Тишина - Василий Проходцев

– И все-то хорошие приметы нам, Матвей Сергеич! – вздохнул подъехавший Архип Хитров.

Артемонов промолчал, однако не мог не вспомнить, что с утра и Ордин, со свойственным ему большим занудством, долго отговаривал его ехать, ссылаясь на дурные предчувствия, а также на то, что ему-де не нравится "князь-Юрьево старание". Вместо себя он предлагал Матвею отправить Хитрова, или еще кого из толковых ротмистров. Артемонов только отмахивался, а приказывать новоиспеченному полковнику стольник не решался. Матвей раздраженно пришпорил коня, и весь отряд, не сговариваясь, двинулся по лугу, в объезд страшной деревни.

Через несколько верст, Артемонов увидел скачущих к нему через поле всадников, которыми оказались его брат Мирон и несколько сопровождавших его стрельцов. Матвей никогда не мог сдержать смеха при виде конного стрельца, однако сейчас ему было не до веселья. Да и то, что рассказал Матвею брат, не радовало. Вместо пары сотен отбившихся от атаманской руки и загулявших "товарищей", здесь был чуть ли не целый полк, который, не торопясь выходить на подмогу московскому войску под ближайшие крепости, расположился по нескольким соседним деревням и обложил их приставством. Некоторые деревни, попытавшиеся дать отпор новым хозяевам, ждала, как уже видел Матвей, еще более тяжелая участь. Когда стрелецкие сотни прибыли на место, их головы, испугавшись явного численного превосходства союзника, превратившегося вдруг в неприятеля, заняли оборону и выслали к казакам гонцов. Гонцов, разумеется, побили, однако не до смерти, и выслали обратно с самыми непочтительными по отношению к стрельцам письмами. Но поскольку казаки, как и стрельцы, были в обороне сильнее, чем в нападении, подкреплять свои слова действиями низовые не стали, а заняли в оборону в самом большом из захваченных сел, где их и окружили осмелевшие стрельцы. Большой отряд запорожцев, нисколько не скрываясь, ускакал на север, вероятнее всего в ближайшую крупную, но с начала войны заброшенную деревню, располагавшуюся на окраине заболоченного леса.

– Так значит, и не поговорили?

– С ними поговоришь, Матвей Сергеич! Вечером трезвых там ни одного человека, знать, не было, может сейчас, с утра получится?

Артемонов, посовещавшись с братом и Хитровым, велел Мирону посадить сколько получится стрельцов на коней, и, вместе с ротой Архипа, ехать к соседнему селу, куда, как предполагалось, направилась часть казаков. В то же время, сам Матвей с оставшимися стрельцами и своей шквадроной собирался окружить запорожцев в деревне, и либо разоружить их, либо, так или иначе, добиться повиновения и выдачи главных заводчиков грабежа и зверства.

Рейтары и стрельцы осторожно, укрываясь в оврагах и рощах, окружили деревню, и, по команде, дали по ней залп, после чего начали медленно, под музыку флейт и барабанов, надвигаться, сжимая кольцо. Запорожцы, как выяснилось, отнюдь не были напуганы и, подпустив противников поближе, дали по ним ответный залп. Настоящего гуляй-города, к счастью для московитов, казаки выстроить не успели или поленились, однако главные направления возможного наступления на деревню были в высшей степени грамотно перегорожены возами, или просто завалами всякого деревянного мусора, и именно из-за этих защитных сооружений запорожцы палили теперь по стрельцам и рейтарам. Артемонов покачал головой, и снова подивился предусмотрительности стольника Ордина, который настоял, чтобы отряд взял с собой пару-другую небольших пушек. Сделав вид, что собирается отступать, Матвей выслал вперед пушкарей, которые вскоре дали по обрадованным и расшумевшимся казакам залп картечью. Залп этот не столько причинил большой урон товариществу, сколько ошеломил его, и стало хорошо видно, как казаки отбегают от своих укреплений вглубь деревни. Линии рейтар и стрельцов приблизились к деревне, взяв ее окончательно в кольцо, и принялись, для острастки, палить по избам. Чтобы окончательно истребить в казаках мысль о сопротивлении, Матвей велел дать еще один залп из пушек. После этого между домами появилось несколько запорожцев, размахивающих белым флагом и громко свистевших. Артемонов покачал головой и зло сплюнул: то здесь, то там по полю лежали дюжины трупов, среди которых Матвей заметил и нескольких лучших рейтар своего полка, рядом с которыми мирно паслись оставленные ими лошади, а позади стонали и ругались еще пара дюжин раненных. Прогулка с целью разогнать шайку разбойников, а себе самим разогнать кровь, превращалась, таким образом, в полновесное сражение между частями одной и той же армии, жестокое по своей глупости и бессмысленности, и полезное только врагу. Собрав ротмистров, Артемонов сказал им, что сам пойдет поговорить с казаками, и велел подчиненным не терять бдительности и быть готовыми к любому развитию событий.

– Матвей Сергеевич, ты бы поосторожнее, лучше сам не ходи, а вышли кого-нибудь! – качал головой крутившийся рядом Котов.

– Будет! Не с неприятельским войском встретились. Не довелось мне, царскому слуге и дворянину, этого ворья бояться!

– Дозволь хотя бы мне с тобой пойти?

– Ну пойдем. Вдруг чего полезного, как всегда, вспомнишь.

***

Матвей не любил казаков – теперь он знал это точно. Хорошие люди не зарезали бы его любимого барашка Салтана, а тушу его, поливая кровью пожухлую осеннюю траву, не протащили бы через весь двор. Да и сам двор усадьбы Артемоновых вообще представлял собой теперь грустное зрелище, особенно после того, как пропала мама, и Матвей с братьями вынужден был спрятаться в потайных закутках большого чердака. Отца Матвей не видел уже давно, может быть, целый год – он помнил плохо, да и сам образ этого большого бородатого мужчины уже начал стираться в его памяти. Однако мама исчезла куда-то всего неделю назад, совершенно неожиданно, не успев и попрощаться с сыновьями, которые, увидев, как вместо мамы во двор входят несколько странно одетых и недоброго вида дядек, по словам братьев – казаков, сбежали на чердак, где и скрывались с той поры. Собственно говоря, Матвей и не собирался никуда бежать, поскольку необычные дядьки вызвали у него неуемное любопытство, и он собирался уже выйти во двор посмотреть на них поближе, однако Авдей с Мироном, старшие братья, довольно грубо пресекли это намерение Матвея, утащили его на чердак и строго-настрого запретили издавать какие бы то ни было звуки. Стоило Матвею забыться и начать смеяться, или бормотать что-то себе под нос, как он получал от братьев большую порцию пинков и подзатыльников и, в конце концов, научился почти все время молчать. Вот и теперь он с молчаливой грустью поглядывал в разоренный, запущенный двор. Там, где еще недавно работали и бегали туда и сюда с корзинами, тачками и охапками дров заезжие крестьяне и дворовые люди – точнее, человек, поскольку дворовый у Артемоновых был лишь один,