Зимняя сказка - Марк Хелприн

– Это не понравится и жителям трущоб, – сказал кто-то. – Они тут же решат, что у них появился еще один враг. Если же их терпение лопнет, их никто не сможет остановить.

Заключительный этап инаугурации состоял в оглашении советом старейшин имени нового мэра. Прегер опасался того, что его назовут Оловянным или, в лучшем случае, Птичьим Мэром (большинство жителей города хранило память о яичных, водяных и лесных мэрах). За последним Костяным Мэром следовали Древесный Мэр, Зеленый Мэр и, наконец, Горностаевый Мэр.

Едва часы пробили полдень и заледеневшие деревья, подобно тамбуринам, ответили им звоном тысяч льдинок, Горностаевый Мэр совлек с себя мантию (которая тут же была аккуратно сложена его помощником), опустился на колени и вручил Прегеру скипетр мэра. В зале стояла полнейшая тишина, ибо присутствовавшие в нем важные гости не испытывали в связи с этим ни малейшего восторга. Тем временем на подиум вышел городской совет старейшин (к числу которых принадлежал и Гарри Пенн). Что касается Крейга Бинки, то он решил остаться на месте. Глава совета попросил присутствующих воздержаться от излишних комментариев.

– Все понимают, что мы можем и ошибаться. Мы не настолько мудры, чтобы предвидеть будущее. Но мы, так же как и вы, хотим верить в мечту.

После этого краткого вступительного слова глава совета старейшин во всеуслышание назвал Прегера де Пинто Золотым Мэром.

Боссы ахнули. Похоже, их машина дала сбой. Они боялись потерять не только свое состояние, но и жизнь, ибо понимали, что машина эта в любой момент могла пойти вразнос. Но что они теперь могли с этим поделать? Они тут же покинули зал для приемов и по заснеженным улицам поспешили по домам, где их ждали камины, сытные обеды и стаканчик виски.

Им казалось несправедливым, что Эбби Марратта находилась в одном здании с умирающими стариками и что ее перевозили из палаты в палату на длинной каталке, над которой висела капельница с физиологическим раствором. Старики даже забывали о своих хворях, глядя на маленькую девочку, чье тельце занимало лишь малую часть этой взрослой каталки.

Вначале ее то и дело переводили с отделения на отделение, словно ее спасение зависело от числа этих отделений и работавших в них врачей. Затем эти бесконечные переезды, страшно раздражавшие Хардести и Вирджинию, внезапно прекратились, и это встревожило их еще сильнее. Какое-то время она лежала в палате, где не было ни специалистов, ни санитаров. Помимо родителей девочки здесь находился только дежурный врач, следивший за показаниями приборов.

Через какое-то время специалисты появились вновь, но на сей раз их было куда больше. Этих врачей, имена которых звучали подобно заклинаниям, рекомендовали Марраттам знакомые. Список их телефонов (с пометками «лучший специалист в городе»), составленный Хардести, занимал целую страницу.

Прошла еще одна неделя, но ни один из медиков так и не смог их обнадежить. Последний доктор, сжалившись над Хардести, решил поведать ему правду.

Доктор этот был авторитетным врачом и заведовал самыми престижными медицинскими заведениями города. Он внимательно изучил историю болезни, после чего дважды осмотрел Эбби и пригласил Хардести к себе в кабинет, окна которого выходили на Ист-Ривер.

– Нет ничего выше истины, – сказал доктор. – Рано или поздно вы все равно ее узнаете.

Все было ясно и без лишних слов. Хардести смахнул с глаз слезы.

– Ведите себя с ней как можно ласковее, не причиняйте ей боли и, главное, ничего ей не говорите. У вас есть другие дети?

– Да, – ответил Хардести.

Доктор молча кивнул и изобразил на лице некое подобие улыбки.

Хардести часто заморгал, подошел к окну и устремил взор на заметенный снегом больничный сад, за которым виднелась река. Откуда-то со стороны залива слышались гудки паромов. Смеркалось. Вдоль набережной уже загорелись огни, над крышами домов поднимались струйки дыма. Если на свете и есть что-то по-настоящему печальное, так это меркнущий зимний свет.

– Мама умерла, когда я был совсем еще ребенком, да и отца я потерял рано, – сказал Хардести, глядя на тихо падающий снег из окна комнаты Эбби. – Я был слишком молод и потому особенно не заботился о нем. Мне было, что называется, не до того. Он же работал на износ, почти не спал и ел что попало. Я видел, как он слабеет день ото дня, но не знал, что с этим можно поделать. Меня словно парализовало от ужаса. Он же счел это хорошим знаком и сказал мне: «Побереги силы для собственных детей. Это лучшее, что ты можешь для меня сделать. Только глупец станет расточать силы на такого старикана, как я». Он умер достойно, и я не чувствовал себя повинным в его смерти… – Хардести покачал головой. – С Эбби же все должно быть иначе. Она не должна умирать. Ее время еще не пришло. Для этого она слишком молода.

– Но что мы можем сделать? – спросила Вирджиния. – Ей не поможет уже никто.

– Ты в этом уверена? А бродившие по пустыне огненные столпы, громы и молнии и движущиеся горы, которые защищали тех, кто хранил веру, от страшных и злобных врагов?

– Ты действительно веришь в то, что по пустыне бродили огненные столпы? – удивилась Вирджиния.

– Нет, – ответил Хардести. – В это я не верю. Скорее всего, за этой красивой метафорой скрывается нечто большее…

– Но разве мы могли бы сознательно воззвать к той же силе?

– Думаю, что да, – кивнул Хардести. – Сами собой подобные вещи не происходят. Мы должны бороться до последнего. Знаешь, что сказал мне отец напоследок? «Ты всегда должен быть готов к решающей битве. И помни, битва эта будет происходить во мраке».

Питер Лейк решил немедленно отправиться на болото, воспользовавшись тем, что весь залив оказался скованным льдом. Он двинулся в путь ранним утром, держа руки в карманах и перебросив через плечо связанные шнурками ботинки. С восходом солнца с востока подул сильный ветер, который буквально нес его прямо к цели. Проехав на коньках несколько миль, он увидел впереди знакомые очертания полуострова Бейонн, сплошь усеянного заводами, верфями и залитыми светом прожекторов огромными строительными площадками, где даже в столь ранний час работали тысячи строителей. Вдали показался Шутерс-Айленд, изобиловавший пресной водой и фруктовыми деревьями, которому обитатели болота дали имя Фонтарни-Гэт.

Достигнув пролива Килл-ван-Кулл, называвшегося болотными жителями Силтин-Аландримором, он обернулся назад. Вид города, увиденного с этой перспективы, был настолько знакомым, что поверг его в шок.

Он уже собирался продолжить путешествие по Килл-ван-Куллу и исследовать его заливы и поросшие тростником отмели и протоки с соленой водой, как заметил целый ряд черных точек, с удивительной скоростью двигавшихся в направлении болота со стороны города.