Самодержец пустыни - Леонид Юзефович

О п а р и н: Подсудимый Унгерн, вам предоставляется последнее слово. Что вы можете сказать в свое оправдание?

У н г е р н: Ничего больше не могу сказать.

Трибунал удаляется на совещание. Процесс продолжался пять часов. В 17.15 объявляется приговор: Унгерн признан виновным по всем трем пунктам обвинения, включая сотрудничество с Японией, и приговорен к расстрелу.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Расстреляли его в тот же вечер или рано утром следующего дня. Обычно в таких случаях приговоренных вывозили за город, закапывали на месте расстрела, а могилу сравнивали с землей. Могли бросить тело и в реку, как поступили с Колчаком (в таких случаях новониколаевские чекисты говорили о своих жертвах, что отправили их “караулить воду в Оби”), но это делалось преимущественно зимой, когда течением не могло прибить труп к берегу.

При одиночных казнях смертника ставили на колени и убивали выстрелом в затылок. Скорее всего, с Унгерном именно так и поступили. Кто-то уверял, что его застрелил сам Павлуновский представитель ВЧК по Сибири, но ходили слухи и о том, будто в порядке исключения барону позволили умереть как в старые добрые времена – перед шеренгой стрелков. Расстрельная команда якобы состояла из взвода красноармейцев с винтовками и командира с маузером. Грянул залп, Унгерн упал, однако при осмотре тела обнаружили единственную рану – от пули из маузера. Она оказалась смертельной, но больше ни одной раны не было.

То есть попал лишь взводный, остальные или промахнулись от волнения, или из суеверного страха перед Унгерном нарочно выстрелили мимо.

Я слышал об этом в 1972 году, в Забайкалье, а спустя двадцать лет, в Москве, почти то же самое рассказал мне А.М. Кайгородов. Он ссылался на какого-то бывшего чекиста, утверждавшего, что командир расстрельного взвода потом тоже был расстрелян. Смертный приговор могли вынести ему только в случае, если, как выяснилось на допросах, несчастный взводный сам запугал подчиненных историями о сверхъестественных способностях инфернального барона.

Скорее всего, это легенда – одна из многих, окружавших Унгерна при жизни и после смерти. Зато известно, что, когда весть о его гибели дошла до Урги, Богдо-гэген повелел служить молебны о нем во всех монастырях и храмах Монголии.

Рассеянные и мертвые

Через месяц после убийства Резухина его бригада, удачно избежав столкновений с красными, достигла пограничного озера Буир-нор. К тому времени в ней осталось около 500 человек, в основном русские, татары и башкиры. Монголов отпустили восвояси, буряты и некоторые забайкальские казаки решили пробираться в родные станицы, а Китайская сотня перебила русских инструкторов и бежала (часть беглецов догнали, офицеров убили, остальных оставили в степи без коней и винтовок). Вблизи границы Торновский сложил с себя обязанности колонновожатого и 16 сентября, на другой день после казни Унгерна, вступил в переговоры с генералом Чжан Кунъю о сдаче оружия, лошадей и амуниции. Безвыходность положения заставила согласиться на то, что предложили китайцы. Чжан Кунъю всячески распинался в любви к Унгерну и называл его “братом”, но на финансовых условиях сделки это не отразилось: офицеры получили по 100 долларов, простые всадники – по 50.

Главные силы дивизии после переправы через Селенгу возглавил полковник Островский. Обманывая красных, он обошел Ургу с юга и по Старо-Калганскому тракту, разорвав на нем телеграфную связь, чтобы сообщения о его маршруте не попали в столицу, через северную окраину Гоби направился к Чойрин-сумэ. Вместе со всеми шли и зачисленные в дивизию пленные красноармейцы – они боялись попасть в плен больше, чем сами унгерновцы. Выдержав несколько стычек с красномонгольскими отрядами[215], уменьшившись почти вдвое, но сохранив пять орудий и все пулеметы, эта группа организованно вышла к Хайлару спустя десять дней после остатков бригады Резухина. За сданных коней, оружие и снаряжение китайцы заплатили по той же таксе, а за пушки полковник Костромин, в дороге сменивший “не имевшего волевой жилки” Островского, выговорил право бесплатного проезда в Приморье для тех, кто пожелает “продолжить борьбу с комиссародержавием на Руси”[216].

После этого безоружным унгерновцам позволили войти в Хайлар. Там они встретили товарищей из резухинской бригады, начались дружеские застолья с рассказами о том, что им пришлось пережить по отдельности. Это вылилось в “безудержный разгул”; пропивали полученный от китайцев аванс и награбленные в Монголии ценности, за гроши скупаемые местными коммерсантами. Питейные заведения и японские публичные дома “брались с бою”. Попутно шло выяснение отношений, находились сторонники и противники Унгерна, о казни которого узнали только сейчас. Забайкальцы винили оренбуржцев в убийстве Резухина. “Затевались драки, – пишет Аноним, – летела посуда со столов. Лилась кровь. Сокрушалась мебель. На улице благим матом вопили перепуганные хозяева. Прибегали китайские солдаты и с трудом разнимали дерущихся”.

Евфаритский, Львов и еще несколько заговорщиков, в ночь мятежа обстрелявших палатку барона, а позже, при его появлении перед строем дивизии, ускакавшие в лес, пропали бесследно. Никто из унгерновцев никогда больше с ними не встречался. Правда, был слух, будто какая-то забайкальская газета напечатала сообщение об их поимке и казни: якобы Евфаритский и его товарищи пытались напроситься на службу к красным, ставя себе в заслугу организацию заговора против Унгерна, но им указали, что, если они изменили одному начальнику, изменят и другим. Эта фольклорная история, в которой слугу-предателя наказывает благородный враг преданного господина, выглядит слишком красивой, чтобы быть правдой.

В начале октября 1921 года примерно 500 человек из обеих бригад (половина всех пришедших в Хайлар) особым эшелоном были отправлены в Гродеково. Там генерал Глебов, опасаясь держать у себя эту вольницу в виде отдельного формирования, раскидал их мелкими группами по разным частям. Уже в ноябре они участвовали в каппелевском наступлении на Хабаровск. После падения белого Приморья многие поступили на службу к Чжан Цзолину и составили значительную часть входившей в его армию Русской бригады. Ее командиром был Костромин, погибший в сражении с войсками У Пейфу под Шанхайгуанем.

Большинство унгерновцев “рассосалось” в зоне КВЖД. Кто-то обосновался в Харбине, другие со временем подались в Тяньцзин, Пекин, Шанхай, а оттуда постепенно рассеялись на пространстве от Австралии до Сан-Франциско и от Японии до Парагвая[217].