Тишина - Василий Проходцев

впрямь бог хотел тобою всякое дело в совершение не во многие дни привести и совершенную честь на веки неподвижну учинить, да сам ты от себя потерял. Теперь тебе и скорбно, а как пообмыслишься гораздо, ты и сам о себе потужишь и узнаешь, что не ладно сделалось. А мы и ныне за твою усердную веру к Богу, а к

нам верную службу, всяким милостивым жалованьем жаловать тебя хотим; а как бы ты без нашего указа из Вильны не ходил, а ратным бы людям на прокорм, по своему рассмотрению роздал шляхетские маетности, и после такого великого побою изволил бы Господь Бог мир совершить вскоре, и ты б наипаче нашею, великого государя, милостию за два такие великие дела – се за бой, се за мир был бы пожалован. А прочтя сию нашу грамоту и запечатав, прислать ее к нам с тем же, кто к тебе с нею приедет. Алексей».

Глава 3

– Ну, князь Якову виднее, он человек занятой, а нам, бояре, грех такое дело не отметить! – степенно заявил Ордин. Стольник, всегда отдававший все силы делу, любил и отдохнуть, но только тогда, когда, как будто бы, не оставалось другого выхода, и повод был настолько серьезным, что оставлять его без внимания было бы грешно. Матвей охотно кивнул, а Котов, осмелев, подошел к ним поближе.

– Гришка! Неси, чего Бог послал… Сам знаешь.

– Большую, Афанасий Лаврентьевич?

– Какую еще… А неси и большую, первого русского полковника обмывать будем.

– А чего еще? Огурцов соленых ли, моченых, с перцем…

– Да не зли ты меня, Гришка, и так ты меня, дьявол рыжий, до трясучки довел. Давай, одна нога здесь, другая там. Да Навуходоносора этого, Ларионова, сплавь куда-нибудь, спокойно охота посидеть.

Пока Григорий, разумеется, не своими руками, собирал выпивку и закуску, Ордин с Артемоновым вышли на свое любимое место, где они нередко отдыхали вечерами, любуясь закатом и вечерним лесом. Это был высокий и обрывистый берег небольшой речки, на этом берегу которой стояла березовая роща, на редкость тихая и красивая, даже в ветреную погоду, а на том берегу расстилался, насколько глаз видит, тот самый сосновый бор, за которым стояла матвеева рота, и через который он ехал днем.

– Эх, Мотя! Приходить бы сюда с утра, садиться тут, да целый день бы и сидеть…

– А чего же, дьяков и без нас в приказе хватает, Афанасий Лаврентьевич!

– Ну ладно, ладно. Посидим еще, где-нибудь ближе к Риге. А пока трудиться надо. Трудиться!

Вскоре появился Котов в сопровождении одного из молодых подъячих, которого, налив ему предварительно стакан вина, быстро отправили обратно в приказ. Они несли с собой столько еды и выпивки, что она едва помещалась в руках. Первые две чарки выпили почти молча, наслаждаясь окружавшей тишиной и красотой, а потом взял слово Ордин, вспомнив дело, которое мучило его уже не первый день. Матвей с Григорием также не первый день о нем слушали, но все же с вниманием повернулись к начальнику.

– Князишка тут один, получил приказ отходить ко Пскову, а отряд свой сдать другим воеводам, один тоже знатный, а второй – жилецкого списка. Так вот знатный куда-то, ни пойми куда, отбыл, а ко второму сотенные не захотели идти – невместно. Так он с парой сотен рейтар и остался, а литовцы, не будь дураками, их разбили, да пол-уезда выжгли. Хотя и половины сотенных бы хватило их удержать, да и сами тогда они бы не сунулись. Вот так и воюем, бояре…

– Нет, Афанасий Лаврентьевич, некуда нам против Республики идти! – горячо вмешался вдруг в разговор до сих пор молчавший Котов, – Они против нас, что мы против самоедов – порода высшая. Никогда нам их не побить, и пробовать не стоит. А как и побьем, так оно так выйдет, что для нас же хуже повернется. Потому, как и к дипломатии мы не способны.

– Отчего же? Не уродились?

– Да может и уродились, только нельзя жить эдак, как мы живем. За это Господь помощи не даст.

– Ну, подал же он нам пока Гетмащину в подданство, а половину Белой Руси помог мечом взять? Что же не так мы делаем, подьячий?

– Да в Малой Руси хоть один город мы взяли? Нет, все от казаков досталось. Оно, конечно, им до царя дальше, чем до короля, да и опасности от него меньше – знают черкасы, что всегда от Москвы отобьются. А вот Корона их в последнее время крепко прижала, вот к нам и подались. Натерпимся еще мы с ними, Афанасий Лаврентьевич, ох натерпимся! А Литва? Да разве они когда этот край против нас укрепляли? Нисколько: не боялись, вот и не укрепляли. И сейчас все силы у них против казаков, а на другое сенат королю денег не дает, ибо жалко на московита лишних денег тратить. Ты на крепости их посмотри: Богу в грех, да людям в стыд. А мы и рады их захватывать. А повернется хоть часть коронного войска против нас: увидишь, тот час все назад заберут.

– Ах ты, дурень рыжий, мочалка ты драная! Это что же, все наше войско зря сражается? Не от того ли бегут ляхи, что сила против них такая, которой им не сломить? – взвился Ордин.

– Погоди-ка, Гриша! – вмешался Артемонов – А как же с тем магнатским самоуправством быть, про которое ты сказал, да с прямой изменой, которую литовские магнаты сейчас замышляют, да и на деле уже творят? Лучше ли нашего местничества? У нас хоть на одного местника пять верных воевод выходит, а у них и все почти магнаты против короля, а значит, и против себя и государства, получается?

– Да что ты с этой скотиной споришь! – разошелся Ордин, – Если бы ты, Гришка, не только ворон считал, да бумаги мои путал, то знал бы, сколько боев было кровавых, и сколько мы людей потеряли. Силы у ляхов сейчас против Смоленской войны вдвое, а все же бегут! И магнаты литовские неспроста в московское подданство рвутся, знают, за кем сила!

– И вовсе не в московское, а больше в шведское! Увидишь, стоит шведу на Республику пойти, и никто Алексею не присягнет, все к Густаву подадутся.

Афанасий Ордин побагровел:

– Ну и гнида же ты ушастая! Сейчас тебя в приказ обратно отведу, да пороть велю!

– Ладно, будет, Афанасий Лаврентьевич! – ввернул свое слово Артемонов – Выпороть всегда успеешь, у нас это недолго, нам надо понять, что человек думает. А что же делать надо,