до кремовых стен мэрии. Подавляющее большинство политических боссов имели рост шесть футов два дюйма, вес – двести двадцать пять фунтов, красные носы, широкие затылки, румяные пухлые щеки и похожие на пух седые волосы. Все прочие отцы города были тщедушными карликами с тоненькими черными усиками и визгливыми голосами, которые прятали свои поросячьи глазки за темными очками. У дородных красноносых боссов не было шей, коротышки же хромали либо на одну, либо на другую ногу. Подобное единообразие наверняка было составной частью какого-то неведомого людям божественного плана.